– Я очень даже "за", – медленно проговорил Федор Филиппович, начиная понимать, к чему клонит Слепой. – После такого обеда пройтись, пожалуй, не помешает, а то объелся, как... как дурак на свадьбе!
Глеб свернул к обочине и, подняв облако пыли, затормозил аккурат напротив просвета в сплошной стене придорожных кустов, за которым открывался ровный, поросший скошенной травой лужок. Выбравшись из машины, они неторопливо двинулись прочь от шоссе. Жесткая стерня шуршала под их ботинками, из-под ног во все стороны брызгами разлетались маленькие кузнечики, мотыльки и прочая мелкая живность. Пахло сухим сеном и пылью, где-то чирикала птица, без конца повторяя две звонкие, пронзительные ноты.
– Извините, Федор Филиппович, – заговорил Глеб, когда они удалились от машины на приличное расстояние, – мне не хотелось напускать туману, но обстоятельства...
– Давай-давай, – проворчал Потапчук, не без удовольствия вдыхая свежий загородный воздух, казавшийся даже чище, чем на даче у Назарова, – излагай, что это за обстоятельства такие, про которые я ничего не знаю. Когда тебе стало известно, что эта Митрофанова – родственница Чебышева?
– Вот это, Федор Филиппович, как раз и есть то, что вы изволили назвать чушью, – с улыбкой ответил Слепой. – Никакие они не родственники. Это была, так сказать, вольная импровизация. Согласитесь, довольно удачная.
– В общем-то, примерно так я и понял, – сказал Потапчук. – Неясно только, на кой черт она тебе понадобилась, эта импровизация. Чем тебе так не угодил Назаров, что ты ему наплел с три короба, да еще устроил эту комедию...
– Какую комедию? – удивился Сиверов.
– Да вот эту, насчет бешеного пса, который сдохнет под забором с пулей в башке... За столом-то, да еще в присутствии именинницы! Мог бы, кажется, придержать свое мнение при себе!
– Мог бы, – согласился Глеб, – но не стал. – Во-первых, терпеть не могу этих суперменов, которые уверены, что банковский счет защитит их от всех мыслимых и немыслимых напастей. А во-вторых, я это говорил не столько для Назарова, сколько для нашей дорогой именинницы. Мне хотелось, чтобы она хорошенько уяснила себе, как обстоят дела, подумала и приняла решение, участвовать ей в этом деле дальше или выйти из игры, пока не поздно.
– Ты продолжаешь говорить загадками, – заметил Потапчук, – как какой-то доморощенный оракул. Ох, распустил я тебя!
– Виноват, – без тени раскаянья сказал Глеб. – Докладываю по существу дела. Мне действительно стало известно кое-что, о чем я не успел поставить в известность ни вас, ни глубокоуважаемую Ирину Константиновну. Правда, эта информация не имеет отношения ни к Чебышеву, которого, как мне кажется, уже нет в живых, ни к Митрофановой, которая, да будет вам известно, никакая не наводчица – просто счастье у нее такое... Так вот, по существу. Помните, я вам рассказывал про озеро, где утонули Кулагин и Зарубин? Там еще был такой участковый...
– Козлов, – блеснул хорошей памятью генерал.
– Так точно, лейтенант Козлов. Так вот, я просил этого лейтенанта выяснить, нет ли у кого-нибудь из жителей близлежащих деревень родственников или хороших знакомых в Москве. Откровенно говоря, я не рассчитывал, что этот мент нароет что-то полезное. Думал, он забудет о моей просьбе, как только я скроюсь с глаз. Однако ничего подобного! Буквально сегодня утром он сбросил мне по факсу целый список из двенадцати фамилий. Ума не приложу, где он этот факс отыскал в своей дыре...
– К делу, – ворчливо напомнил Потапчук. – Сейчас не девятнадцатый век, даже не двадцатый, и факс – не такая уж редкость...
– Действительно, – согласился Глеб. – Вот если бы электронной почтой... Короче говоря, этот Козлов оказался обстоятельным мужиком и к каждой фамилии из своего списка приложил что-то вроде коротенькой биографической справки – кто такой, чем занимается, где обитает... Про некоторых написал даже, с кем живут. Словом, все, что удалось разузнать.
– Надо же, – удивился генерал. – Крепко же ты его напугал!
– Ну, напугал не напугал, а, скажем так, убедил, что установить истину – в его интересах.
– Ну, и что ты извлек из этого списка?
– Кое-что извлек. В основном там фигурируют строители, водители общественного транспорта, продавцы с разных рынков – словом, обычный ассортимент, те, кого в старину именовали лимитчиками. Но есть одна очень любопытная личность. Некто Ремизов Николай, москвич во втором поколении, имеет в одной из тамошних деревень дальнюю родственницу, что-то вроде троюродной тетки – в общем, седьмая вода на киселе. Как ни странно, он эту свою тетку время от времени навещает, помогает деньгами, даже дрова колет под настроение... Раньше, в дни золотого детства, он у нее гостил каждое лето – нюхал кислород, приобщался к простой крестьянской жизни, самогонку учился пить...
– Это имеет отношение к делу?
– Самое прямое и непосредственное. Когда Ремизову было пятнадцать или около того, он приобщился к модному развлечению – дракам деревня на деревню. Вот в одной из таких драк ему и перебили нос выдранным из забора колом...
– Ничего себе! – воскликнул Федор Филиппович, останавливаясь посреди скошенного луга. – И ты молчишь!
– Уже не молчу, – возразил Глеб. – Вы слушайте дальше, до самого интересного я еще не дошел. Я все утро выяснял про этого Ремизова все, что только возможно, устал как собака, а вы меня все время перебиваете.
– Ну-ну, – с легкой насмешкой произнес генерал, – говори, трудяга. Я весь внимание.
– Честно говоря, мне здорово повезло, – сказал Глеб. – Этот Ремизов значится в базе данных уголовного розыска. Привлекался, как вы сами понимаете, за драку с нанесением тяжких телесных повреждений, но отделался легким испугом – два года условно. Кто-то из подельников пошел паровозом, взял все на себя, и наш Бура получил второй шанс...
– Бура? – удивился Федор Филиппович. – Это ведь что-то из химии...
– Опять вы перебиваете, – с досадой сказал Глеб, – а время, – он посмотрел на часы, – время, товарищ генерал, идет. Через каких-нибудь два с половиной часа наш химический Бура прибудет на Белорусский вокзал, чтобы встретить там небезызвестную гражданку Митрофанову и, ясное дело, проводить ее домой со всеми вытекающими отсюда последствиями...
– С чего это ты взял? – изумился Потапчук. – Насколько мне известно, Митрофанова никуда не уезжала, а если бы даже и уехала, то откуда этому твоему Буре знать, когда она вернется?
– Вот и я думаю – откуда? – сказал Глеб. – Вы слушать будете?
По лицу Федора Филипповича прошла тень понимания, сменившаяся удивлением, затем возмущением и, наконец, глубокой, мрачной задумчивостью. Он молча кивнул, предлагая Глебу продолжать.
– Так вот, – продолжал Глеб, – Бура – это не из химии, это сокращение от Буратино. А Буратино его прозвали из-за перебитого носа, который является самой примечательной деталью его молодого организма. Каково? Словом, схлопотав условный срок, наш приятель Бура более или менее взялся за ум. Пару лет перебивался то тем, то этим, а потом ему повезло устроиться охранником... – Он выдержал эффектную паузу и спросил: – Как вы думаете, к кому?
Федор Филиппович резко повернулся к нему всем телом. Краска сбежала с его лица, губы искривились, словно от неожиданного удара, но генерал тут же взял себя в руки.
– Это точно? – спросил он и, не дождавшись ответа, процедил сквозь зубы: – Отлично. Я тебе покажу игру, с-сук-кин ты сын!
И звонко прихлопнул у себя на шее комара.
Ярко-красная спортивная "хонда" осторожно вползла с улицы в темный, заросший старыми деревьями двор и медленно покатилась вдоль длинного восьмиэтажного дома, поблескивая в свете горевших над подъездами фонарей, как диковинная елочная игрушка. Ее тормозные огни вспыхнули, озарив растрескавшийся асфальт рубиновым светом; затем на смену им загорелись белые огни заднего хода, и приземистая спортивная машина, коротко взвыв двигателем, одним точным и быстрым рывком въехала в узкий просвет между двумя гаражами-"ракушками", которыми была густо заставлена внутридворовая стоянка. Ворчание двигателя смолкло, узкие яркие фары погасли, и "хонда" полностью растворилась во мраке.
Ирина Андронова порылась в сумочке, нашла сигареты и зажигалку, немного опустила стекло слева от себя и закурила. Потом она еще раз чиркнула зажигалкой и посмотрела на часы. На часах было без двадцати одиннадцать. Это означало, что ждать ей придется никак не меньше часа, но Ирина не расстроилась: у нее имелись куда более серьезные поводы для переживаний. Кроме того, она испытывала настоятельную потребность еще раз хорошенько все обдумать, и темный салон спортивной "хонды" годился для этого ничуть не хуже, чем любое другое место. Здесь было тихо, темно и уютно, здесь приятно пахло натуральной кожей сидений и освежителем воздуха, и здесь ей никто не мешал.
