– Она в ужасном состоянии. Если ее немедленно не вернуть на место и не заняться ею всерьез, она просто погибнет.
А мы ее не только не вернули, но еще и подарили этим бандитам вторую яблоню. Не понимаю, чему тут радоваться. Надо срочно позвонить в милицию.
Забродов бросил под ноги окурок и растер его подошвой рваного кроссовка, принадлежавшего полковнику Сорокину.
– Извини, что заставил тебя в этом участвовать, – сказал он. – Но мне действительно была необходима твоя помощь, чтобы быть уверенным, что дерево именно то, а не какое-нибудь другое. Спасибо тебе огромное. Сейчас я отвезу тебя домой, а завтра можешь выходить на работу и заниматься своими яблонями, как ты выразилась, всерьез. Думаю, что к утру оба дерева уже будут на месте.
– В этом заявлении, – сказала Анна, – мне чудятся какие-то знакомые с детства мотивы. Не печалься, ступай себе с богом… Утро вечера мудренее… Ты кто – Конек-Горбунок или Золотая Рыбка?
– Старик Хоттабыч, – сказал Илларион и, заранее кривясь от боли, выдернул из бороды волосок. – Хочу такси, слушай! – с сильным восточным акцентом добавил он, разрывая волосок пополам. – О! Подействовало!
Проезжавший мимо потрепанный вишневый «Москвич» с оранжевым плафончиком радиотакси на крыше свернул к обочине и остановился метрах в десяти от них, хотя ни Илларион, ни Анна ему не голосовали.
– Прошу вас, о прекраснейшая из сотрудниц ботанического сада, – с поклоном произнес Забродов. – Ковер-самолет к вашим услугам.
– Это какой-то фокус? – на минуту забыв о своих волнениях, подозрительно спросила Анна.
– Зачем фокус? Это такси. Ну, пошли скорее, а то уедет!
За рулем «Москвича» сидел худощавый мужчина средних лет, одетый в джинсы и серую шерстяную рубашку с засученными рукавами и расстегнутым воротом. Лицо у него было сухое, гладко выбритое и, как показалось Анне, чересчур интеллигентное для таксиста. Он нервно курил, время от времени бросая быстрые недовольные взгляды по сторонам, – видимо, кого-то ждал. Когда Забродов постучал в окошко согнутым пальцем, он нехотя приспустил стекло и хмуро глянул на потенциальных пассажиров.
– До города не подбросите? – снова переходя на дребезжащий старческий фальцет, спросил Забродов.
– Занят, – лаконично ответил водитель и принялся поднимать стекло.
Забродов, опять незаметно перевоплотившийся в склочного старикашку, помешал ему, ухватившись рукой за верхний край стекла.
– Как вам не стыдно, молодой человек? – проскрипел он. – Что вы себе позволяете? Перед вами пожилой человек!
Перед вами женщина, в конце концов! Если вы таксист, вы обязаны нас отвезти! А если вы обыкновенный рвач, каких сейчас стало очень много, то я вам скажу, что вы напрасно судите о людях по одежде. У меня есть чем заплатить! Да-с!
Даю двадцать долларов!
– Я жду клиента, – сквозь зубы ответил таксист. – Уберите руку, или я прищемлю вам пальцы.
– Черта с два! – запальчиво воскликнул Забродов. – Я буду на вас жаловаться в ваш таксопарк! Я до мэрии дойду!
Я напишу президенту! Я обо всем расскажу самому генералу Федотову, он вам покажет кузькину мать!
При упоминании имени генерала Федотова таксист едва заметно вздрогнул, выпустил ручку стеклоподъемника и всмотрелся в наполовину скрытое полями шляпы лицо склочного пассажира. Анна вдруг увидела, как его зрачки расширились, а потом снова сузились до размера булавочной головки Брови таксиста, и без того нахмуренные, окончательно сошлись у переносицы, губы дрогнули, как будто с них готово было сорваться крепкое словцо.
– Ссссс… – зашипел таксист, посмотрел на Анну и сказал:
– Садитесь.
Это было явно не то слово, которое ему хотелось произнести, но он, похоже, хорошо умел владеть собой. Илларион галантно распахнул дверцу, и Анна скользнула на заднее сиденье, гадая, что это за генерал Федотов, имя которого действует на московских таксистов так же умиротворяюще, как действовало когда-то на разбушевавшихся джиннов и ифритов имя царя Соломона.
Забродов обошел машину и со всеми удобствами расположился на переднем сиденье. Некоторое время он, по-стариковски кряхтя, возился там, пытаясь закинуть ногу на ногу, добился наконец своего, снял шляпу, нахлобучил ее на колено, снял очки, аккуратно сложил дужки и сунул очки в нагрудный карман пиджака.
– А бороду? – неприязненно, как показалось Анне, спросил таксист, запуская двигатель.
– Обижаешь, – ответил Забродов. – Борода натуральная.
– Это хорошо, – вздохнул таксист, выводя машину на дорогу и давая газ. – И форма у нее удобная. Напомни мне потом, чтобы я как следует тебя за нее потаскал.
– Нет времени лучше настоящего, – смиренно произнес Забродов.
Таксист повернул голову и с сомнением посмотрел на его бороду.
– Нет, – сказал он с явным сожалением. – Боюсь увлечься. Надо немного остыть.
Они проехали мимо тяжелого армейского грузовика, который с совершенно покинутым видом стоял на обочине.
Тент, борта и кабина грузовика были разрисованы камуфляжными полосами и пятнами, фары были прикрыты круглыми жестяными колпаками с узкими прорезями. Анне показалось, что эту машину она уже видела.
Таксист взял из гнезда на приборной панели микрофон рации, утопил большим пальцем клавишу тангенты и сказал:
– Матвей, отбой.
– Принял, – прохрипел в рации незнакомый мужской голос.
– А я думал, он на губе, – сказал Забродов.
– Всему свое время, – мстительно пообещал таксист. – А то вы хорошо устроились: один – на дачу, другой – на га уптвахту, а я, значит, за вас вашу кашу расхлебывай… Дудки!
Я тебе сколько раз говорил: хочешь заниматься своими авантюрами – занимайся на здоровье. Сам. А спец.. Гм… – он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и поморщился, встретив там удивленный, ничего не понимающий взгляд Анны. – А наших людей в свои дела не втягивай. Им, в отличие от тебя, бежать некуда, они на государевой службе. И мундир наш марать ты не имеешь права, несмотря на свой пенсионный статус.
– Может быть, отложим воспитательную беседу до более удобного момента? – проворчал Забродов. – Не понимаю, чего ты кипятишься. Обычная тренировка на местности. А что до чести мундира… Знаешь, если бы твои ребята засветились, вас всех следовало бы разогнать к чертовой бабушке, чтобы зря государев хлеб не ели. Было бы из-за чего пыль до небес поднимать! Кстати, познакомьтесь. Это Анна.
А этого ворчливого типа зовут Андреем. Ты его не бойся, это он только с виду такой грозный, а на самом деле – мировой мужик.
– Сам ты мужик, – огрызнулся Мещеряков. – Пейзанин недоделанный, авантюрист от ботаники… Здравствуйте, Анна. Вы ведь, кажется, научный сотрудник ботанического сада? Не понимаю, как вас угораздило связаться с маньяком.
– Я тоже, – сдержанно сказала Анна. – Я вообще ничего не понимаю, если хотите знать.
– А никто ничего не понимает, – утешил ее Мещеряков. – Сорокин мне с дачи звонит, считайте, в предынфарктном состоянии – кричит, что мы просто шайка бандитов, что вас повезли убивать и что раз я эту кашу заварил, то мне ее и расхлебывать. Я! Я заварил! Да я вообще ни сном ни духом…
Представляете, Анна, до какой степени я ничего не понял?
Правда, я быстро успокоился. Привык, знаете ли, за столько-то лет.. Стоит где-то появиться Забродову, и все моментально перестают что бы то ни было понимать. Скажи, – почти умоляюще обратился он к Иллариону, – ты когда-нибудь угомонишься?
– А как же, – с готовностью откликнулся тот. – Обязательно. Все будет, как у людей: оркестр, почетный караул, венки, траурные речи, а под занавес, как водится, поминки, плавно переходящие в дискотеку. Этого никто не минует, Андрюха, потому что жить вечно – это неприлично и непорядочно по отношению к окружающим. Им же, наверное, обидно будет! Безобразие, скажут, сколько можно?! Пора бы и честь знать…
– Да ну тебя, – устало отмахнулся от него полковник Мещеряков.
Рация под приборной доской захрипела, закашляла и сказала:
– Первый, я коробочка. Ответьте коробочке, первый!
Мещеряков взял микрофон.
– Первый слушает.
– Куда нам теперь? – спросила рация.
Мещеряков покосился на Иллариона. Тот протянул руку и отобрал у него микрофон.
– Здравствуй, Матвей, – сказал он. – Всем спасибо, пока отдыхайте. Вечерком встретимся здесь же. Ну, примерно там, где вы сейчас стояли. Четырех-пяти человек будет достаточно.
Анна обернулась и увидела позади, метрах в пятидесяти, давешний грузовик. Пятнистый тент хлопал на ветру, выпуклое лобовое стекло весело блестело на солнце, а над кабиной раскачивался ранее не замеченный Анной длинный ус антенны.
– А начальство как на это смотрит? – осторожно осведомилась рация.
Забродов повернулся к Мещерякову.
– Как смотрит на это начальство? – кротко спросил он.
– Один я под трибунал не пойду, – пообещал полковник.
