– Я дал слово, что пальцем вас не трону – если вы будете себя хорошо вести. Пока вы ведете себя хорошо…
– А что ж ты тогда хочешь? – удивился прокурор.
– Берите лист бумаги и ручку, – распорядился я. – Будете писать то, что я продиктую.
Пожав плечами, прокурор положил перед собой лист бумаги, вооружился ручкой и уставился на меня.
Спустя пять минут я закончил диктовать, забрал исписанный листок и вслух прочитал:
«Начальнику УФСБ Новотопчинской области полковнику Кочеткову А. В.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Я, Чужестранцев Виктор Константинович, добровольно признаю, что в октябре 1993 года поручил Николаю Подкурнаеву совершить убийство моего заместителя – Всеволода Андреевича Бакланова и его супруги Анны Михайловны Баклановой, в связи с чем…» – далее следовало детальное изложение обстоятельств сговора. Последнее предложение заявления звучало следующим образом: «Я совершил гнусную мерзость, и мне нет прощения, я страшно раскаиваюсь в содеянном и признаю себя полным ничтожеством» – и подпись.
– А теперь одевайтесь, вызывайте свою машину к парадному входу – скажите, что желаете прокатиться с приятелем – без водителя.
Пока прокурор облачался, я стоял в дверях и внимательно за ним следил. Мой пленник, несмотря на большой опыт в общении с людьми, с трудом скрывал свое торжество. Он старательно хмурился, но на его роже было написано: «Дурак ты, парень! Как я тебя провел!» Наверняка он считал, что его явка с повинной в ФСБ – полный бред. Ну, отвезу я его в управу, сдам кому следует… а дальше события примут вполне предсказуемый оборот: завтра его отпустят, заявление уничтожат, а меня прямо в дежурной части повяжут бдительные чекисты… Ну-ну…
Благополучно усевшись в прокурорский «Форд», мы без приключений выкатили из усадьбы.
У поворота на автостраду к нам присоединились Саша Шрам и Коржик, дремавшие в своем «Ниссане». Перекинувшись с бойцами парой фраз, я извлек телефон Бо и набрал номер домашнего телефона своего старого приятеля – главного редактора местной «Новой недели» Андрея Настырного, скандально известного своей удалью и наплевательским отношением к собственной безопасности в погоне за пикантными сенсациями из жизни высшего света.
– Повторяйте то, что я вам буду говорить, – приказал я прокурору, дождавшись, когда в трубке раздался недовольный голос Настырного.
– Это областной прокурор Чужестранцев, – послушно вторил мне прокурор, слегка напрягая голос. – Хочу предложить вам сенсацию… Я вам пришлю свое заявление и хочу, чтобы оно было опубликовано на первой странице завтрашней газеты… Да, это сенсация – такого ваша газета еще не публиковала. Когда пришлю? Минут через сорок…
Через пятнадцать минут езды мой пленник забеспокоился:
– Ээээ… а ФСБ в другой стороне… Куда же мы?
– А кто вам сказал, что мы едем в ФСБ? – удивился я и ткнул стволом карабина в прокурорский бок. – Стоп, машина! – скомандовал я. – Выходите, Виктор Константинович, – приехали.
Выйдя из машины, прокурор вздрогнул:
– Так это же… Так это… – Мой пленник закашлялся. Я с пониманием отнесся к его испугу: если бы меня среди ночи доставили на городское кладбище…
– Ты обещал, что не тронешь меня, – проблеял прокурор, когда мы пробирались между могил. – Ты обещал…
– Я привык выполнять свои обещания, – сообщил я, останавливаясь возле могилы моих родителей. – Я вас пальцем не трону – вы сами.
– Как это – сам? – удивился прокурор – в голосе его я уловил надежду.
Достав из кармана лист с заявлением, я аккуратно срезал верхнюю часть – где было написано «Начальнику УФСБ» и «Заявление», лист свернул вчетверо, вручил Саше Шраму и назвал адрес, по которому он должен был доставить сие послание после того, как мы прибудем домой. Затем я велел бойцам обнажить оружие и попросил их удалиться на двадцать шагов.
– Это могилы моих родителей, – пояснил я дрожащему в ознобе прокурору и протянул ему карабин. – Это ваш карабин, Виктор Константинович. В нем всего один патрон. Если вы попытаетесь убить меня, мои люди будут вас пытать долго и очень профессионально – в Чечне одного из них этому искусству обучили в полном объеме. Я даю вам шанс свести счеты с жизнью, как подобает настоящему мужчине. Берите!
Прокурор завороженно уставился на карабин, медленно протянув руки, он вдруг схватил оружие и отпрыгнул в сторону. В двадцати метрах от нас раздался лязг затворов. Обернувшись на звук, прокурор застыл и с полминуты лихорадочно соображал. Затем он направил ствол мне в живот. Я не шелохнулся.
– Нет-нет… – пробормотал прокурор. – Что толку… – И вставил ствол карабина себе в рот. Я погасил фонарик. Выстрел в темноте был похож на взрыв гранаты – что-то горячее брызнуло мне в лицо… спустя долю секунды раздался мягкий шлепок о грунт, и я включил фонарик. Тело прокурора лежало на надгробии моей матери. Я аккуратно стащил труп с могилы и медленно пошел прочь.
Парик из натурального волоса старит Стаса лет на двадцать, не меньше – за пять дней лохмы рыжеватых волос свалялись комками, и теперь мой соратник похож на некое подобие гигантского пуделя, брошенного хозяевами. Живописные лохмотья и недельная щетина – все это вписывается в имидж закоренелого бомжа, который мы старательно примеряем на себя для успешного вскрытия программы «Подснежник» вот уже пятый день. Если верить Стасу, вид у меня ничем не хуже, чем у него. Точнее – ничем не лучше.
Правда, когда мы появились в подвале подготовленного к сносу дома, который избрали в качестве своего временного обиталища наши «соратники», профессиональные бомжи нас раскусили, но гнать не стали.
– Живите на здоровье, – радушно разрешила неофициальная лидерша подвала Леся, – места всем хватит…
Затем она понюхала воздух и ощерилась беззубой улыбкой, сделав неожиданное предположение:
– Репортаж делаете? А на камеру снимать будете?
Мы со Стасом принялись активно недоумевать по поводу столь странного приема.
– Да нам все равно – нет так нет, – беззаботно оборвала Леся, объяснив, что от нас не так пахнет. Оказалось, что бомж пахнет подвалом, помойкой, канализацией и вообще – нежитью. Пришлось экстренно придумывать правдоподобную версию: бомжи мы недавние, поскольку нас обоих «кинули с хатой» в соседнем городе и пообещали «завалить». Вот и пришлось на товарняке подаваться куда подальше. Пока решили перекантоваться здесь, а там видно будет.
Вот так состоялось наше «вливание» в «коллектив», дабы острей проследить один из основных аспектов левой деятельности нашей подконтрольной мафии – программу «Подснежник». Об этом «Подснежнике» вскользь упомянул Мирюк – но в общих чертах: ничего конкретного губернаторский исполнитель не знал. Такую же скудную информацию выдал прокурор, упомянув, что за осуществление программы отвечает замначальника УВД по ООП (охране общественного порядка) – он же младший брат начальника УВД.
На следующий день после «самоубийства» прокурора нам пришлось экстренно менять место дислокации: позвонил муж Оксаны и предупредил, что вечером явится из командировки. Саша Шрам прошвырнулся по объявлениям и обнаружил сносный домик в глухой оконечности Халтуринского района, который сдавали на три месяца за два «лимона» вперед. К обеду мы туда переехали. Оксана озаботилась качественным изменением моего внешнего вида: пятна, которыми наградил меня Бо, сошли, и теперь я был удручающе похож на свои многочисленные отксеренные фотографии, находящиеся на руках у всех патрульных нарядов и висящие на стендах «Их разыскивает милиция». Оксана принесла два симпатичных парика – рыжий и шатен. От рыжего я с ходу отказался и уже через пять минут после ходил, прислушиваясь к своим ощущениям: приклеенный на какой-то удивительный клей шатен давил на череп, вызывая зуд и желание чесаться.
– Это пройдет – привыкнешь, – успокоила меня Оксана и принялась за Стаса. Спустя три часа я уже настолько сжился с новообретенной деталью внешности, что начал о ней забывать – парики были изготовлены мастерски.
Город гудел. Обязательный Настырный не постеснялся:
в утреннем выпуске «Новой недели» во всю первую страницу зиял этот суперскандальный материалец. Ближе к вечеру позвонил Слава Завалеев и сообщил, что меня желает видеть врио областного прокурора – Сухов.
Я позвонил Сухову и договорился о встрече. В этот раз мы подъехали к скверу напротив прокуратуры на «Ниссане», приняли врио прокурора и отъехали пару кварталов, после чего я попросил Сашу с Коржиком прогуляться минут десять.
– Он должен был умереть тихо, – напустился на меня Сухов. – Без всех этих ненужных эффектов! Ты катастрофически ускорил развязку, и теперь нам придется очень туго. И потом – что это за история с твоими родителями? Это что – действительно… эээ… все так и было?
