Аккуратно отвинтила колпачок, сделала два-три глотка.
— Ну и ну… — покачал головой Шпак.
Леся прижалась к стеклу машины. Глаза у нее были сухими и колючими. Машина вырвалась на шоссе и, будто пришпоренная, рванулась по умытому дождем асфальту.
Безразлично смотрела Леся, как мелькают в глубине ночи редкие огоньки, — здесь рано ложились спать. Пестрыми яркими островками плыли в темноте бензоколонки, придорожные ресторанчики. Дождь реденько протянул нити, серебрившиеся в свете фар, от неба к земле.
— Гей, Боркун, — сказала чуть хрипловато Леся, — ты на «земли» не собираешься?
— То тайна, — солидно прогундосил Боркун. — А что?
— Прикидываю, как я смогу с тобой рассчитаться. Здесь уже не удастся…
Шпак покачал головой, а Боркун нарочно весело рассмеялся, пробормотал:
— Ну, дивчина…
— Друже сотник, — резко сказала Леся.
— Что? — не понял Боркун.
— Для тебя я — сотник!
— Хе, — засмеялся Боркун, — у меня чин поважнее…
— А ты мне не представлялся.
— Случая не было.
— Потому ты для меня — никто, — упрямо сказала Леся. И непримиримо, как любому ворогу, бросила: — За мной долг. Не волнуйся: расплачусь.
— Ладно, — будто и не замечая угрозы в тоне Леси, ответил Боркун, — скоро остынешь. На сердитых воду возят.
Машины, только чуть сбавив скорость, выкатили на знакомую Лесе улицу — здесь, в коттедже, она жила много дней. Охранник нажал на кнопку, плавно распахнулись ворота.
Боркун глянул на часы.
— Десять минут на то, чтобы привести себя в порядок, — бросил Лесе. — Скоро приедет Крук.
— А все-таки ты мне на Украине лучше не попадайся, — непримиримо сказала Леся. — Мои хлопцы инсценировками не занимаются — они просто стреляют.
— Не злись, друже сотник, — предупреждение Леси пошло впрок. — У каждого из нас своя служба…
В комнате Лесе бросились в глаза две вещи. На видном месте на столе лежало извещение о том, что на ее имя в банк перечислена крупная сумма. А на спинке стула повисла отлично сшитая форма сотника УПА. На кителе отливали золотым и серебряным светом знаки отличия. Были даже пилотка с трезубом и широкий офицерский ремень, отвисший под тяжестью пистолета.
Леся быстро переоделась — форма оказалась ей впору.
Подошла к зеркалу, терпеливо пристроила на прическу пилотку — чуть наискось, на три пальца от левой брови. Трезуб был приколот по центру, это не устроило девушку, так носили звездочки в Советской Армии. Она пришпилила эмблему на левую сторону пилотки — как Рен. Правда, Рен носил не пилотку, а смушковую мазепинку, но, очевидно, те, кто готовил форму для Леси, несколько ее «модернизировали» на чужеземный лад — цвет хаки, накладные карманы френча, брюки, наконец, офицерская пилотка, сшитая по иностранному образцу.
Извлекла из кобуры пистолет, это был любимый ею «вальтер», из обоймы выглядывала головка патрона.
Форма изменила ее: выражение лица стало строгим и отрешенным, взгляд неулыбчивый.
— Вам пора, — появился в дверях Шпак.
— Иду, — сказала Леся и еще раз глянула в зеркало, провела пальцами под ремнем, проверяя, нет ли где складок. Она шла по лестнице, тяжело опуская на деревянные ступени ботинки с толстым рантом, и ей, как показалось Шпаку, нравилось, что ботинки — на подковках, а ступени жалобно поскрипывают. «Боркуну лучше и в самом деле на Украине не появляться, — подумал Шпак. — Ишь грохочет… эсэсовка».
А Лесе казалось, что ступенек у лестницы не шестнадцать, как однажды посчитала, а очень много и ведут они к новому этапу операции.
В нарядно освещенной комнате ждали ее пять-шесть человек.
— Слава героям! — вскинула руку Леся.
— Героям слава! — ответил за всех Крук.
Здесь собрались люди, направлявшие тайную войну в украинских лесах. Люди, прошедшие длинную извилистую тропу из подпольных боевок, рейдов в темноте, жестоких ударов по мирным селам, хитроумных диверсий. Каждый из них считался мастером своего дела и сам себя, не колеблясь, причислял к сонму борцов и «лыцарей».
Крук… Боркун… Мудрый… Шпак… Варава… Макивчук… Две девицы из наиболее приближенных надели кокетливо расшитые в украинском стиле передники и обслуживали «высокое собрание». Леся уловила в их взглядах плохо скрытую зависть — они завидовали ей, сотнику, отмеченному наградами и вниманием «вершителей судеб» националистической эмиграции.
— Как вы себя чувствуете? — спросил доброжелательно Крук.
— Дуже добре, дякую! — Леся ответила лаконично и бодро, как и подобает боевому сотнику, прошедшему сквозь леса и бои.
Без подобострастия, но и с должным уважением пожала она руки пришедшим напутствовать ее перед рейсом. А что они ей? Сотник, прибывший с «земель», должен предстать перед ними таким, какими изображает подобных сотников «Зоря»: мужественным, резким, суровым — что-то вроде атамана славной Запорожской Сечи, вольного, козацкого братства.
— Удалось ли хорошо подготовиться к трудной миссии? — расспрашивал Крук.
— Готова послушно выконуваты ваши наказы, — четко доложила Леся. Она сразу угадала в Круке старшего и, как велел устав, обращаясь к нему, тянулась по стойке «смирно».
Крук мимоходом подумал, что у этой девицы красивые глаза, а голос солдафона: привыкла, наверное, ругаться и самогонку пить. И тут же перестроил свои мысли на другой лад, более приличествующий событию: на таких, как Леся Чайка, держится ОУН, они огнем и мечом проложат ему, Круку, дорогу на Украину.
— Да вы не стесняйтесь, чувствуйте себя среди равных, — снисходительно предложил он Лесе.
И курьер послушно сбросила напряжение и даже чуть улыбнулась, как бы благодаря за доброе слово.
Крук щелкнул пальцами. Одна из девиц торопливо приблизилась к нему с подносом.
— Давайте поднимем первый тост, — торжественно провозгласил Крук, — за нашу героиню, судьбе которой можно только позавидовать! Она прошла огонь и тяжелые бои, она видела мужество и предательство, она осталась и в аду чистой, нежной и прекрасной! За самого очаровательного сотника в нашей армии — за Лесю Чайку!
Леся чисто по-женски отметила, как умильно заглядывает в глаза Круку девица с подносом, и какое у нее холеное лицо, а манеры горничной второразрядного ресторана. Девица «нарисовала» себя под юную украинку и теперь нетерпеливо пыталась обратить внимание «почти вождя».
Были и другие тосты — в них чередовались слова «слава», «Украина», «героиня», «борьба», переставляемые в фразах и так и эдак.
— Слава нашей юной героине, ведущей мужественную борьбу на самой линии фронта! Слава всем, кто не сложил оружия! — проголосил Макивчук, высоко поднимая рюмку. И неожиданно закончил: — За ваше здоровье, друже Крук!
История с провалом связной научила Макивчука кланяться еще ниже, до земли…
Леся удостоилась беседы почти с каждым из званых гостей.
Они по очереди подходили к ней, чокались рюмками, расспрашивали о здоровье, желали успехов. О делах специальных не говорили — так, видно, условились, да и не место для этого. Разговаривали вполголоса, очень чинно и степенно, явно копируя какие-то «большие приемы».
Леся пила с каждым вроде бы до дна, чтобы не обидеть кого ненароком, не породить подозрительности. Ей не хотелось много пить, нелегко это, и пришлось прилагать немало усилий, чтобы рюмка в нужный момент оказывалась опорожненной. Ей нельзя было пить, потому что так и не удалось сбросить огромное нервное напряжение, пережитое несколько часов назад. Рядом стоял Мудрый и «доброжелательно» сверлил ее глазами. Мудрый был здесь, пожалуй, единственным «на работе» — он демонстрировал руководству своего курьера и очень хотел, чтобы смотрины прошли благополучно. Но он же первый и поднял бы тревогу, если бы заметил что-то подозрительное. Леся обязана быть такой, какой он ее знал.
— Подойди к Круку, — тихо, почти шепотом посоветовал Лесе Мудрый.
— Я уже с ним говорила, — так же шепотом ответила Леся.
— Ничего, кашу маслом не испортишь.
Крук все больше входил в силу, и Мудрый хотел, чтобы один из «вождей» по достоинству оценил его старания. Вечер этот был экзаменом не только для Леси, но и для Мудрого. Чувствовал эсбековец, что стареет, утрачивает былую изворотливость, сложнее стало ему ориентироваться в смене курсов, вождей и настроений. А так недолго оказаться не у дел, добывать хлеб себе на пропитание каким-то иным способом. А каким? Ничего не умел Мудрый, кроме как стрелять, шпионить и готовить шпионов.
Леся послушалась доброго совета, подошла к Круку. Тот, как от назойливой мухи, отмахивался от Ма-кивчука, с подъемом витийствовавшего о новом этапе борьбы, который приведет к консолидации всех антибольшевистских сил. Знал редактор, носится Крук с этой идеей: создать антибольшевистскую лигу, в которую вошли бы все, кто ненавидит Советы.
