Трах! Без промаха. Они уже не знают, куда ударить, — это-то меня и спасает. Если они хотят найти нетронутый уголок, им придется поколотить друг друга.
Теперь мне больно говорить, и меня тошнит. Я больше не чувствую себя пижоном. Собираюсь с силами.
— Гая, — говорю я, — я ничего не буду просить у этих трех потаскушек. Если можешь что-нибудь сделать — сделай. Если нет — мой брательник расскажет все, что я ему поведал насчет тебя.
Мне стыдно, что я впутываю в это дело Ричи, потому что его это совершенно не касается, ему надо продолжать учебу, и потом я же сам вляпался в эту историю. Да к тому же я люблю своего братца и не хотел бы чтобы с ним что-нибудь приключилось. Но это моя единственная карта. Троица так на меня сердита, что, они уже готовы потерять десять тысяч долларов, лишь бы отомстить.
Избиение прекращается. Гая говорит с ними. Я уже ничего не соображаю. Меня развязывают. Я встаю на ноги — дело дрянь. Они отступают, и мне становится, смешно, но недолго, потому что я тут же плюхаюсь обратно. И еще потому, что, когда я смеюсь, впечатление такое, что рот у меня раскрывается на все три стороны сразу. В целом меня здорово отделали. Но как бы я хотел, чтобы рыжий верзила пришел в себя. Как я его уделал!..
— Не двигайся! — говорит Уолкотт.
Я смотрю на него. В руке у него револьвер. Можно рискнуть, он, должно быть, стреляет, как школьник. Лучше не стоит — если он плохо прицелится, то вполне может в меня попасть.
— Спасибо, Гая, — говорю я, чтобы досадить другим.
— Не благодари меня, Фрэнк. Ты даже не знаешь, сколько ты мне причинил горя, и я бы дала им тебя прикончить, но мне слишком нужны эти деньги.
— Ты уверена, что они их у тебя не стащили?
Я хорохорюсь, но зря. Остались еще ножки от стула. А впрочем, я уже пять минут стою на ногах, и мурашки прошли. Последний удар. Это кто же, Тед Ле Мэй? Одним прыжком я хватаю его и прикрываюсь, словно щитом, от Уолкотта. Стреляй, дружище.
Теду это не нравится. Он дергается, но я его удерживаю. Краешком глаза слежу за третьим — высоким блондином — и вдруг замечаю, что рыжий начинает шевелиться. Порядок, стало быть, он живой — это все, что я хотел знать. Но теперь ему не следует вставать слишком поспешно. Я беру Теда за ворот и за пояс, встряхиваю так, чтобы ему стало больно, и изо всех сил швыряю на Ричарда. Раздается выстрел, затем пронзительный вой. Кричит высокий блондин, которого ранило прямо в задницу, — замечательно. Но, черт возьми, рыжий верзила копошится все больше и больше… Я бегу к лестнице. Выскакивая, кричу:
— Завтра ты получишь деньги, Гая. Обещаю.
Выбираюсь наверх, на этот раз удачно. Вот моя машина. Быстренько забираюсь в нее. Я даже не заметил, что вышел через дверь. Значит, я действительно сломал ее в тот раз, ошибки быть не может. Нога на стартере, отчаливаю на третьей скорости — я спешу. Уф…
Я мигом пролетаю пятьдесят метров и начинаю чувствовать себя намного лучше, как вдруг ощущаю у себя на шее, чуть повыше воротничка, что-то твердое и холодное. А вот и объяснение. Боже, ну и голосок!.. еще одна «дамочка»?
— Не шевелитесь… не оборачивайтесь. Продолжайте ехать прямо.
Я и не оборачиваюсь, так как полагаю, что штуковина на моей шее может повредить моему здоровью, я, однако, не косой и заглядываю в зеркальце. Ишь ты, я думал, это мужчина… а это баба. О, не беспокойтесь, с таким голосом и манерами она наверняка является племянницей некой Сафо, которая писала всякую мерзость по-гречески, чтобы никто не мог разобрать, — капля стыда у нее все же оставалась.
— Чем могу быть полезен? — спрашиваю я.
— Лично я, — говорит она степенно, — ничем не рискую. А на вашем месте вела бы себя поскромнее.
— Вот и все мне советуют то же самое, — говорю я, — а между тем я самый скромный парень на всем белом свете. Если бы вы знали Тома Коллинза.
— Хватит нести вздор, — говорит мне она. — Это вам не кино.
— Да, действительно, — отвечаю я. — В кино мы бы уже поцеловались по меньшей мере раза три. Что, между нами говоря, доставило бы мне огромное удовольствие.
Паф! Опять мне бьют по чайнику. Если они будут весь вечер продолжать в том же духе, голова моя превратится в самую настоящую тыкву.
— Я повторяю еще раз: хватит нести вздор. А когда я что-то говорю, то люблю, чтобы меня понимали буквально.
— Как вы мне надоели, красавица, — отвечаю я. — И потом, мы даже не представились друг другу. Если вы мне не скажете, кто вы такая, я остановлю машину у первого попавшегося фараона, и тогда посмотрим, как вы будете выкручиваться.
Произнося все это, я прибавляю скорость, но эта дрянь не дрейфит и навешивает мне пару затрещин, словно заправская воспитательница детдома.
— Подлюга, — говорю я.
— Сверните направо.
Сам не знаю почему, я повинуюсь. По этой дороге выезжают из города.
— Я скажу вам, как меня зовут, — Луиза Уолкотт.
— А!.. — делаю вид, что припоминаю. — Вы мамаша этого грязного гомика…
Тут я ору и подпрыгиваю на сиденье — она воткнула мне в спину булавку. Моя колымага виляет, и я пользуюсь этим обстоятельством, чтобы что-то предпринять, но чертова баба начеку.
— Зажгите фары, — говорит она. — И не пытайтесь прихватить меня при помощи фараона, так как я пришью вас в одну секунду — и его за компанию.
Описание девицы: аппетитная внешность, брюнетка, матовый цвет лица, короткая стрижка, резкие очертания губ. По-моему, эта девочка — человек конченый. Слишком много слушала радио.
— Я — сестра Ричарда Уолкотта, — продолжает она. — И Ричард делает то, что я ему говорю. Я подсказала ему заняться этой куколкой, вот он ею и занимается.
— Еще бы он это делал по своей воле. Сам он, с его-то рожей, наверняка предпочитает матросов.
— У каждого свой вкус, — парирует она. — Вы, во всяком случае, можете быть абсолютно спокойны, вами никто никогда не заинтересуется. Вот оно что! Она пытается меня обидеть. Что ж, посмотрим, так ли это. Если только я выпутаюсь и на этот раз. — Сегодня вечером, — продолжает она, — я выписала вас, чтобы вам немного попортили карточку. Когда я увидела, что дело обернулось иначе, я села в вашу машину. Потому что я считаю своим долгом вас предупредить. Несмотря на то что вас зовут Фрэнк Дикон, маленький урок пойдет вам на пользу. Само собой разумеется, вас не пришьют сразу, что же касается увечий, то для начала уже неплохо, можно даже добавить. И тут она бьет меня по голове, словно хотела ударить в набат. Свинья, выждала удобный момент — как раз на вираже. Я выпускаю руль и хватаюсь за голову обеими руками — машина, естественно, вылетает с проезжей части. К счастью, я по инерции нажал на тормоз, но ехали мы быстро. Едва успеваю выставить вперед локоть, чтобы не врезаться в ветровое стекло. Раздается чудовищный звон — я влетаю в витрину магазина и давлю километры сосисок. Я прихожу в чувство и констатирую, что эта грязная шлюха уже смылась, а вокруг моей машины стоят по меньшей мере сорок мужиков, один из которых орет громче всех. Из чего я заключаю, что это хозяин мясной лавки. Ладно, она наверняка застрахована. Ну а я принимаю самое мудрое решение и падаю в обморок, теперь уже для публики. Меня уносят, удобно укладывают в машину «скорой помощи»; я лежу и помалкиваю. В голове все смешалось: сирены полицейских машин, какие-то рыжие, гомики — полная мешанина. Впрочем, я не считал количество ударов, которые получил по башке… Меня доконали… Я теряю сознание по-настоящему.
При помощи денег, разумеется, все можно уладить, даже спрессовать кадиллак на автомобильной помойке. На следующий день вся эта история меня больше не волнует. Они сумели определить, что пьян я не был, я же объяснил происшедшее тем, что, когда поворачивал, мне что-то попало в глаз. Полагаю, мой папаша имеет деньжата в страховой компании, поэтому все в порядке. Не в порядке лишь моя голова — на ней больше шишек, нежели всего остального, и когда я надеваю шляпу, — зрелище потрясающее как для меня, так и для тех, кто меня в ней видит. Короче, так как у себя дома мне не надо надевать шляпу, мне уже спокойнее, и я смотрю на своего братца Ричи, который пытается приготовить пару коктейлей из того, что обнаружил у меня в баре. Ни разу не видел более неловкого малого, чем Ричи. Когда я думаю, что он учится на медицинском, мне становится жаль его будущих пациентов. Надеюсь, он станет психиатром — даже самые плохие врачи умудряются преуспеть в этой области. Достаточно лишь быть более сумасшедшим, чем самые законченные психи, которых ты лечишь. Наконец Ричи подходит к завершающей стадии своих приготовлений и протягивает мне стакан, половину содержимого которого я проливаю на рубашку. Мне простительно, потому что у меня совершенно заплыл правый глаз, а всем известно, что, когда смотришь одним глазом, теряется чувство дистанции. Во всяком случае, я нахожу неуместным, что брат, который намного младше меня, позволяет себе так мерзко хихикать.
