– Только не забудь, Веня. Ты у меня в руках был, а я отпустила. Пусть он знает.
Таня почувствовала его нерешительность, зато она не колебалась. Ей терять было нечего на свете. Живую ее Миша отверг, пусть о мертвой погорюет. Чтобы подбодрить палача, нагнулась поудобнее и плюнула ему в глаза.
– Это тебе за дедушку Кузьму, дружок. До века не ототрешься.
Суржиков и не подумал утираться. Словно в забытьи достал из наплечной кобуры парабеллум, холодно бросил:
– Повернись спиной, беги!
– Вот и правильно, – похвалила Таня. – Нелегко труса праздновать.
Отвернулась и изящной, легкой походкой устремилась прочь. Суржиков отпустил ее на несколько шагов, потом навскидку пальнул в спину. Таня пала ничком, зацепила длинными пальцами горячий песок. Суржиков подошел и по привычке произвел контрольный выстрел в рыжий затылок. Воротился к машине, раскопал в бардачке дамский вальтер и пару раз пальнул в воздух. Обтер оружие влажной тряпицей, принес к Тане и вложил ей в руку.
Внезапно ледяная усталость овладела им. Он опустился на песок рядом с мертвой девушкой и в изнеможении прикрыл глаза. Странное видение посетило его.
Почудилось, что плывет в лодке по прохладной реке и такой вокруг туман, что весла почернели. Громкий, отчетливый голос распорядился откуда-то сверху:
– Протри зенки, пес, погляди, что натворил!
Послушно открыл глаза – и обмер. Танина рука шевельнулась, ее гибкие пальцы поползли к нему…
– Ой! – сказал он.
Подъезжая к Москве, Губин связался с Алешей на кодовой волне, – Ну ты даешь, Мишель! – сказал Михайлов непривычно заторможенным голосом. – Выбрал моментик погулять.
– Потом все объясню. Что-то случилось?
– Кое-что да. Владыку замочили, – Алеша дал Губину переварить сообщение, – Начинай работать по аварийной схеме. Главное, помоги Филиппычу. Зарубежные счета и все прочее. Отстаем от Грума на сутки.
– А ты где?
Алеша проскрипел в ответ рифмованное матерное слово из пяти букв, из чего Губин заключил, что другарь и соратник, видимо, переутомился. Михайлов никогда ему не грубил – не те у них были отношения. С другой стороны, Алеша был единственным человеком, которому Губин мог спустить хамство, отнеся его на счет временного помрачения рассудка.
– Тебе самому-то помощь не нужна? – спросил он мягко.
– Прости, сорвалось, – извинился Алеша. – Дел невпроворот, да еще кое-что личное наслоилось. К обеду буду в офисе. Помни, главное – перекрыть кислород Груму, пока он в шоке. Если он, конечно, в шоке.
– С Настей все в порядке?
– Действуй, Миша. Отбой.
* * *
Возле парка Горького Алеша влетел в огромную пробку, перед самым мостом. Попробовал выскочить на встречную полосу, так его еще крепче зажали. Чертыхаясь, выудил из нагрудного кармашка недокуренный "косячок", прижег от прикуривателя, сделал пару затяжек. Чего-то его мутило и лихорадило. Пробка двигалась по шажку в час. Он набрал домашний номер. Трубку снял Вдовкин.
– Приехала? – спросил Алеша.
– Десять минут назад. Она в ванной. Позвать?
– Не надо. Я буду через полчаса. Ты сам что делаешь?
– Смотрю варианты. Чтобы организовать настоящую панику, понадобится три зеленых лимона. Это минимум.
– Умница, Женек! Как у Филиппыча?
– Контора раскалилась докрасна. Туда не прорвешься.
– Отлично… Бритву показывал Насте?
– Нет, не показывал.
– Как она выглядит? Я имею в виду Настю.
– Как всегда. Переживает, что муж кретин.
– Не пей сегодня, Женя. Продержись до вечера.
– Не думай об этом, начальник.
В этот момент "тойоту" толкнуло в бок, и она заскрипела так, словно попала под пресс. Алеша глянул в зеркальце. Черный "мере" на черепашьей скорости, но неуклонно вминал ему левое крыло. В переднем стекле растерянное женское личико. Алеша скользнул рукой под сиденье, снял "беретту" с предохранителя. Гнусный скрежет оборвался на визгливой ноте. Алеша распахнул дверцу и, озираясь, ступил на асфальт. Сотни машин сомкнулись вокруг железным кольцом. Обогнув замерший "мере", к нему устремилась растрепанная девчушка лет двадцати пяти. Типичная смазливая телка из тех, что стайками кормятся возле барыг. Длинноногая, холеная, в модном летнем прикиде из пестрой ткани. Но личико натуральное, естественное, испуганное, совсем без грима. Алеша растопырил навстречу все десять пальцев.
– Деньги! Немедленно. Или зову гаишника.
Девица запричитала:
– Ой, я задумалась.., тормоз забыла где! Я же недавно права получила.
Алеша прикинул убытки: ничего особенного – левый бок продавлен от бампера до передней дверцы. А грохоту-то было, грохоту, как при землетрясении.
– Три лимона в любой валюте, – объявил торжественно.
– Три миллиона! – ужаснулась девица. – Да у меня с собой всего тысяч пятнадцать. Я же из дому выскочила прямо так, как была.
Пробка сдвинулась на шажок, и водители занервничали, загудели, повысовывались из кабин. Как чертик из табакерки, за спиной девицы возникло "лицо кавказской национальности", верткое, красноречивое и озорное.
– Вай, парень, какой стыд! Такой девушка красивый. С нее деньги брать, да?!
Алеша уже понял, что это не "накат", обыкновенное транспортное происшествие.
– Будем ждать милицию, – сказал твердо. – Или плати.
Девица чуть не плакала, чернобровый красавец скакал козликом и иногда выпрыгивал перед Алешиным носом, но Алеша старательно отворачивался, чтобы на него не смотреть.
– Вай! – вопил кавказец. – У меня брат на техстанции. На адрес, держи! Бесплатно починим. Такой девушка – цены нет! Бери адрес, все бери. Отпусти красавицу, не позорься, брат!
Алеша, не глядя, выхватил у него из пальцев бумажку, сунул в карман. Девушка тем временем рылась в кошельке.
– Вот видите, десятка и еще пять… Но я оставлю телефон. Честное слово, уплачу!
Алеша забрал деньги.
– Вон еще у тебя в маленьком кармашке чего-то блестит.
Она отдала ему кошелек, и он высыпал себе на ладонь металлическую мелочь и несколько телефонных жетонов. Кавказца скорчило от отвращения.
– Первый раз вижу, – сказал он с глубокой печалью. – Такой алчный мужчина!
Алеша вернул девушке пустой кошелек и взамен получил номер телефона, нацарапанный на газетном клочке. Она ему понравилась, она не была шалавой, хотя и ездила на "мерседесе".
– Машина твоя?
– Ой, мужа. Он мне не простит. Я же без спроса поехала.
Гудки и раздраженные окрики водителей стали гуще.
Перед Алешиной машиной освободилось пространство на четыре-пять корпусов. Он зорко следил, чтобы туда никто не сунулся. Деловито пересчитал медяки и спрятал в карман. В величайшем горе кавказец произнес:
– Девушка, дай мне тоже телефон. Я сам расплачусь с этим нехорошим человеком.
– Не гоношись, кацо, – первый раз повернулся к нему Алеша. – Поймаю на слове.
Озорной, но не дурной горец что-то сразу усек в его приветливой улыбке и на всякий случай отодвинулся.
Самое удивительное было то, что он был один. Обычно они наваливаются роем. Алеша осуждал их за эту повадку.
Недалеко от дома, там, где поворот делал почти прямой угол, он издали увидел гаишника. Отродясь его здесь не было. Ясенево вообще не балует людей милиционерами. Это тихий спальный район, где обыватель запирается на все задвижки с наступлением темноты, а полуночный гуляка крадется вдоль домов подобно крысе. Редким утром нищие старики, отправляясь за пропитанием на окружную свалку, не обнаруживают в лесопарке полураздетый труп ограбленного путника. Как в любом другом спальном микрорайоне, гайдаровская реформа здесь давно закончилась, и люди живут в полном неведении, на каком они свете. Даже праздничная примета рынка – коммерческие ларьки тут замаскированы под противотанковые доты. Фигура одинокого гаишника на этом фоне так же уместна, как чирей на щеке красавицы.
Михайлов сбавил скорость, вгляделся. С правой стороны начинался лесопарк, слева – угол шестнадцатиэтажного дома. Автобусная остановка чуть подальше, там топталось несколько человек. Вразброс припаркованные легковушки. Кубики коммерческих ларьков.
Мирный пейзаж, просматриваемый насквозь, ничего подозрительного, кроме самого гаишника, который уже начал поднимать жезл. Ботиночки! Ох какие модные тупоносые, с оранжевым верхом, неформенные ботиночки! Алеша газанул, и в ту же секунду из-за деревьев парка выдвинулась смутная тень, которую он засек краем глаза. Блеснуло стеклышком прицела, поймав солнечный лучик. Дальше Алеша действовал автоматически.
Упал грудью на баранку, вдавив газ до предела.
– За папаню! За родного, – пробормотал Митя Калач, нежно спуская курок. Он видел, как летела пуля и на долю мгновения опоздала, пригладила сидящего в машине гада по затылку. А направлена была в висок.
