— Пришла ваша супруга с падчерицей. Я с ней говорил долго, похоже, удалось убедительно объяснить ваше нынешнее состояние и все возможные сложности, из него проистекающие. Ничего, не беспокойтесь. Супруга ваша все воспринимает правильно, обещала ничему не удивляться и отнестись с максимальным тактом… Э, голубчик, соберитесь…
— Все нормально, — сказал Петр, бухаясь в кресло. — Зовите.
Вот это и было настоящее испытание, в подметки не годившееся прежним. Женщины — существа чуткие и проницательные. Интересно, Кира догадалась бы, окажись Пашка на его месте с подобной же легендой?
Они вошли, мама и дочка, очень похожие, русоволосые и сероглазые. Даже светлые брючные костюмы. есть стойкое подозрение, то ли шились в одной мастерской, то ли происходят из одной коллекции. Прежде всего в глаза ему бросилось ожерелье на Катиной шее — положительно, Пашка не жмотничал, бриллианты впечатляли…
А потом он посмотрел ей в лицо, в глаза.
И понял, что гибнет. То ли солнечный удар, то ли молния.
Потому что это была женщина его мечты.
Женщина твоей мечты — создание мистическое, сюрреалистическое и никакому логическому разумению не поддающееся. Ты никогда не можешь в точности описать ее. пока не встретил, не познакомился. Не знаешь, понятное дело, как она выглядит, какие у псе глаза, волосы, походка. Просто-напросто ты однажды сталкиваешься с ней нос к носу — не суть важно, средь шумного бала или в тревоге мирской суеты — и понимаешь, что это она и есть…
Именно так с ним и произошло, когда он увидел Катю. Все тревоги и нехорошие предчувствия вылетели из головы. Глупости эти сейчас не имели значения. Это была женщина его мечты, и точка…
Он сидел в кресле, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и выдавить из себя хоть одно приличествующее случаю словечко, а русоволосая сероглазая Катя стояла перед ним в явном замешательстве, неловко держа перед собой огромный прозрачный пакет, битком набитый всякими яствами, — а в глазах у нее, сильное подозрение, поблескивали слезинки. Даже не поймешь, чего в ее взгляде больше — облегчения или усталого горя…
Так бы эта немая сцена и тянулась вплоть до полного тупика, но обстановку неожиданно разрядила юная «падчерица» — она-то как раз, судя по виду, тягостными мыслями не маялась, а попросту таращилась на Петра с безжалостным любопытством молодого веселою зверька. Сразу видно было, что создание это — ехидное, ужасно самостоятельное и балованное. Старательно шаркнув ножкой, юная особа присела:
— Здравствуйте, папенька!
— Надя! — чуточку нервно прикрикнула Катя.
— Да пустяки, — сказал Петр, придя немного в себя. — Пусть себе самоутверждается, я в ее возрасте тоже был не подарок… — Он встал, стараясь не двигаться чересчур уж живо. осторожно вынул у Кати из рук целлофановый рог изобилия. — Зря ты это, мне столько натащили всего… Садитесь. Что тебе доктор наговорил? Катя, со мной в порядке… ну, почти.
Она сидела напротив с тем же трудноопределимым выражением на прекрасном личике — то ли плакать собиралась, то ли со всем облегчением вздохнуть. Наденька, на ленинский манер засунув большие пальцы в кармашки светлого пиджака, прохаживалась по обширной палате и. судя по всему, чувствовала себя абсолютно непринужденно, в отличие от скованно сидевших взрослых индивидуумов. Пощелкала пальцем по экрану телевизора, потрепала обивку кресла:
— Рада вас видеть в добром здравии, папенька. Медсестрички тут у вас, надо сказать, впечатляющие. Из «мисок», поди, набирали?
— Надежда!
— Катя, да оставь ты ее, — сказал Петр, внезапно ощутив прилив уверенности. — Пусть дите порезвится. И не смотри ты на меня так трагически, я тебя умоляю. Все в порядке. Местами чуточку отшибло память, но в основном
— бодр и свеж. Ну, улыбнись.
Она попыталась улыбнуться — кое-как получилось.
— Ого! — бросила Наденька у него за спиной. — Разговор принимает романтический оборот… Может, мне вас покинуть на часок, пока вы тут пообщаетесь? Маменька, папенька по тебе определенно стосковались, вон как глазищами пожирают…
Катя отчего-то легонько покраснела. Петра и самого бросило в жар — черт, до чего глазастое дите…
— Все нормально, Катя, — сказал он как мог солиднее. — Завтра обещали выписать.
— Вот радость-то… — тихонько пробурчала за спиной Наденька.
«А ведь у Пашки, сдается, непростые отношения с этим киндером, — подумал Петр. — Отголоски чувствуются. Впрочем, это уже и не киндер вовсе, девушка прямо-таки, четырнадцатилетние нынче — существа акселерированные».
— Не язви, Надежда, — сказал он, не оборачиваясь. — Оба мы с тобой не подарки, не отмахнуться от этого факта… что ж делать? Сосуществовать…
— Положительно вы, папенька, помягчели к ближним… — бросила дерзкая отроковица.
— А иди-ка ты погуляй, дитя природы, — сказал Петр. — Там, из коридора, проспект видно, машины ездят и люди ходят, пейзаж… Давай-давай, нам с матерью поговорить нужно.
— В самом деле, Надя… — обрадованно подхватила Катя.
— Слушаю и повинуюсь, — фыркнула девчонка, исчезая за дверью.
Петр вздохнул не без облегчения. Катя порывисто встала, пересела на широкий подлокотник его кресла и крайне осторожно попыталась его потрогать.
— Глупости, — сказал он, замирая от прикосновения теплых ладоней. — Ничего не сломано, ничего не разбито. В памяти только провалы там и сям, но это пройдет, образуется…
— Врач мне подробно объяснял… Господи, ну зачем тебя туда понесло… — Она отстранилась, оглядела его, прижалась к плечу, прильнула, засыпав его лицо распущенными волосами. — Неделю к тебе не пускали, я думала, они врут, что все нормально, всякое передумала…
Было в ее движениях и словах что-то странное — словно бы и пыталась дать волю чувствам, и боялась. Положительно, некая скованность присутствовала, Петр ее отчетливо чуял.
Он замер в Катиных объятиях, ощущая и радость и стыд: все это предназначалось другому. И бессвязное обрадованное лепетание, и сомкнувшиеся на шее руки. И быстрые поцелуи, и неуловимо-нежный аромат незнакомых духов. От этого стало особенно горько. Все было не его.
Но сейчас-то он был Пашка… Приходилось поглаживать ее по плечам и уверенно говорить что-то в ответ, успокаивать, пьянея от женщины своей мечты… Бог ты мой, как получилось, где он ее встретил? Почему ее встретил он? Пашка, которому все удавалось?
— Нет, правда, все в порядке?
— Хочешь, цыганочку спляшу? — усмехнулся он, сдув со щеки прядь русых волос, щекотавших ноздри. — С выходом?
— Не надо, вдруг тебе еще нельзя… — всерьез испугалась она.
— Все мне можно, — сказал Петр.
Она внезапно напряглась, отстранилась и заглянула в лицо:
— Что, хочешь…
— Что? — не понял Петр.
Она оглянулась через плечо на широкую смятую постель, глядя с немым вопросом, неуверенно пошевелила плечами, снимая легкий незастегнутый пиджак.
— Не надо, — заторопился Петр, до которого только сейчас дошло, и в виски бросилась жаркая волна. — Я не в том смысле…
И со стыдом понял: еще пара секунд — и не стал бы ее останавливать. Даже просто смотреть на нее нельзя было спокойно. Прямо-таки взвыл мысленно — как жить с ней в одной квартире, день и ночь? Пашка говорил, и всерьез… но разве так можно? Дело даже не в том, что это Пашкина жена. Главное, на нем сейчас личин а… Чужая шкура. Роскошная, но сути дела это ничуть не меняет…
— Ко мне приходили из милиции, — сказала Катя. — Этакая рыжая майорша. Сегодня утром.
— Шевчук?
— Да, кажется… Паша, что-то случилось? Что-то не в порядке с… аварией?
— Вроде бы нет, — сказал он насколько мог безмятежнее. — О чем она, собственно, спрашивала?
— Кто обычно ездит на джипе… ездил, точнее. Не собирался ли ты увольнять Митю…
— Ну-ну? — поторопил он, расслышав легкую заминку.
— Сердиться не будешь?
— Ох, да что ты…
Катя решилась:
— Очень деликатно, но пыталась выяснить, не… кокетничала ли я с Митей. Я ответила грубовато, но чистую правду…
— Что — нет?
— Ну конечно, а как же иначе? Паша, это чистая правда…
— Господи, ну а кто в тебе сомневается? — сказал Петр, гладя ее по плечу. Вот, значит, какие зигзаги выписывает пытливая милицейская мысль. Жена
босса кокетничала с шофером, и он, стервец, из ревности подрезал шланги… В общем, не так уж глупо для людей, не знающих потаённого смысла «аварии». Где-то даже логично…
— Паша, там что-то…
— Да нет, чепуха, — сказал он веско. — Они нынче дерганые и пуганые. Если бизнесмен, если авария и вдрызг разбитая машина — значит, покушение… Вздор. Помнишь, чтобы на меня когда-нибудь кто-то покушался? То-то. Катюша, успокойся. Завтра меня выпускают, и все будет в порядке.
Он поднял голову и заставил себя поцеловать ее в щеку вполне привычно, как и подобает супругу с четырехлетним стажем. Катя замерла в его объятиях, тихонько, тяжко вздохнула.
