Линчук умолк, зажмурился, то ли потеряв нить мысли, то ли боясь расплакаться.
– Да ясно, ясно! Мы все поняли! – крикнул Шаура. – Ты присядь, мил-человек, не напрягайся! Вон, лучше прими еще рюмочку…
– Нет, я самое важное не сказал, – замотал головой Линчук. – Благодаря вам мы руку Родины почувствовали. Никто, никогда наших не вытаскивал. А вы вытащили. Прямо из этого подвала. Земной вам поклон, мужики…
– Хороший тост, – сказал Карпенко. – Спасибо на добром слове.
Линчук выпил, пролив немного на рубашку, сел. После второй всех как-то отпустило. Натянутые нервы расслабились, в голову ударил легкий хмель, а реактивные двигатели гудели на неуловимо низкой ноте: уж-ж-ж дом-м-м-мой! Домой, домой…
И развязались языки.
Бердоев живописал роскошный лимузин старшего аль-Хакатти. Мол, там есть радар, который считывает дорожную ситуацию в радиусе километра и сразу выдает подробную схему на экран бортового компьютера. Все как на ладони, будто с вертолета смотришь. А компьютер еще подсказки дает, куда можно безопасно перестроиться, и показывает траекторию возможного движения… Сам видел, говорил Бердоев. Ему не верили. А может, и верили, но куражились просто, от избытка эмоций.
– Да это обычная компьютерная игрушка, – сказал кто-то из тройки Булкина. – Старик в машинки гоняет, чтобы дорогой не заскучать, вот и весь радар…
Кузьмин только крутил головой, переводя взгляд с одного на другого. Он уже кое-что понял. И представлял, что бы было, если бы Бердоева расшифровали. Какой тут бортовой компьютер?! Какие игрушки?!
– А может, у него пара горячих сюжетов есть на этом самом компьютере? – поинтересовался Кулаков. – Лейла, его любовница, а? Или другие девушки?..
– Отвали! – коротко ответил Бердоев.
«У них железные тросы вместо нервов», – подумал Кузьмин и, откинувшись на мягкую спинку, закрыл глаза и расслабился. Но тут же вздрогнул и выпрямился. Опять надвинулся подвал и острое лезвие под кадыком… Он заглянул в рюмку и допил остатки водки.
– Наверное, красивая баба, эта Лейла, – сказал Блинов. – Кто-нибудь видел ее?
Нет, никто не видел. Лейлой занималась группа «зеро», это они спровадили ее куда-то, а может, и в расход пустили даже… А что это за группа такая – «зеро»? Кто они вообще? Что за короли с горы?
– Да местные арабы, наверное, – сказал Шаура. – Завербованные агенты из местных. Или наши узбеки типа Бердоева, заброшенные для глубокого оседания…
– Но ты, – сказал Бердоев. – Я не узбек, я осетин! Просто жил там…
– Да какая разница, – Блинов махнул рукой. – Мне вот про Лейлу интересно!
– Не, я ихних баб не понимаю, – сказал Кулаков. – Зачем лицо прятать, фигуру закутывать? Чего стесняться? Мы когда вывозили медсестричек из клиники, затолкали их с доктором в фургон – железо раскаленное, жарища, духотища! – а они все равно кутаются. Одна даже в обморок хлопнулась, но и тогда не развернулась. Почему? Что, их врач без намордников не видел? Или мы – через час попрощались, деньги на переезд вручили и навсегда расстались. Так к чему мучиться? У меня сразу представление, что они страшные и этого стесняются…
– Да нет, обычай такой. Эти бенладены испокон века баб своих тряпьем накрывают…
Так и идет медленный, ни к чему не обязывающий треп ни о чем. Вроде как психоанализ у американцев. Психоанализ – не психоанализ, а вытягивается из нервных клеток нечеловеческое напряжение последних суток: медленно, по капле, но вытягивается…
Шаура облокотился на холодный вогнутый борт, прищурился блаженно, замурлыкал любимую песню:
В Америке «Дельта», в Испании «Гал»
Его безуспешно искали.
А он в это время рыбешку таскал
Из речки на Среднем Урале.
– Нет ли у кого телефона с собой, братцы? – Это Кузьмин спрашивает, весь белый сидит, водка ему плохо пошла с дороги.
Нет телефона, Кузьмин. Бойцам на «холоде» телефоны не положены. Погоди, приземлимся, тогда и позвонишь кому надо…
А Кузьмин говорит: даже не знаю, будет ли кому звонить.
А чего так?
Да вот так…
Оказывается, пока они там, в плену, сидели, охрана им мозги прессовала вовсю, говорили, мол, родня вся ваша у нас на мушке – фотки, адреса показывали, всякие такие подробности. У Суворского дочка маленькая, так они даже номер сада и номер группы знали. А что, говорят, ждем только, когда квартиры свои продадут, чтобы вас выкупить, и тогда всех перестреляем, а вам ушки и пальчики передадим.
Карпенко слушал это и хмурился. Потом сказал Кузьмину:
– Все в порядке с вашими семьями, не переживай. И телефон у меня есть. Только сперва я один звоночек сделаю, лады? – И подозвал Бердоева: – Садитесь рядом, Руслан Магомедович, переводить будете. Я фразу скажу, а вы переведете, потом вторую…
* * *
На Джизан опускались ранние сумерки, заходящее солнце почти растворилось в Красном море, отдав ему свой огонь. Саид аль-Хакатти сидел в доме своего отца, на открытой террасе, за большим столом. Все его дядья и братья были здесь, и четверо его насиров из «Торжества ислама», и Ахмед Кайван, брат похищенного Салеха, который еще не оправился от сердечного приступа. Женщины молча разносили чай и кофе, но, похоже, никто не притронулся к своей чашке. Это было плохое время для Саида. Старшие насиры открыто выражали свое недовольство тем, что заложники отпущены, а самим им приходится сидеть и ждать, когда враг объявит свою волю. Разве это дело? Разве так должны поступать воины ислама?
Саид молчал. Им нельзя ничего объяснить: они не поймут. Чужая боль не болит, только своя…
Медленно тянулось время, как будто вся пустыня стекала через колбочки песочных часов, опрокинутых в ожидании благой вести.
И, наконец, враг дал о себе знать.
Зазвонил мобильный Саида – только не обычный его золотисто-черный Vertu, доверенный главному телохранителю, а личный – старая Nokia, которую Саид всегда держал при себе. Этот звонок был равносилен просунувшемуся в дверь дулу чужого автомата! И по Vertu-то звонить могли человек двадцать во всем мире. А номер Nokia предназначался для особых случаев, его знали лишь пятеро приближенных, которые остались в живых. Однако Ахмед, Рашид, Аббас, Джабир и Мирза, его насиры, сидели сейчас рядом за столом, звонить они не могли. Рашид Дар-Салах и Халил Афзали не могли звонить с того света. Значит…
Саид взял трубку. Номер звонившего не отобразился. Но голос шейх узнал сразу. Пульсирующий от скрытой силы, он бился в мембране и явно не нес хороших вестей. После каждой фразы тихий вкрадчивый переводчик повторял ее по-арабски.
– Слушай меня, поганая собака! Я получил своих заложников, как и хотел. Теперь ты можешь получить своих…
Наступила короткая пауза.
– Помнишь автобус с журналистами в Кусане? Ты взял выкуп и убил их всех…
Снова пауза.
– Я решил поступить с тобой так, как ты поступал с другими…
– Где мой отец?! – не сдержавшись, рявкнул Саид. – Где брат моего друга?
– В старом гончарном цехе в Наджире, в шести километрах от города. Я их повесил, Саид. Обоих. А цех заминировал. Ты учил, а я хороший ученик. Будь здоров, Саид.
Когда бледный как смерть аль-Хакатти объявил печальную весть, Ахмед Кайван захрипел, схватился за сердце и откинулся на подушки. Губы его посинели. Остальные насиры разразились возмущенными криками.
* * *
Не прошло и часа, как руины закрытого еще в конце 60-х гончарного завода в Наджире были оцеплены. Дауд аль-Хакатти и Салех Кайван находились в устье одной из восьми печей для обжига – полуразваленных и забитых всяким мусором. Их могли бы найти и быстрее, но какое-то время ушло на поиски бомбы.
Бомбы не нашли. А оба пленника оказались живы и здоровы. По правде говоря, у старого Хакатти были повреждены кисти рук – связанный старик пытался вскрыть вены о торчащий из стены осколок камня, чтобы избежать позорной смерти от гяуров. Но лишь заработал себе несколько кровоточащих ссадин и растяжение связок.
За эту ночь Саид аль-Хакатти поседел как лунь. Ахмед Кайван долго лечился, но так и не восстановил здоровья. Моральный дух руководителей группировки был безнадежно подорван. А через месяц «Белого шейха» Саида убили. Предположительно – свои же насиры, окончательно утратившие веру в своего предводителя. Группировка «Торжество ислама» просуществовала еще полгода, пока Рашид, Аббас, Джабир и Мирза решали, кто из них более достоин ее возглавить. Но тут в дело вмешались дядья аль-Хакатти, а также его двоюродные братья… Террористическая организация, некогда наводившая ужас на весь Западный мир, переключилась на внутренние разборки и фактически прекратила свое существование. Во всяком случае, на политической арене она не появлялась, и контртеррористические службы мира о ней больше не слышали.
* * *
Круизный лайнер «Лев Толстой» приближался к Трабзону, оставляя за кормой широкий белый бурун, растянувшийся в прозрачной бирюзовой воде на добрый километр.
