Стрельников стоял на крыше заброшенного дота, до пояса скрытый разросшимися на его крыше кустами. Потеряв к Андрею всяческий интерес, он продолжал смотреть в бинокль туда, где над покрытым низкорослой растительностью косогором все еще виднелось поредевшее, едва заметное облако тротилового дыма. С той стороны послышался новый взрыв, куда более слабый, над зарослями возникло и поползло вниз по склону, тая на глазах, еще одно серое облако.
– Отлично, – не отрываясь от бинокля, вполголоса произнес Виктор Павлович. – Просто отменно! А знаете, Липский, я готов взять обратно все нелестные эпитеты, которыми успел наградить нашего юного друга с момента его исчезновения. Если бы не его эскапада, эти дымы сейчас, вполне возможно, вставали бы над нашими костями.
– Это какая-то дурацкая шутка, – убежденно произнес Андрей. – Глупый изуверский розыгрыш. Я начинаю склоняться к мысли, что никакого золота здесь нет, а все это – карта Прохорова, этот никому не нужный остров – просто ловушка для охочих до легкой наживы болванов. Таких, как мы с вами.
Опустив бинокль, Виктор Павлович с любопытством воззрился на него с высоты своего наблюдательного пункта.
– Не думаю, – сказал он наконец снова поднося бинокль к глазам. – Покойный господин Прохоров был не из породы шутников. Розыгрыши он не любил, да и времени на то, чтобы подстраивать здесь какие-то ловушки, у него не было. Ну, максимум одну-две – в расчете на то, что упомянутые вами болваны либо поголовно погибнут, либо станут рассуждать, как вы, и обратятся в позорное бегство… Вообще, Андрей Юрьевич, – добавил он другим тоном, – я вынужден со всей прямотой и предельно настойчиво просить вас взять себя в руки. Перестаньте бросаться из крайности в крайность. То у вас трагедия, то какой-то фарс… Ничего подобного не происходит. Мы с вами участвуем в игре с максимальными ставками, вот и все. Люди каждый день гибнут просто так, ни за что – выходят из дому за булкой хлеба и пакетом молока и не возвращаются. Или просто засыпают с зажженной сигаретой в руке и просыпаются уже на том свете. А нам есть ради чего рисковать, нас поджидает целый вагон золота, а в придачу к нему – истина, ради установления которой вы, помнится, были готовы бесплатно пожертвовать собственной жизнью. Поэтому перестаньте ныть, господин Липский! Я рекомендую вам это тем настоятельнее, что мы сейчас находимся в боевых условиях и живем, фактически, по законам военного времени. А с паникерством и пораженческими настроениями на любой войне во все времена боролись одинаково. Напомнить вам, как именно?
– Самое смешное, – подумав, сказал Андрей, – что у меня не возникает ни малейших сомнений в серьезности вашей угрозы. Вам ведь ничего не стоит меня шлепнуть, верно?
– Как и любого другого при прочих равных условиях, – хладнокровно подтвердил Стрельников. – Но без необходимости я этого делать не стану, поскольку не отношусь к породе людей, которой это грязное занятие доставляет удовольствие.
– И на том спасибо, – пробормотал себе под нос Липский.
– Кушайте на здоровье, – далеко не впервые демонстрируя завидную остроту слуха, откликнулся Стрельников. И, помолчав, добавил: – Не обляпайтесь.
Невесело фыркнув, Андрей присел на камешек и вынул из кармана расплющенную в блин пачку. Внутри осталось всего две сигареты: одна – кривая, сморщенная, а другая – надломленная почти точно посередине. Андрей аккуратно разорвал ее пополам, сунул в зубы ту половинку, что с фильтром, и закурил. Инспектировать тощий рюкзак на предмет обнаружения свежей пачки он не стал: поиски не имели смысла, сигарет больше не было.
Поодаль, укрываясь от готового в любую минуту возобновиться дождя, коротали время за какой-то неторопливой беседой бойцы. После бегства с КНП их осталось всего трое. Двоим, один из которых был Слон, Стрельников приказал удерживать бункер, прикрывая отход группы. Шансы этого маленького арьергарда на выживание, и без того мизерные, упали до нуля после того, как все тот же Виктор Павлович с присущим ему хладнокровием приказал взорвать единственный путь к отступлению – узкую каменную полку, что тянулась от обнаруженного Женькой подземного хода почти до гребня береговой гряды. Это не озвучивалось, но у Андрея сложилось совершенно определенное впечатление, что Стрельников оставил Слона на верную смерть не просто так, а в наказание за казус с колодцем и веревкой. Наказание выглядело бессмысленным и неадекватно тяжелым, но это лишь подтверждало имеющуюся у Андрея информацию о характере и привычках компаньона.
Теперь, когда пресловутые личные качества уважаемого Виктора Павловича начали вылезать наружу, как шило из мешка, Андрей понимал, что от этой поездки нужно было отказаться. Он невесело усмехнулся собственным мыслям: ну-ну. Еще там, в Москве, он точно знал, что рано или поздно этот миг настанет, и нарочно загнал себя в безвыходное положение. Потому что чего-то добиться, играя в одиночку против сильных мира сего, можно только таким способом: перейти Рубикон, сжечь за собой мосты и вычеркнуть из памяти значение слова «ретирада».
Да и потом, загоняя себя в эту крысоловку, он был не одинок: ему помогал, и притом весьма искусно, тот самый господин, что, держа в одной руке сильный полевой бинокль, а другой привычно опираясь на трость, в данный момент озирал окрестности с крыши старого японского дота. Как бы то ни было, время выбора миновало давным-давно; жребий был брошен, ставки сделаны, и действовать приходилось, как верно подметил, хотя и по другому поводу, все тот же месье Стрельников, по обстоятельствам.
– Я их вижу, – подал голос упомянутый господин. – Один, два… Позвольте! Всего двое? Однако, однако…
Андрей вскочил.
– Двое? А…
– Увы, – продолжая смотреть в бинокль, с сочувствием, которое показалось Андрею деланым, сказал Виктор Павлович. – Как это ни прискорбно, нашего юного друга с ними нет. Карта у них, я прекрасно ее вижу, а вот Евгения – нет, не вижу. Как бы мне ни хотелось сообщить вам благую весть, приходится признать, что, вероятнее всего, мы его больше не увидим.
– Старый вы упырь, – упавшим голосом произнес Андрей.
– Отнюдь, – спокойно возразил Стрельников. – А если и упырь, то ничуть не более кровожадный и подлый, чем вы, Андрей Юрьевич. В конце концов, из дома он ушел не со мной, а с вами. И, осмелюсь напомнить, под ваше честное слово, а вовсе не под мое. Поэтому если нас с вами что-то и отличает друг от друга, так это всего-навсего возраст, на который вы столь деликатно намекнули, обозвав меня старым.
Андрей не нашел в себе сил даже отмахнуться – просто невежливо повернулся к собеседнику спиной и уселся на сырой камень. Стрельников немного постоял, глядя ему в спину с таким видом, словно ждал, что Липский спохватится и поможет ему спуститься на землю, а затем, поняв, по всей видимости, что ждать нечего, спустился сам – невзирая на возраст, хромоту и недавнее ранение, довольно ловко, почти изящно.
– Привал окончен, – услышал Андрей у себя за спиной его голос. – Живее, подъем! Их осталось всего двое. Пойдем по их следам, и они приведут нас к золоту.
Андрей выковырял из пачки вторую половинку сигареты и чиркнул зажигалкой. Двигаться ему не хотелось, а уж смотреть на господина Стрельникова не хотелось и подавно. Наказание наказанием, месть местью, а теперь, когда Женька пропал окончательно и бесповоротно, Андрей вдруг преисполнился уверенности, что Слон остался с пулеметом на КНП еще по одной причине. За время, проведенное вместе, они не то чтобы сдружились, но наладили неплохие, товарищеские отношения. И, обрекая Слона на верную погибель, Виктор Павлович наверняка имел в виду и это тоже. Сделанный им выбор лишил Андрея последнего человека, на которого он мог положиться в этой компании, – пусть с оглядкой и множеством оговорок, но все-таки мог.
– Вы идете, Липский? – снова послышался спокойный голос Стрельникова. – Учтите, гнать вас вперед силой или тем паче волочить на своем горбу никто не намерен. Хотите остаться – оставайтесь. Только не надейтесь, что, выбравшись на Большую Землю, я стану расшибаться в лепешку, снаряжая спасательную экспедицию. Мы в двух шагах от цели, Андрей Юрьевич. Не время разыгрывать из себя интеллигентного хлюпика! Неужели вам не интересно хотя бы одним глазком взглянуть, что написано на последней странице?
«Надо идти, – подумал Андрей. – Потому что, если не пойти, все, что было до сих пор, окажется напрасным – все эти годы поисков, разговоры с упрямыми свидетелями, которые и двадцать лет спустя боятся произнести лишнее слово, этот проклятый остров, Моська, Слон, Женька Соколкин, да и все остальные, если уж на то пошло… И потом, Стрельников не шутит. Сказал, что бросит здесь – значит, бросит. И будет доволен, что ни с кем не надо делиться добычей…»
Обжигая губы, он сделал последнюю затяжку, затоптал окурок и встал, одной рукой подхватив почти пустой рюкзак, а другой – автомат с десятком патронов в магазине и одним в стволе. Они уже уходили, двигаясь наискосок по пологому, усеянному разнокалиберными каменными обломками, поросшему островками кустарника склону – по одному бойцу спереди и сзади, Стрельников в центре, с неизменной тростью в руке и с ладонью, как бы невзначай лежащей на крышке тяжелой кобуры. Андрей догнал группу, и замыкающий слегка посторонился, пропуская его вперед. Липский занял место в десятке метров позади Стрельникова и, обернувшись через плечо, обнаружил, что идущий в арьергарде боец уже отстал от него примерно на такое же расстояние. Андрею ничто не мешало догнать Стрельникова и пойти рядом – на него, равноправного члена концессии и сугубо штатского человека, воинская дисциплина и субординация распространялись лишь отчасти и только тогда, когда это было действительно необходимо, – но продолжать беседу не хотелось. Речь Виктора Павловича, как всегда, будет гладкой и правильной, голос – спокойным и ровным, но главные слова уже произнесены, и теперь Андрею вряд ли удастся отделаться от ощущения, что он общается не с человеком, а с говорящим орудием истребления – танком, ракетной установкой, компьютерной системой наведения или самодвижущейся, наделенной даром речи гильотиной.
