Ознакомительная версия.
Наконец товарищ майор оторвалась от монитора:
– Здравствуйте. Я ваш следователь, майор Министерства государственной безопасности Гюзель Шахмурадова.
– Очень приятно, – хмуро ответил капитан «Астрахани».
– …и я буду заниматься вашим делом. Поверьте, – Гюзель продемонстрировала в улыбке острые белые зубки, – я вам не враг и сделаю все возможное, чтобы следствие двигалось в рамках законности.
– Надеюсь, – спокойно ответил Горецкий.
– Итак, начнем с главного: кто, когда и с какой целью поручил вам незаконно доставить в нашу страну три с половиной килограмма героина? Кому именно в нашей стране вы должны были передать наркотики? Сколько сообщников у вас было среди членов экипажа?
– Наркотики нам подбросили. Видеокадры изъятия полностью сфальсифицированы, точно так же, как и протоколы. Ни я, ни члены экипажа нашего судна никогда наркоторговлей не занимались и вообще не имеем к этому занятию никакого отношения. Никаких сообщников у меня нет, – с подчеркнуто официальными интонациями проговорил капитан.
– За свою службу в органах я еще не встречала человека, который бы утверждал, что ему чего-нибудь не подбросили, – лукаво прищурилась Гюзель. – А потом все рано или поздно признаются в своих преступлениях. Потому что выхода другого нет. Зато есть видеокадры, протоколы изъятия и показания понятых. Или вы хотите поставить под сомнение профессионализм и компетентность всего нашего ведомства?
Отец нации недобро щурился с портрета на подследственного. Горецкий понял: дальнейшая беседа не имеет смысла. Точно так же и его, и остальных членов экипажа могут обвинять в чем угодно – с предъявлением фальсифицированных видеокадров, протоколов и свидетельских показаний.
– Беседовать дальше категорически отказываюсь, – спокойно произнес он. – Как гражданин Российской Федерации, требую немедленной встречи с представителем нашего посольства и оказания мне правовой помощи.
На лице следователя тут же промелькнула целая гамма чувств: досада, растерянность и даже сочувствие.
– Очень жаль, – произнесла она и, напряженно посмотрев по сторонам, понизила голос до доверительного шепота: – Я ведь действительно хочу сделать все, чтобы облегчить вам жизнь. У меня бабушка русская, я воспитывалась на вашей культуре, и мне далеко не все нравится, что у нас тут происходит… Но, к сожалению, я веду следствие не одна и потому не смогу вам толком помочь. Что поделать – работа такая, и меня тоже контролируют! В этом кабинете даже стены имеют глаза и уши…
И тут сбоку от Горецкого открылась неприметная дверь в стене, которую он прежде не заметил.
– Э-э-э, слушай, зачем ты с ним так долго разговариваешь? – донесся из-за двери голос. – Не хочет признавать свои ошибки – сейчас по-другому говорить будем!
Гюзель растерянно пожала плечами – мол, извините, ничего сделать не могу…
За дверью открылась небольшая каморка без окон. Цементный пол, стены «под шубу», гудящий стержень люминесцентной лампы на потолке…
Посередине комнаты возвышалось огромное деревянное кресло с высокой спинкой, чем-то напоминающее электрический стул: кожаные ремни на подлокотниках и передних ножках, металлический шлем, приподнятый над спинкой. Рядом с этой странной конструкцией стоял высокий угрюмый мужчина в штатском. Удивительно низкий лоб, густые сросшиеся брови, огромные мосластые кулаки со сбитыми костяшками – наверное, именно так выглядел лейб-палач Чингисхана. При виде капитана «Астрахани» он осклабился и сделал приглашающий жест – мол, прошу в кресло!
– Садись, русский, сейчас музыку будем слушать, – с недоброй усмешкой произнес он.
Горецкий послушно уселся: не бежать же ему из следственного корпуса тюрьмы МГБ! Угрюмый мужчина с неожиданной быстротой зафиксировал его руки и ноги кожаными ремнями. После чего резким движением надел на голову шлем.
– Последний раз спрашиваю – будешь сознаваться в своих преступлениях? – спросил он и, не дождавшись ответа, нажал на какую-то кнопку позади стула.
Из наушников шлема тут же полился странный низкочастотный шум, будто бы испорченный трансформатор гудел на басовых нотах… Арсений Алексеевич так и не понял, в какой именно момент его начало мутить. Перед глазами поплыли странные фиолетовые разводы, язык неожиданно прилип к гортани, затем резко начали болеть живот и грудина. Боль с каждой секундой становилась все невыносимей, в голове будто бы загудел тяжелый колокол. Спустя несколько минут внутренности стало выворачивать наизнанку. Ощущения были чудовищными. Капитан стиснул зубы – только бы не закричать, только бы не показать свою слабость перед мучителями!
Конечно, человек технически грамотный, Горецкий был наслышан и о пытках низкочастотными излучениями, и о мучительствах в застенках местного МГБ, однако вряд ли ему могло прийти в голову и о том, что такого рода пытки будут применены к нему, иностранцу!
А боль в грудине и в животе становилась нестерпимой. Арсений Алексеевич продолжал сжимать зубы, упрямо глядя перед собой. В какой-то момент он ощутил во рту горьковатую влагу, по подбородку что-то потекло.
И тут, на грани яви и забытья, он различил обрывок фразы:
– …язык себе прикусил. Для первого раза хватит…
…Спустя полчаса совершенно обессиленного Горецкого отвели в общую камеру следственного изолятора МГБ, где томились моряки с арестованной «Астрахани» – все, кроме Миши Щетинина, находившегося в тюремной больнице. Надзиратель вылил на голову Арсения Алексеевича ведро воды, и арестант, захлебываясь, очнулся…
– …знаешь, Равиль, тут самым главным было – сосредоточиться не на боли, а на чем-нибудь другом, – спустя полчаса рассказывал он старпому, лежавшему на соседних нарах. – Я так сам себе и приказал: смотреть на трещину в потолке, прикидывать, на что она похожа и что можно к ней такого пририсовать, чтобы она стала похожей на парус. Или на облако. А когда меня тащили сюда, понял: ломать нам кости и подвешивать нас на дыбе никто не будет. Рано или поздно нас придется предъявить нашим дипломатам. И главное тут – никаких следов физического воздействия.
– Я одного не могу понять. – Равиль Нигматуллин осторожно снял с головы Горецкого холодный компресс. – Неужели они действительно пытали тебя лишь для того, чтобы ты сознался в контрабанде наркотиков и незаконном пересечении границы? Да тут половина населения анашу курит. И что – всех пытать? Никаких палачей не хватит!
– Думаю, тут что-то другое. – Капитан с трудом приподнялся на локте. – И наркотики, и нарушение границы – всего лишь повод. Нас и дальше будут пытать таким вот изощренным способом. Чтобы выработать страх перед пыткой, моментальный рефлекс на боль, словно у павловских собак… А уже потом предложат сделку. Но какого свойства – сказать пока не могу. Но то, что этот узколобый палач и та женщина-майор уже роли расписали на «хороший и плохой следователь», мне сразу стало понятно.
Лучи заходящего солнца скупо проникали в камеру через запыленное решетчатое окно под потолком. Со стороны коридора послышался топот тяжелых ботинок, и спустя несколько минут из соседней камеры донеслись звуки ударов и крики избиваемых – это спецназ МГБ тренировался на подследственных. Под нарами зашуршали крысы, на которых тут никто уже не обращал внимания.
– Дело швах, – тяжело вздохнул Нигматуллин, оценив перспективы. – Что же нам делать?
– Бежать отсюда. – Голос Горецкого был ровен и тих, как полет совы.
– Тут убежишь… – Равиль обвел взглядом массивные стены и сводчатый потолок. – Не тюрьма, а просто какой-то бункер на случай атомной бомбардировки. И еще неизвестно, сколько тут охраны. Да и спецназ каждый вечер на арестантах тренируется.
– Заключенный думает о побеге куда чаще, чем тюремщик о своих ключах, – напомнил Горецкий общеизвестную поговорку. – Меня пока через тюремный дворик вели, я кое-чего заметил. Это только кажется, что удрать отсюда невозможно. А на самом-то деле проще, чем может показаться. Тут все-таки не «Синг-Синг», а обычная восточная тюрьма. Вертухаи ленивые, необязательные…
– Если все так просто – почему отсюда никто не бежит?
– Потому что уверены, что убежать нереально.
Старпом сел на нары, осмотрел камеру. Восемь рядов двухэтажных шконок, стол, унитаз, рукомойник, массивная металлическая дверь с «кормушкой»… В камере был только экипаж «Астрахани» – двадцать четыре человека. А это, в свою очередь, исключало утечку информации.
– Так что – всем сразу отсюда бежать? – недоверчиво прикинул Равиль. – Задержат…
– Всем сразу и не надо. Достаточно кому-нибудь одному, кто знает этот город и сумеет незаметно добраться до порта. А дальше – любым способом добраться до какого-нибудь нашего корабля, там в порту всегда с десяток стоит. И, считай, спасся. Потребовать выдачи человека они уже не смогут, ведь, по международным нормам, любой наш корабль – это территория Российской Федерации. Не на абордаж ведь его брать!
Ознакомительная версия.
