Ознакомительная версия.
В это время на пороге сарая, из которого пробивался свет, ложившийся косыми желтыми лучами на вытоптанную площадку перед домом, показался Чайкин. Он подошел к Кречетову и принялся ему что-то говорить вполголоса, после чего мужчины вошли в сарай и спустя несколько минут вышли оттуда уже с носилками, на которых лежал кто-то, прикрытый простыней.
И Юля, которая думала только об одном человеке и только его одного хотела бы сейчас видеть, вдруг, оттолкнув от себя Шубина, соскочила с крыльца, при этом больно подвернув ногу, и бросилась к носилкам; сорвала простыню, чувствуя, что если увидит знакомое лицо, то у нее остановится сердце, и буквально остолбенела, когда вместо Крымова, смертельный образ которого она уже успела себе представить, увидела обезображенное лицо совершенно другого человека, но тоже ей хорошо знакомого…
Шубин, который ринулся вслед за ней, чтобы успеть подхватить ее, в случае если она от слабости или шока лишится чувств, вдруг, ослепленный догадкой, пошатнувшись, схватил Земцову за рукав и потянул к себе, словно желая хотя бы таким примитивным способом забрать ее себе всю целиком и удержать, пусть даже физически, если не получается движением души и сердца.
И Юля, в порыве благодарности за то, что даже в минуту ее радости (ведь этим мертвецом оказался не Крымов!) Шубин рядом, повернулась к нему и обняла его.
– Кто это? – спросила она на выдохе, чувствуя, как голова ее закружилась от таких резких и стремительных движений, к которым ее тело еще не успело привыкнуть. – Кто? Молодой совсем и лицо знакомое…
«Ты ведь уже поняла, что это НЕ ОН, так что же тебе еще нужно?» – подумал Игорь, а вслух произнес имя покойного, зная, что оно вряд ли произведет впечатление на потерявшую рассудок от любви к Крымову Земцову.
Корнилов с утра выкурил полпачки сигарет и теперь сидел, утопая в голубом и едком дыму и не желая никого видеть. Он настолько устал от навалившихся на него дел и от бессмысленности своей жизни в целом, что начал подумывать о том, как бы ему изменить все таким образом, чтобы не видеть больше этих стен, этих мелькающих день за днем перед ним лиц, не слышать знакомых до тошноты голосов…
Жена ушла от него еще в прошлом году. Просто собрала маленький чемодан, куда на его глазах небрежно побросала свои ночные сорочки, чулки и духи (ей даже в голову не пришло, что можно было бы прихватить еще и шубу, к примеру, или розовую шляпу из норки, которую она купила буквально на днях), и, сказав, что она полюбила другого, ничего не объясняя и даже не считая нужным изобразить на своем лице какое-либо подобие печали или вины, ушла, оставив дверь приоткрытой…
Лишь на следующий день к нему пришли Ивушкины (супружеская пара, с которой Корниловы вместе отмечали все праздники) и рассказали Виктору Львовичу, что видели его жену, Клару, в театре, в обществе заместителя министра по культуре, сорокадвухлетнего Сергея Соловьева. Клара была очень нарядно одета и вела себя так, словно двадцать лет была замужем именно за этим Соловьевым, а не за Корниловым.
Виктор Львович тяжело переживал уход жены, тем более что чувствовал себя виноватым в том, что произошло. По сути, Клара всегда была одна. Работа постепенно вытеснила из его жизни семью и стала для него всем.
Единственное, что он мог сделать для жены, это обеспечить ее, предоставив ей возможность нигде не работать и заниматься только собой или домом. Детей у них не было, а потому Клара занималась исключительно собой.
Она ходила на курсы английского языка, кройки и шитья, вязания, брала уроки фортепиано, но ничем всерьез так и не увлеклась. В последнее время она лишь читала женские романы и много спала… И вдруг ушла. Неожиданно и как-то необыкновенно легко, словно перешла в другую комнату.
За три дня, что ее не было дома, Корнилов многое передумал и решил, что на ее месте он и сам бы так поступил. Зачем же ее осуждать? Она захотела новой жизни, новых ощущений, и он, как любящий ее мужчина, должен только порадоваться за нее. Но радости-то почему-то не получалось, а была боль, тупая, ноющая, проявляющаяся в невыносимых и почти зримых картинах их совместной жизни, которые проплывали перед ним, стоило ему закрыть глаза и попытаться уснуть, чтобы избавиться от уже реального кошмара – гнетущей тишины пустой и враз осиротевшей квартиры…
Он видел ее, расчесывающую волосы перед зеркалом в ванной и что-то мурлыкающую себе под нос; видел розовую кожицу ее локтей и белую, матовую кожу плеч и спины, ее удивленно-раздраженный взгляд, когда он входил в спальню и заставал ее раздевающейся или совсем раздетой, замершей в недоумении с какой-нибудь кружевной вещицей в руке: «Не смотри на меня так, закрой глаза или уйди совсем, растворись…»
Она выбросилась из окна одиннадцатого этажа на четвертый день после своего ухода из дома. В ее крови обнаружили такое количество наркотика, что удивились, узнав, что она погибла не от передозировки, а от удара об асфальт… Дом, который она избрала своим эшафотом, находился на самой окраине города и не имел никакого отношения ни к Соловьеву, ни к ее прошлой жизни.
Просто он оказался одним из самых высоких в городе.
– Вы знали, что она наркоманка? – спросил Виктор Львович у Соловьева на похоронах, когда они, обливаясь потом, несли гроб с телом Клары по центральной аллее кладбища (была весна, буйно цвела кладбищенская сирень, пели, радуясь солнечному дню, птицы, оркестр выводил совершенно неузнаваемую мелодию).
– Знал, – ответил Соловьев чуть слышно. – В тот день я должен был везти ее в Москву.., лечиться…
* * *
– Виктор Львович, – сказал ему по телефону дежурный. – К вам пришли.
– Пусть подождут… – Корнилов бросил трубку и, встав из-за стола, подошел к окну, распахнул его, впуская в кабинет свежий холодный воздух. Затем вернулся к столу и принялся вновь и вновь перечитывать результаты экспертизы работ Василия Рождественского. Точнее, человека, который выдавал себя за Рождественского, поскольку экспертиза показала, что в паспорте заменена фотография, а это означает, что парень, живущий в доме Удачиной и выдающий себя за художника, присвоил паспорт Василия Рождественского, жителя Каменки, умершего от рака в возрасте двадцати пяти лет.
Под натюрмортами и пейзажами, обнаруженными в его мастерской, в удачинском доме, оказались картины, также выполненные маслом, но совершенно другого характера. При помощи сложного лазерного оборудования удалось установить и даже получить черно-белые, схематичные копии этих работ. Они содержали в себе элементы откровенной порнографии и были определены приглашенным специалистом-психологом как попытка сексуально неудовлетворенного человека самовыразиться и скомпенсировать таким вот образом недостающие ему физические наслаждения. Причем сюжеты этих работ отличались от обычной порнографии обилием деталей явно садистского начала. Только человек с больным мозгом мог выплеснуть на холст столько извращенных желаний и таким патологическим образом позволить себе разрядиться как в психологическом, так, должно быть, и физическом плане.
Работники ветлечебницы, куда обращалась Лиза Удачина, чтобы выяснить причину смерти своей любимой собаки, хорошо запомнили эту довольно необычную пару – худощавую, одетую во все цветное и длинное, как и подобает представительнице богемы, молодую женщину и красивого молодого человека-молчуна с виноватыми глазами и особой бледностью впалых щек. После вскрытия собаки и последующих процедур, связанных с ожиданием результата экспертизы, оплаты и соответствующих консультаций по поводу происхождения редкой настойки канабиса, от которого и погибло несчастное животное, эта пара, погрузив в багажник завернутый в простыню труп собаки, села в белые «Жигули» и уехала. И про нее бы забыли, если бы спустя примерно полчаса после их ухода в лечебницу не пришел один человек и не сказал, что за углом дома, в котором и находится эта ветлечебница, лежит завернутый в простыню труп рыже-белого сенбернара… Заведующая лечебницей позвонила на всякий случай в милицию и рассказала про этот странный случай, ведь хозяйка этой собаки и ее спутник вели себя так, словно смерть их любимца потрясла их настолько, что они, не обращая внимания на снегопад и рискуя застрять в пути, все же выбрались из М. в С. и привезли тело на вскрытие. Женщина несколько раз говорила про похороны собаки в саду, возле дома, и вдруг такое!.. Что или кто мог заставить их бросить труп всего лишь в нескольких метрах от лечебницы?
Поскольку фамилия Удачина фигурировала в деле о маньяке, производство которого было поручено Корнилову, то и информация о трупе сенбернара, принадлежавшего Удачиной, поступила к Виктору Львовичу.
А поскольку в деле упоминалась простыня – та, в которую были завернуты вещи убитой Сажиной (их нашли на м-ской автостанции) и остатки прачечного номера которой были отданы на экспертизу для выявления номера прачечной и дальнейшего определения владельца простыни, – то Корнилов решил отправить на обследование и простыню Удачиной. Каково же было его удивление, когда обнаружилось, что эти простыни представляют собой две части одной большой простыни и при сложении остатков номера вместе получается совершенно четкое число 46387625, по которому уже без труда была найдена и прачечная, и журнал регистрации (пятилетней давности), и даже фамилия владельца этой простыни: Морозов А.В.
Ознакомительная версия.
