Ознакомительная версия.
Схватившись одной рукой за горло, а другой рукой зажав рот, шкипер ринулся к двери. Он видел ее, ведущую через коридоры в храм. Ударил в нее ногой, по-прежнему не дыша, разбежался, врезался плечом. Тщетно. Дверь построили в позапрошлом веке…
Он медленно опустился. Голова разрывалась от звона громадного колокола, огромный язык которого бил то в правый, то в левый висок.
«Я труп без глотка воздуха».
Дечин не знал, какой газ пустили в помещение. Может быть, это боевой отравляющий газ, а может, безобидный усыпляющий.
Веселящий.
Нет. Легче умереть от глотка отравленного воздуха, чем от его нехватки.
Он оказался в положении приговоренного к казни в газовой камере. В голове муть перемешивается с чистыми мыслями: при астме человек не может выдохнуть. Воздух остается в легких.
Прежде чем разжать руку и рот, Дечин уставился на широкую замочную скважину…
Он приник к ней губами, как к роднику в засуху, как умирающий от жажды. Он тянул воздух, как через соломинку, его было мало, убийственно мало, но хватало на то, чтобы удерживаться на грани сознания и беспамятства. У него будто разом отсекли большую часть легких, оставив крохотный клочок.
Он рассмеялся в тот миг, когда понял, что уже не дышит через замочную скважину. Когда он отстранился от нее и вздохнул полной грудью, он сказать не мог.
Он мог крикнуть, известить: «Я жив!» Только ангел-хранитель приложил призрачный палец к его губам и, потревоженный кем-то, взмахнул крыльями и скрылся за тяжелыми колоннами.
Оркестра нет. Хора нет.
Кто-то выключил магнитофон.
Пора, отдал себе команду Дечин и, прислонившись спиной к двери, замер, уронив голову на грудь.
Пора проверить, что за газ был впущен в катакомбы.
Юсупов вошел в эту часть подземелья снова с дыхательным устройством. Склонился над одним, над другим телом… Выпрямился. Приподнял маску и, глотнув воздуха, снова надел ее. Он проверял свое состояние, не закружится ли голова, не встанет ли пелена перед глазами, не подкатит ли к горлу тошнота. Он странно смотрелся: в строгом костюме и ПДУ.
Прошла минута. Полковник снял маску, подсумок и положил их на пол. Щелкнул зажигалкой и прикурил сигарету. Выпуская через нос табачный дым, он остановился перед Дечиным, присел на корточки. Вглядевшись в его лицо, легонько ударил по одной щеке, по другой. Словно подслушав бредовые мысли шкипера, с усмешкой бросил по-русски:
– Даже ангелам нет веры.
Дечин старался дышать глубоко, часто и хрипло. Он не знал, как дышат люди под наркозом, но чутье подсказало ему оптимальный вариант. Он даже повращал глазами и дернул веками.
Он дышал все так же тяжело, но смотрел уже через приоткрытые веки. Юсупов отлучился на минутку и вернулся с сумкой. Дечин увидел синеватую склянку в его руках. Достав из сумки шприц, полковник втянул поршнем жидкость из пузырька. Подошел к Сомову, прихватив с собой резиновый жгут.
Вот это и есть самое страшное, едва не простонал Дечин. Он, словно отдавая Юсупову должное, начал тестировать себя. Пошевелил пальцами рук, ног, чуть повел шеей, напряг мышцы живота…
«Сейчас?» – спросил он себя, понимая, что Сомову уже не поможешь: убийца сделал ему укол и уже возвращался к сумке за очередной порцией…
Что он снова набирает в шприц?
Неважно.
Важно другое – ни Мартину, к которому подходил Юсупов, ни другим уже не поможешь. Потому что Юсупов расстегнул пиджак, и Дечин увидел оперативную кобуру и коричневатую рукоятку пистолета. Полковник вооружен. Разумеется, он вооружен. И капитан «Беглого огня» представил беглый огонь из пистолета. Сорвись он сейчас с места, полковник откроет огонь раньше, чем он достанет его в любом прыжке – длинном, супердлинном, тройном…
Дечин считал смерти. Сомов, Мартинов, радист уже мертвы. Через две смерти наступит его очередь. И он приготовился достать полковника в самом коротком прыжке, когда у того не хватит времени отреагировать на неожиданный выпад. А там кто кого.
Шкипер думал о смерти, но не вникал в саму суть акции Юсупова. Не мог понять, что его товарищи мертвы. Может, потому, что акция носила иной смысл? Ритуальный? Тайный? Сволочи! Сектанты. Дечин сжал кулаки. Но тут же расслабил мышцы – полковник направлялся к нему.
«Когда двинуть его? – прикидывал окончательно оклемавшийся шкипер. – Сейчас? В голень, чтобы он выронил все и забыл обо всем от боли. Нет, не сейчас». Дечин автоматически выбрал подходящий момент – когда убийца присел подле него и чуть подался вперед.
Дечин на подсознательном уровне отмел действия резкими движениями. Он в умеренном темпе согнул ноги в коленях, не отрывая трезвого, осмысленного взгляда с округлившихся глаз полковника. Затем, опершись руками о шершавый пол, сильно выпрямил ноги.
Юсупов отлетел на середину главной крипты и ударился головой об пол.
Одна секунда, две… пять… восемь…
Полковник тряс головой, пытаясь хоть что-то сообразить. Пытаясь освободиться от назойливого голоса, отсчитывающего ему последнюю цифру: девять. Аут!
Этого времени Дечину хватило для того, чтобы добежать до крайнего прохода, выводящего его из катакомб.
Хозяин кафе смотрел на него с оторопью. Он ничуть не ошибся, предположив, что парень вырвался из рук нечистой силы.
Дечин лишь на мгновение задержался у стойки. Он рванул клапан на кармане рубашки, достал лист бумаги и хрипло бросил хозяину, протягивая ему исписанный листок:
– Передай это викарию. Юсупов вас предал, не доверяйте ему.
1
Сейчас, как никогда раньше, Габриель Морето понял всю глубину святых текстов канонизированного прелата о покаянии. Но не мог пошевелить рукой, поднять голову. Встать с постели в этот ранний час для него означало изощренную пытку. И вот сквозь свинец его неподвижного тела проникло это слово – покаяние.
«Покаяние – это подъем в назначенный час, даже если тело твое сопротивляется, а ум стремится к погружению в химерические сны».
Как же верно это сказано, с ленивым восторгом отметил Габриель, все еще лежа в постели. Если бы не эти строки, проникшие в его разум вместе с первым осознанным в это утро глотком воздуха, он бы отчаянно призывал тот всегда ускользающий, но всегда желанный утренний сон как продолжение тягучего и зачастую неприятного ночного сна.
Утренний сон. Это жизнь после смерти. Райское наслаждение призывать и получать то, чего ты желаешь больше всего на свете. «Но не означает ли это то, что рай и есть химера?» – спросил он себя.
Интересная мысль, требующая тщательного анализа.
Габриель поторопил себя – нужно вставать. Впереди много работы.
«Покаяние – это решение не откладывать на потом без серьезного повода ту работу, которая тебе кажется самой трудной и ответственной».
Для него новый день снова начинался с этого слова. Покаяние знало его умение находить время для выполнения всех его обязанностей – хотя бы перед самим собой. «А перед другими?» – спросил он себя. Может быть; но эта часть требований не была такой сильной, как первая. В конце дня он назовет себя кающимся, если, конечно, он всецело соблюдал свое молитвенное правило – несмотря на усталость, болезнь.
А пока нужно сделать все, чтобы не потерять доброго расположения духа, явившегося к нему во время этих размышлений, походивших на молитву. Наверняка его впереди ждут мелкие огорчения будничной жизни, что зачастую является продолжением работы после того, как пропало воодушевление, с которым ты ее начал.
Габриель встал с кровати и бодрым шагом направился в кухню. День для него начинался с завтрака. Обычно он съедал два яйца всмятку и бутерброд с сыром, выпивал чашку кофе. Он не понимал, кому шлет благодарность за пищу, им принимаемую. Наверное, Всевышнему. Принимал ли он ее без капризов и прихотей? Вряд ли. Порой он злился по пустякам – остывший кофе, подсохший сыр, переваренные яйца.
Габриель позавтракал. Смахнув со стола в широкую ладонь хлебные крошки и яичную скорлупу, он выбросил их в ведро. Поймав чей-то взгляд, поднял голову. В доме напротив на третьем этаже он заметил, как дрогнула занавеска. И усмехнулся. Его мать с раннего детства привила ему привычку спать голым. Он надевал белье лишь после завтрака и душа. Вот и сейчас он стоял перед чьим-то, скорее всего женским, взглядом абсолютно голый.
Мероприятие, неожиданно выпавшее на сегодняшний день, наместник прелата ордена в Кадисе назвал в коротком телефонном разговоре «Тревогой». Пусть будет так, сказал себе Габриель с таким выражением лица, точно он и был прелатом, нехотя одобрившим название. Но все дело в содержании, продолжал размышлять он. Название ордена «Опус Деи» – «Дело Бога», на его взгляд, звучало умиротворенно, чуточку напористо и напыщенно, с легким налетом скепсиса. Габриель Морето, возглавляющий в этой организации службу безопасности, с точки зрения профессионала мог отбросить все нюансы и назвать «Опус Деи» добывающей структурой Ватикана. По сути, Габриель стоял во главе службы безопасности мощной разведывательной структуры, чье влияние распространялось на шестьдесят стран и сотни городов всего мира.
Ознакомительная версия.
