− Двигаем! − донесся голос командира, и вслед за этим прошуршала в листве отброшенная в сторону затворная рама от пистолета, дабы оружие не досталось врагу. Хотя враг тут все наверняка обнюхает в радиусе ста метров. И все для себя полезное соберет и должным образом скомпонует.
− Сколько еще до наших-то ковылять? − донесся риторический вопрос.
Ответ командира был уклончив, хотя и оптимистичен:
− Не переживай, в любой лес мы заходим максимум до середины, а после мы уже идем из леса…
И опять мы двинулись путаными тропами через враждебно тыкающиеся в лицо ветви, и каждый ощущал тревогу каждого: мы явно и серьезно засветились с этим побоищем, а впереди двадцать горных километров до базы. На маршруте − скалы и заросли, но что всего хуже − участки с открытым пространством. Их преодоление − под прикрытием товарищей, поодиночке, требует полной выкладки, а значит, ночлег будет на голой земле, сыр, тревожен и зябок, а после начнется не менее коварное утро, а вот чем утро закончится и перейдет ли оно в день − вопрос безответный.
Лично же я − Максим Трофимов, капитан спецназа ГРУ, прошедший все чеченские войны без единого ранения и считавшийся счастливчиком, находился в данный момент в самом бесперспективном положении среди своих боевых сослуживцев. На текущем отрезке времени рисковали мы все одинаково, но если те, кто шагал рядом, предвкушали все прелести казармы − горячую жратву, двести грамм, а то и всю поллитру, приятное и очень надежное общество соратников, а затем − уютную койку аж с простынями, то я таковыми видениями будущего не утешался. Наоборот, полагал, что ждет меня не халва с мандаринами, а хина и плесень… И, ступая десантными башмаками с мыска на каблук привычной бесшумной походкой, вминая в травку прошлогодний ветхий лист, думал и вспоминал не столько о хорошем, сколько ничего хорошего не предвещающем.
Вообще-то, я дурак. И человек неосторожный. Хотя окончил разведшколу и научен, казалось бы, истине истин в своей профессии, а именно: слова и поступки умей анализировать, а затем, исходя из анализа − прогнозировать. Вот, скажем, сейчас, когда мы уходим с места побоища, то знаем, что превосходящие силы противника рано или поздно это место навестят и, если займутся нашим преследованием, оно будет подобно гонкам наперегонки, поскольку окопаться на данной местности нам негде, рассосредоточиться − бессмысленно, а маршруты движения − наперечет. Вернее, маршрут для нас приемлем лишь один − самый короткий. На длинном нас перехватят. И как бы не исхитряться, а следопыты у них не чета нам, они эти горы и тропы с детства знают, и никого мы тут не запутаем. Значит, прогноз номер один такой: кто быстрее к финишной ленте придет, тот и выиграл. Но есть и прогноз номер два: вполне возможно, мы двигаемся в сторону засады. Тогда − привет всем ныне живущим! Существует, правда, и прогноз номер три: вокруг нас несколько группировок, и сейчас они берут нас в «коробочку». Судя по сведениям, которые мы получили во время нашей вылазки от агентуры, этот третий поганый прогноз очень даже реален.
Но толку от этих прогнозов? Эх, сбиваюсь я с темы… Прогноз моих сегодняшних действительно неотвратимых уже неприятностей, мог бы сделать и самый тупой обыватель, сознающий элементарную ответственность за незаконное хранение оружия. В домашних, естественно, условиях. Сознавал я ее, ответственность? Да. Но так, отстраненно. Подобно моим дружкам, перетаскавшим из воюющей Чечни в мирную Москву горы опасного железа благодаря личным связям с нужными контролирующими инстанциями в военном аэропорте… Кто-то, может, стволы и для продажи “конрабасил”, но в основном везли для себя. Руководствуясь “сувенирным синдромом”, вероятно. А ведь действительно, − какая страна, такие и сувениры. Из страны Чечни лично я притащил немного, но и немало: “кипарис”, “кедр”, “калашников”, − это автоматы; “ТТ”, “макаров” и “глок” с заводским долгоиграющим глушителем. Ради чего? Чтобы потешить мужское самолюбие, да и вообще, дожив до старости, поглаживая неверной рукой вороненую сталь и высокопрочный пластик, умиляться воспоминаниями? Нет, скорее я руководствовался расплывчатой, но практического свойства мыслишкой: время на дворе неспокойное, вдруг чего, а тут “чистый” ствол − надежа и опора…
А дальше злой дух, кто эти мыслишки нашептывал и к авантюризму подзуживал, вел уже свою работенку по накатанной колее… Вот кто все детально, долгосрочно и без осечек спрогнозировал! А мне бы и одной осечки хватило для полного счастья, и дорого бы я за эту осечку дал! Но пистолет “глок” на нее, увы, не сподобился…
Дело же было так. На выходные я с подругой Татьяной поехал на дачу. Дача у меня папина, в советские времена построенная, удобства на улице, участок десять соток, и выходит участок на край глубоко заболоченного леса. Сначала идет ивняк, потом болото, а потом уже болото в лесу. Еще с незапамятных времен поставил папа в пролет забора, выходящего на эти безлюдные хляби, огромный толстенный щит из обитого жестью бруса. На щит крепились мишени, и я, малолетний стрелок, лупил по ним из духовушки, постигая азы стрелкового мастерства; потом, сообразно моему растущему возрастному цензу, папа − отставной полковник милиции, доверил мне находившийся в его владении мелкокалиберный пистолет, и под родительским контролем я начал осваивать навыки пулевой стрельбы.
Затем я отслужил в армии, папа умер, пистолет куда-то задевался, а щит как стоял, так и остался стоять. А бумажный рулон поясных мишеней хоть и покрылся легкой плесенью, и пожух, валяясь без дела на шкафу в одной из дачных комнат, но дошло до него: заставил меня развернуть его злой дух!
Летние выходные, благословенная пора! Вся Москва рвет колеса на природу. Железнодорожные и автомобильные.
Мама сослалась на плохое самочувствие, оставшись в Москве, и решили мы с моей подружкой Татьяной позагорать на природе вдвоем. Тем более я пребывал в краткосрочном отпуске. “Глок” я только что привез из Чечни, и на дачу его взял не без повода: спрятать в тайнике. Тайник оборудовал еще батя, там он держал мелкашку и два кавказских кинжала, оставшихся мне в наследство − хорошие клинки еще девятнадцатого века, − боевые, без украшательских изысков. Куда вот мелкашка делась? Но эта пропажа, похоже, так и останется загадкой.
Тайник, в общем-то, прост: стены гаража секционные, двухслойные, заполненные пенопластом; одна секция со съемной панелью. Но хрен догадаешься, что панель можно снять! Тем более, надо открутить восемь ржавых болтов. Там-то, за этой панелью, в промасленной мешковине и хранятся мои боевые трофеи. Вот спроси: а зачем? А вот и отвечу: на всякий-разный случай… А на какой? А вот на всякий!
Туда было предназначено кануть и “глоку”, но сначала “глок” должен был выстрелить!
Танька − баба заводная, с характером авантюрным, − рыжая и голубоглазая бестия, − отчего-то испытывала к оружию абсолютно неженскую страсть и вцепилась в этот «глок» мертвой хваткой, после чего заныла: мол, дай хоть разок стрельнуть, любимый…
Мне было жаль дорогих импортных патронов, но парочкой из них я решил пожертвовать, − как не уступить даме в предвкушении ее ответных услуг? И, развернув увядший рулон с мишенью, прикрепил его на щит.
Нужно заметить, что до момента приготовления к прицельной стрельбе, мы угостились шашлыками и разнообразными спиртными напитками у нашего соседа по даче дяди Левы, и находились в легкой степени опьянения, чем все и сказано.
Татьяна изготовлялась к стрельбе, палец ее уже давил на спуск, когда скрипнула глухая входная калитка, возле которой я оставил грабли; затем услышался короткий мат, мы с Таней синхронно обернулись, и прежде, чем я понял, что к нам притащился по неведомому поводу сосед дядя Лева, наступивший на долбанувшие ему по лбу грабли, щелкнул затвор “глока”, выбросив гильзу, и сосед, вновь повторив нецензурное слово, вывалился навзничь за пределы двора.
Меня обдало как горячечным жаром. Я выбил “глок” из руки Татьяны и поспешил к поверженному телу. На рубашке дяди Левы расплывалось кровавое пятно.
Далее события понеслись вскачь. Страх и растерянность сменились некоторым облегчением, когда выяснилось, что пуля навылет пробила край грудной мышцы, и опасности для жизни ранение не представляет. После моя подруга, работающая медсестрой в военном госпитале, отзвонила знакомому хирургу, с истерикой в голосе описала ему произошедший кошмар, присовокупив, что сегодня точно не ее день, не Татьянин; хирург срочно прибыл к пострадавшему, оказал необходимую помощь, оставил нам столь же необходимые медикаменты для дальнейшего лечения и отбыл обратно.
Дядя Лева − крепкий милицейский пенсионер, сослуживец покойного папаши, произведенные над ним процедуры, перенес относительно спокойно, хотя не без злобных матерных комментариев, конечно. Мужик он язвительный, вредный и жадный, но долгое наше соседство сыграло свою положительную роль: автора выстрела он не рассмотрел, вину я взял на себя, а сдавать меня он не собирался, хотя сразу же заявил о необходимости денежной компенсации.
