– Полицию…
– Да, полицию. – Поправка совершенно не смутила старлея. – Впрочем, их по привычке все еще ментами зовут. Особенно там, в горах, на Кавказе. Там это очень презрительное слово. У меня есть основания утверждать, что во многом такое отношение заслуженное.
– Ты сам, кажется, недавно был в Дагестане? Или даже сейчас оттуда?
– Так точно, товарищ полковник. Полугодовая командировка. Была запланирована как обычно, а пробыл только четыре с половиной месяца. Отозвали сюда. Ранее дважды в Чечне был и один раз в Ингушетии. Это за последние годы.
– С братом не встречался?
– Никак нет. Даже попытки не предпринимал. Привет ему, естественно, тоже передать возможности не имел.
– А вообще с ним встречался?
– В последний раз, когда на последнем курсе училища учился. И мой отец еще жив был, и отец Абдулмалика тоже. Вместе они к нам приезжали. Пообщались, поговорили, и все. А я у них в селе Тахчурмахи был еще ребенком, но все хорошо помню. И бабушку покойную помню, она с ними жила.
– Как Абдулмалик переводится? Его имя что-то значит?
– Абдулмалик – «раб владыки».
– Еще родственники в Дагестане есть?
– Из близких – дядя и еще один брат отца, самый младший, Валид Валидов. Но он душевнобольной, инвалид первой группы, семьи, понятно, не имеет, живет в Каспийске. Большую часть жизни провел в психиатрической больнице. Временами, в периоды обострения, становится буйным и опасным. Тогда его в больнице надолго закрывают. По полгода держат, а после лекарств полусонного выпускают. Соседи следят за ним внимательно. Только что-то не так, сразу звонят, и дядю снова увозят. Он уже и сам от такой жизни измучился, и других измучил. Мы только однажды виделись, когда я ребенком был. Кроме него, есть еще более дальние родственники, в Тахчурмахи, в основном, живут, но с теми я никогда контактов не имел, и даже не знаю, где их искать.
– Ну, и что же, может быть, придется поискать, – неожиданно проговорил чей-то голос из-за спины.
Старший лейтенант Валидов обернулся. В дверях стоял, держась за ручку, командующий войсками спецназа ГРУ полковник Мочилов. Гази сразу узнал его, хотя видел только мельком во время совместных с французскими парашютистами антитеррористических учений[5]. Командующий взял тогда на себя роль командира батальона, хотя за время штабной работы давно, как тогда все думали, должен был потерять боевую форму. Но он не потерял и показал себя прекрасно. Гораздо лучше многих молодых и амбициозных французских офицеров, кстати, свои амбиции после учений растерявших.
Командующий шагнул вперед.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – Старший лейтенант снова вытянулся по стойке «смирно», даже каблуками по-гусарски щелкнул, поскольку отдать «честь» без головного убора не мог, согласно уставу внутренней службы.
– Что-то лицо твое знакомо мне, старлей. Встречались? – здороваясь, протянул руку Мочилов.
– Во Франции вместе были, на учениях, товарищ полковник.
– Понятно. Загоняли вы меня там.
– Или вы нас. Этот вопрос пока остался открытым.
– Или мы все вместе загоняли французов, чтобы никому обидно не было.
– Зато они потом, для восстановления дыхания, хорошее вино привезли.
– Было дело. Уважили…
* * *
Вводная на учения была простая, почти стандартная[6]. Условные террористы захватили здание и взяли в заложники местных жителей. Роль террористов исполняли тоже французские парашютисты. Другая группа парашютистов, вместе с российскими спецназовцами, получила задачу освободить заложников и «захватить» или «уничтожить» террористов.
Все было просто и ясно на бумаге, но при десантировании французский пилот ошибся и выбросил группы на пятьдесят километров в сторону от заданного участка, находившегося в десяти километрах от «захваченного» здания. Итого, расстояние от места высадки до точки предполагаемого приложения сил было шестьдесят километров. Командующий французской группой генерал хотел было отказаться от продолжения учений, но полковник Мочилов возразил:
– А разве в реальной обстановке пилот не может ошибиться? И что тогда? На пенсию всем составом уходить?
Предложение российской стороны было одно – марш-бросок до объекта. Французы взвыли – им такой марш-бросок и во сне не снился. Слишком мало времени дано во вводной на преодоление дистанции. Время-то выделялось на десятикилометровый, а не на шестидесятикилометровый путь. Но пришлось согласиться. Полковник Мочилов к выделенному времени на преодоление расстояния приплюсовал время, выделенное на боевое развертывание и разведку, и у него получалось, что, если очень постараться, то можно и успеть. Хотя, конечно, выложиться придется до предела. Но свой предел человеку знать не дано, так что надо попытаться.
Побежали. В полной выкладке, вымеряя путь по азимуту, поскольку военных карт такого удаленного участка они не имели, а гражданские карты были настолько плохи, что помогали ориентироваться только по названиям населенных пунктов, через которые пролегал путь. Но если французы привыкли бегать аккуратно по дорогам, где трудно обувь испачкать, и хотели именно такие дороги искать, то российский спецназ выбирал путь самый короткий, через поля и леса, по зимней французской слякоти и грязи.
Французы взмолились о привале, когда была пройдена только четверть пути. Дышали, как продырявленные кузнечные меха. Они к такому темпу передвижения не привыкли и даже обдумывали, где в этих местах можно раздобыть несколько автобусов, чтобы с комфортом доехать. Додумать не успели. После короткого отдыха Мочилов, взяв на себя командование, несмотря на присутствие французского генерала, поднял весь отряд и снова погнал его к цели. Французы «сдохли», полностью и окончательно, после тридцати километров и попросту отказались бежать дальше. Значительная часть парашютистов, не меньше трети, вообще уже сошла с дистанции и безнадежно отстала вместе с генералом. Здесь уже Мочилов мог командовать по полному праву. И он отдал приказ бросить коллег и хозяев и продолжать движение колонны только одними силами спецназа ГРУ. Таким образом, российская группа прибыла к объекту в самый последний момент, когда времени на полноценное развертывание и разведку, согласно предварительному плану, уже не оставалось. Спецназ ГРУ атаковал с ходу, ориентируясь по обстановке и не дав условному противнику опомниться и подготовиться. «Террористы» тоже, видимо, получили информацию об ошибке летчиков и готовились праздновать свою победу. Оказалось, слишком рано. Но тут случился новый казус. Ворвавшись в здание, «террористов» нашли быстро. Они и не прятались, сами желая встречи. Завязался рукопашный бой. При этом атакующие были в меньшинстве, хотя по классической военной теории атакующих должно быть как минимум в три раза больше, чем обороняющихся. Это, впрочем, никого не остановило. «Рукопашка» получилась серьезная, особенно для французов. Беда в том, что ни полковника Мочилова, ни российских офицеров, ни, естественно, солдат никто заранее не предупредил, что французы проводят свои занятия по рукопашному бою, обходясь условными ударами. То есть только демонстрируют намерения, и это считается атакой и ударом. А в спецназе ГРУ даже простые занятия проходят в полном контакте. Может быть, удары наносятся не с максимальной силой и резкостью, и если бить приходится чем-то, скажем, лопаткой или прикладом, то удар в этом случае опять же не наносится, чтобы не изувечить друг друга. А руками же и ногами, с применением всех видов бросковой техники, можно орудовать от всей души и так, как позволяет индивидуальная человеческая совесть. Россияне и орудовали. Французов быстро «положили», но услышали от них много обидных слов, которые переводчик предпочел не переводить, из-за чего возникло некоторое недопонимание. И только при подведении итогов, когда высказывались претензии, стало понятно, что такой «рукопашный бой» для французских парашютистов неприемлем. Они не ждали такой силовой атаки, настолько силовой, и были просто смяты и раздавлены. А потому и обижены. Французы резко разграничивали учения от действительных боевых действий, в которых им участвовать пока не приходилось. Примирение произошло даже не после объяснения, что в спецназе ГРУ все учебные занятия проводятся таким же образом, а на большом общем банкете, которым завершились учения. Слишком хорошее местное вино привезли французы, чтобы после него помнились обиды…
* * *
Полковник Мочилов ждал важного телефонного звонка и потому, не имея штатного адъютанта, который позвал бы к телефону, пригласил полковника оперативного отдела и старшего лейтенанта Валидова в свой кабинет. Идти, впрочем, было недалеко. Там, за длинным столом, заваленным топографическими и спутниковыми картами, разговор и продолжили. В курс дела старшего лейтенанта вводил полковник оперативного отдела, к которому ему было приказано прибыть, но чью фамилию он не запомнил, потому что просто не расслышал ее. Дежурный по управлению, отводивший старшего лейтенанта в кабинет, говорил, одновременно сморкаясь в платок, и разобрать слова было трудно. А сам полковник, похоже, считал, что его все должны знать, и не представлялся. Полковник Мочилов называл полковника оперативного отдела Олегом Степановичем, но старшему лейтенанту из бригады казалось, что он называть так старшего офицера не имеет права, не нарушая субординацию. Поэтому приходилось говорить просто «товарищ полковник», но и этого хватало для выяснения любого вопроса.
