Вывернув наизнанку карманы «клиента», Турок обнаружил четыреста баксов, «бампет» в золотом корпусе, какое-то удостоверение (какое именно, он не стал даже смотреть — факт, что не ментовское); в кожане было что-то около полутысячи деревянными — бросил в сумку вместе с кожаном; еще прельстился классным перочинным ножом фирмы «Золинген» с фиксатором; забрал и презервативы из несессера, и японский калькулятор.
С улицы послышался условный сигнал автомобиля — один длинный, два коротких. Турок выключил свет в номере и опять включил: «Я понял, — означал ответный сигнал, — выхожу через парадный».
На такое дело он ходил не часто, оно считалось доходным и безопасным. Никогда еще на его памяти не было случая, чтобы клиент обращался в милицию: как правило, на подсадных девочек-малолеток клевали командированные, а кому охота, чтобы о таких похождениях узнали по месту работы? Тем более — жены. В паспорте этого тоже небось стоял штамп загса. Жирный, падла, лысый, а все туда же! Ну что ж, дядя, за удовольствие надо платить!..
Заперев дверь номера на ключ, Турок прошел по коридору, выбросил ключ в урну возле окна. Все было тихо, спокойно, этажная сидела в противоположном крыле. Проходя мимо администратора, старательно делавшего вид, что читает газету, пришлепнул стодолларовую купюру к стойке, и она исчезла тут же. Купюра предназначалась двоим — полтинник администратору, полтинник швейцару. С девочками Турок разбирался на блатхате или в зале игровых автоматов — постоянном месте сбора всей команды.
Турок бросил сумку на заднее сиденье своей «восьмерочки», завел двигатель и стал выворачивать на Измайловское шоссе, но вдруг случилось непредвиденное: на крыше «мерса», стоявшего на стоянке почти рядом с его «восьмеркой», появилась мигалка, «мерс» резко развернулся и перекрыл дорогу; Турок рванул назад, но ткнулся в невесть откуда взявшуюся «канарейку»; справа и слева к нему бежали камуфлированные битюги метра по два ростом в пуленепробиваемых «лифчиках» и с короткоствольными автоматами наперевес. Он все-таки успел выскочить, совершенно инстинктивно, потеряв контроль над собой, метнулся назад, но кто-то сбил его с ног подсечкой, ударил кулаком по голове, и Турок ткнулся мордой в асфальт, закрыв голову руками. «Стоять!.. Милиция!.. Не двигаться!..» — к кому относились все эти приперченные отборным матом команды, он уже не соображал. Его подняли за во-лосы, бросили на капот «восьмерки», ударили по ногам и стали выворачивать наизнанку карманы, как он проделывал это только что с карманами клиента. Вынули «парабеллум», «бампер», деньги, зажигалку, обойму с патронами, ручку «Паркер» с золотым пером, нож с фиксатором…
При этом что-то говорили, кричали, били его, но он не слышал слов, не чувствовал боли и, когда его втолкнули в ментовский «УАЗ», нацепив браслеты на заломленные назад руки, испытал даже облегчение.
Коренева была похожа на белку — овалом лица, разрезом глаз, двумя резцами, прикусывавшими нижнюю губу. Она сидела, выставляя напоказ длинные ноги, и время от времени, будто спохватываясь, застегивала перламутровую пуговичку на груди.
Больше всего Каменев опасался, что она предложит ему чаю, но она предложила ему на выбор водку, коньяк, виски, ром, вино, джин с тоником, джин без тоника и много чего другого, в немыслимом изобилии составлявшего содержимое зеркального бара с подсветкой. Так как Каменев хотел сразу всего, от всего и отказался, сославшись на то, что за рулем.
— Значит, вы уехали сразу после развода с ним?
— Да, почти сразу.
Он хотел спросить, почему они развелись, но подумал, что это неприлично; в конце концов тогда нужно было узнавать, почему Коренев развелся со своей первой женой, потом — со второй… и далее по списку.
— А, извините, фамилию его вы оставили или…
— Да, оставила. Зачем мне нужна эта бумажная волокита? К тому же фирма уже готовила документы на выезд во Францию.
— Как называется фирма?
Каменев был сама любезность, даже живот подобрал, изображая галантного кавалера. («Лет бы двадцать назад ты мне повстречалась!» — подумал он походя.)
Коренева игриво склонила голову набок.
— А почему вас это интересует? — улыбнулась, извлекая из пачки сигарету. — Кажется, вы интересовались Юрием?
— Можете не отвечать. Просто я стараюсь найти какую-то связь, которая помогла бы мне… — Он привстал и щелкнул зажигалкой.
— Нет тут никакой связи, не старайтесь. Юрий был категорически против моего отъезда. Вообще он был чудовищным эгоистом. Ему было сорок пять, мне — двадцать пять, а он хотел, чтобы я непременно сидела дома и жарила ему котлеты.
«Это ты уже говорила», — подумал Каменев.
— А где он работал?
— Работал? — подняла она выщипанные бровки. — Халтурил, вы хотите сказать?
— Почему… халтурил?
Она дробно засмеялась:
— Это он так говорил, терпеть не мог слово «работать», утверждал, что оно происходит от «раб». Так вот, халтурил он по классным фирмам, где платили много и сразу. Но и спецом он был классным, об этом говорили многие его коллеги. Помню, фигурировал Мосгорстрой — мы отмечали день рождения его шефа из информационно-аналитического, кажется, отдела. Потом была какая-то фирма по недвижимости…
— По недвижимости? — встрепенулся Старый Опер.
— Ну да. Он для них составлял какую-то особую программу.
— А вы не могли бы припомнить, какая именно? Как она называлась или хотя бы где находилась?
Она задумалась, высокий лоб ее чуть наморщился.
— М-м-м… Нет, пожалуй. Он никогда не говорил мне о своей халтуре. Приносил домой деньги, закатывал красивые посиделки в кабаках. Он это любил. Говорил, хочет наверстать молодость, время, прошедшее в лагерях.
— Значит, в эту квартиру вы переехали уже после развода?
Она ответила не сразу, докурила сигарету, погасила ее в хрустальной пепельнице, с близоруким прищуром посмотрела на Каменева:
— А вы, случайно, не из налоговой инспекции будете? — мило улыбнулась.
— Ну что вы! Был бы я из налоговой, непременно бы отведал коньяку, — заверил Каменев.
Она опять засмеялась:
— Нет, в эту квартиру я въехала в конце января. Кончился мой контракт, я вернулась и купила себе квартиру.
Спросить ее о том, сколько получает переводчица при торговой миссии в Марселе, он не успел: в кармане зазвонил телефон и он, извинившись, приложил трубку к уху:
— Слушаю вас, Каменев.
— Сан Саныч, Филимонов беспокоит, — послышался хрипловатый голос участкового. — Ты сейчас где находишься?
— На ответственном задании, — шутливо прикрыв трубку ладонью, сквозь зубы сказал Каменев. — А что, Николай Петрович?
— Как только освободишься, дуй в ИВС на Текстильной, тут для тебя придержали интересный экземпляр, его сейчас в сизо отвезут, так что поторапливайся.
— Я понял тебя, уже еду, — ворчливо проговорил Каменев и развел руками: — Всем-то я нужен. Ни днем ни ночью покоя нет. То один в гости приглашает, то другой.
Такой манере он научился у Женьки — это тот всегда притворялся дурачком, выуживая в непринужденной болтовне ценные сведения. Но с Кореневой у Старого Опера ничего не получилось, она все сорок пять минут «вешала ему лапшу на уши» — не то действительно приняв за дурачка, не то, наоборот, раскусив лицедейство и усмотрев в его интересе к бывшему мужу какую-то для себя опасность.
— До свидания, Светлана Алексеевна, — поклонился Старый Опер, — может, даст Бог, еще свидимся. Премного благодарен за беседу.
— Ого! — восхитилась Коренева изысканными манерами собеседника и протянула ему вялую руку для поцелуя. Каменев сделал вид, что не понял — пожал ладонь. — Не думаю, что я оправдала ваши надежды.
— «Кто живет надеждой, рискует умереть голодной смертью», — ни к селу ни к городу процитировал Старый Опер Франклина, полагая, впрочем, что слова эти принадлежат Валерии, от которой он их слышал. — Честь имею!
В камере для допросов изолятора временного содержания он чувствовал себя намного уверенней, чем в «прикинутой хате» бабенки-разведенки. Следователь со смешной фамилией Иванов, старый друг Филимонова, позволил бывшему муровскому оперу побеседовать с задержанным и отдал распоряжение доставить Турка:
— Ты понимаешь, Саныч, — увлеченно рассказывал Филимонов, — я на него давно посматривал. Бандюга — пробы ставить негде! А тут смотрю — ведут разлюбезного!.. Ну, поинтересовался, во время составления протокола поприсутствовал. «Клиента» этого, лопуха питерского, доставили, никак от клофелина прочухаться не может. Все признал. А ручку — нет. «Ручка не моя», — говорит. Я тут живо смекнул: ну на хрена, спрашивается, урке говняному ручка «Паркер» с золотым пером?.. И тут меня как током ударило! Я ведь в нашем отделении, когда ты мне про Ариничева рассказал, поинтересовался, что там у него пропало в портфеле. И ручка там значилась. По описанию Кореневой — она! «Паркер» с золотым пером! Схватил ее, мотнулся на «дежурке» к Ариничевой, она, кстати, сказала, что ты у нее недавно побывал. Ручку признала. Она же ее мужу и подарила. Ручка приметная, вот, погляди: черная прорезиненная поверхность нижней части, на верхней — футбольная символика, таких единицы. Фирма «Паркер» вообще выпускает штучный товар, как сказала Ариничева… А эта вроде продавалась вместе с каким-то лотерейным билетом, по которому, в случае выигрыша, можно поехать в Париж на футбольный чемпионат…
