Он шел, зевая и стараясь не слишком часто спотыкаться, и уныло вспоминал, как меньше суток назад мечтал рассказать о своих приключениях московским приятелям. В голове у него уже хранился почти готовый черновик сочинения на тему «Как я провел лето». Это сочинение обещало стать хитом, прямо-таки бестселлером, но теперь о нем следовало поскорее забыть, а написанный в уме черновик вымарать целиком, порвать в клочья и выбросить, чтобы не позориться. Ну, или хотя бы изменить название «Как я провел лето» на «Как я предал друзей». Звучит жестковато, тем более что предавать он никого не собирался, но значение имеют не намерения, а дела, не планы, а результаты. Благими намерениями вымощена дорога в ад, и Женька Соколкин всего-навсего в очередной раз подтвердил справедливость этого изречения: хотел, как лучше, а вышло, как вышло, – так, что хуже не придумаешь.
За ночь погода резко переменилась, откуда-то приползли плотные тучи и, словно остров являлся конечным пунктом их маршрута, неподвижно зависли над ним, накрыв влажным серым одеялом. То и дело начинал моросить скучный мелкий дождик – с виду несерьезный, он каким-то образом ухитрился в два счета промочить одежду насквозь, до самого тела. В Рыбьих Костях стало еще хуже, потому что мокрые кроны деревьев щедро делились с путниками скопившимися в них излишками воды, при малейшем прикосновении сбрасывая на головы целые каскады крупных холодных капель.
– Строго на восток через Рыбьи Кости, – бормотал, глядя на заключенную в прозрачный полиэтилен, сто раз намокшую и высохшую, изрядно обветшалую, но по-прежнему легко читаемую копию карты, Шар, которого Женька про себя до сих пор называл Оранжевым. – Коробкин Хобот, Коробкин Хобот… Знать бы, что это такое!
Идущий впереди боец поднял руку, подавая сигнал, и колонна остановилась – разом, на полушаге, так, что задумавшийся Женька едва не въехал головой в спину своему конвоиру. Посмотрев вперед, для чего пришлось сделать шаг вправо и, наклонившись вбок, вытянуть шею, он увидел торчащий из густого кустарника покатый бок чего-то металлического, ржавого – судя по остаткам камуфляжной раскраски, чего-то военного.
Шар спрятал карту в планшет и, обогнав колонну, осторожно приблизился к этой штуковине. Похрустев ветками, он обошел ее со всех сторон, а затем, снова появившись в поле зрения, призывно махнул рукой: все сюда!
Ржавая штуковина при ближайшем рассмотрении оказалась старинным легким танком – судя по остаткам намалеванного на крошечной орудийной башенке красного круга, японским. Правая гусеница отсутствовала, в бортовой броне зияла круглая дыра с оплавленными краями, вокруг которой до сих пор виднелись черные языки копоти – вернее, то, что от них осталось.
– Вот, к примеру, на Филиппинах, – раздумчиво сказал кто-то, – весь этот японский металлолом, прямо как тут, стоит, где его бросили. Пушки, танки, самолеты разбитые – все гниет потихонечку прямо на пляжах, под пальмами… Я по «ящику» видал. В натуре впечатляет.
– Разговорчики, – рассеянно прервал эту тираду Шар. Он снова достал карту, заглянул в нее и повернулся к Кувалде. – Вот тебе и Коробка, – добавил он, легонько похлопав ладонью по мокрой ржавой броне. – Значит, нам туда.
Он кивнул подбородком в направлении, которое указывал свернутый набок тонкий хобот орудийного ствола. Там не было ничего, кроме очередного пологого склона, поросшего непролазным стелющимся кустарником, из которого тут и там выступали растрескавшиеся, крошащиеся каменные лбы.
«Как все просто, – с тоской, которая со вчерашнего вечера являлась привычным фоном его существования, подумал Женька Соколкин. – Танк на жаргоне военных – коробка. Если это вспомнить, то догадаться, что Коробкин Хобот – это танковая пушка, ничего не стоит. А мы-то головы ломали! Интересно, зачем японцы притащили сюда танк?»
– Перекур, – скомандовал Шар. – Можно оправиться.
Он первым выполнил свою команду, закурив и приняв позу небезызвестного мальчика, рельефным изображением которого некоторые люди до сих пор украшают двери туалетов у себя в квартирах.
– Послушай, парень, – не прерывая своего важного занятия, обратился он к Женьке, – а может, ты все-таки в курсе, куда твои приятели слиняли? Если да, лучше сразу скажи. Ты пойми: если они устроят засаду и начнут в нас из кустов шмалять, тебе тоже перепадет. Пуля – она ведь не разбирает, кто свой, кто чужой. Ей, что старый, что малый – все едино…
Женька вдруг заметил, что его собеседник мочится на выглядывающий из земли человеческий череп, и торопливо отвел взгляд.
– Да не в курсе я, – сердито ответил он. – Говорю же: нашел подземный ход, хотел посмотреть, нет ли там тропы, и нечаянно сорвался со скалы. Еле-еле обратно на сушу выкарабкался. Я думал, раз вы на КНП, значит, их всех перебили…
Боец, к портупее которого был пришвартован пленник, при этих словах как-то странно ухмыльнулся. Женька его помнил: это был тот самый таксист, который дважды привозил Оранжевого в пансионат и помогал якобы парализованной старухе сначала выбраться из машины, а потом снова в нее погрузиться.
– Нет, – застегивая ширинку, задумчиво произнес Шар, – не всех. Они ушли тем самым подземным ходом. И тропу за собой взорвали. И бойцы, которых я оставил охранять нашу посудину, не отвечают на радиовызовы. Получается, твои приятели нас провели, оставили с носом. Без корабля нам отсюда не уйти – хоть с добычей, хоть с пустыми руками, все равно не уйти.
«Ну и дела, – подумал Женька. – Выходит, я опять наломал дров. Если бы я не увел из бухты траулер, он бы сейчас был у наших. Но откуда мне было знать?»
– А «Глория»? – наивно тараща глаза, спросил он. – Она разве не у вас?
– Буль-буль, – ответил вместо Шара Кувалда. – Что такое кингстоны, знаешь? Это такие люки в днище, вроде клапанов. Открываешь их, и через несколько минут от посудины остаются только круги на воде. Я говорил кое-кому, что торопиться не надо. Но кое-кто у нас самый умный. У него, видите ли, план! Вот и плыви теперь на материк верхом на своем плане, главнокомандующий…
– Варежку прикрой, – неприязненно процедил Шар, которому, судя по всему, была адресована эта язвительная тирада. – Гляди-ка, разговорился! Если Бог ума не дал, руками не маши. Так моя прабабка говорила…
– А ты ее не слушал, – сказал Кувалда. – И зря. Что-то мне весь этот цирк перестает нравиться. Шутки шутками, а…
– Закройся, я сказал, – с напором произнес Шар. – Если ни хрена не понимаешь, лучше помалкивай. Знаешь ведь, с кем дело имеем. Это еще тот затейник, но без золота он отсюда никуда не уйдет. А золото, считай, у нас в кармане. Сам подумай своей тупой башкой: ну вот что ты сейчас пытаешься мне доказать? Что нас пытаются обуть в лапти? Так я тебе это еще вчера говорил. Своя рубашка ближе к телу – так всегда было и всегда будет. А ты мне тычешь в нос своей воинской дисциплиной. Еще бы присягу вспомнил, мозги бараньи. Я тебе уже сто раз сказал и могу еще сто раз повторить: держись меня, со мной не пропадешь. Это не цирк, дружище, это – дешевый балаган. И мне он нравится еще меньше, чем тебе. Потому и говорю: хватит! Пора начинать играть по своим правилам. Сейчас откопаем золотишко, тогда и поглядим, кто последним посмеется.
Кувалда неопределенно, с явным неодобрением пожал плечами. В отличие от Женьки, который ничегошеньки не понял из произнесенной Шаром короткой речи, он явно все понимал, но не был от своего понимания в восторге.
Шар бросил под ноги коротенький окурок и со скрежетом вдавил его подошвой в мокрый гравий.
– Кончай перекур, – сказал он, вновь доставая из планшета карту. – Курс на ту скалу, порядок движения прежний. Смотреть в оба, возможна засада.
Короткая колонна, в которой вместе с Женькой насчитывалось всего десять человек, продолжила путь в направлении, которое указывал ржавый ствол подбитого японского танка – Коробкин Хобот. С неба опять начал сеяться мелкий занудный дождик; вода стекала с волос за шиворот, и Женька, зябко поеживаясь, остро сожалел об оставшейся на берегу куртке. Листва стелющихся по камням кустов и сами камни блестели, как лакированные, влага мелкими капельками оседала на вороненом металле казенников. Издалека доносился рявкающий голос Канонирского грота; над головами идущих, тяжело взмахивая широкими остроконечными крыльями, пролетела по каким-то своим делам одинокая чайка, и погрузившийся в невеселые размышления Женька вздрогнул, услышав над собой ее скрипучий, насмешливый крик.
Этот звук вывел его из задумчивости за мгновение до того, как Шар остановил колонну. Двести метров вдоль Коробкиного Хобота были пройдены; начиналось самое интересное, и, несмотря на незавидность своего нынешнего положения, Женька почувствовал что-то вроде азарта.
Еще ему было интересно, как Шар, во-первых, разгадает очередной ребус покойного Шмяка, а во-вторых, выпутается из достаточно сложной ситуации, возникшей в связи с погодными условиями. Женька хорошо помнил следующий пункт записанной на полях карты инструкции, который гласил: «Ровно в восемь самурай коснется шкатулки кончиком меча». Ему казалось, что он правильно угадал смысл этого туманного указания, и не терпелось посмотреть, как справятся с этой задачкой Шар и его головорезы.
