— Бывает, когда соленого поешь. Я рыбу уважаю. Но теперь уж почти не ем.
— Нам, сахалинцам, без рыбы плохо. Это верно. Я когда рыбу не поем — голодный из-за стола выхожу, — говорил человек. И Тоська постепенно оттаивала.
— Врачи все запрещают. Рыбу нельзя, черемшу нельзя, острое, соленое, кислое, крепкое — все забыть велели, — жаловалась Тоська.
— А раз вам хочется, надо есть понемногу. Ведь это организм просит. Откажи — неизвестно, как накажет за то, что с ним не считаются.
— Вы так думаете? — обрадовалась Оглобля.
— Уверен в том.
— Значит, завтра я корейской капусты-чимчи поем.
— Только немного для начала, хорошо? — будто попросил об одолжении хозяин кабинета.
Так мило и вежливо, так заботливо не говорил с Тоськой пи один мужик на свете. А этот — не чета фартовым — грамотный, культурный, значит. Вон на столе какая кипа бумаг, все перечитал, небось.
«Надо было мне хоть губы накрасить, когда шла сюда. А то вырядилась под старую плесень. Вот и спрашивает про болезни. О чем еще со старухой судачить?» — думала Оглобля.
— Как вам новая квартира? Нравится? Все в ней исправно — вода, газ?
— Да все слава Богу. И тепло, и чисто. Теперь вот только жизнь в ней и увидела, — созналась баба.
— Никто вас не беспокоит? — спросил следователь как бы между прочим.
— Да кому мы нужны? Оленька все время на работе, я — дома.
— Оленька? А кто такая?
Баба рассказала о девушке все.
— Тося, скажите, ваши прежние знакомые навещают вас? — уже настойчивее интересовался следователь.
— Это кто — прежние? — насторожилась, собравшись в комок, баба.
— Те, кого вы знаете хорошо. Я имею в виду фартовых. Да и чему вы, собственно, удивились? Если я знаю об операции, новой квартире, почему я не могу знать о фартовых? К слову, это они довели вас до операции, они — виновники всех ваших неудач. Кто из них и сегодня беспокоит вас?
— Теперь уж никто. Отошла я от них, еще живя на Шанхае. Стара стала. Нынче я — никому и мне — никто не нужны, — отмахнулась Оглобля.
— Да я не об интимном. Такое никого не интересует. Я в отношении вашего покоя. Ведь вот выиграли вы машину, не требовал пахан с вас навар?
— Я б ему дала! Держи в оба! Это мое! Без балды. Я не украла! Я — выиграла! С чего ради в общак отдала бы свое? — взъерепенилась баба, раскалилась добела.
— А ведь могут потребовать. Даже отнять, не исключено, попытаются. В «малинах» нынче общак тает. Пахан вам говорил об этом? — спросил следователь.
— Ас чего он мне докладывать станет? Я была клевой, но не фартовой. Мне много знать не полагалось.
— Нынешний пахан лучше Берендея? Иль тоже зверь?
Дядя, конечно, хуже Берендея. Но это для меня, — замолкла, испугалась Тоська, подумав, что теперь не миновать ей обещанной маслины. Ведь предупреждал Дядя не раскрывать хайло, прикидываться шлангом…
Следователь тоже онемел. От удивления. Никогда не мог бы подумать, что Дядя вернется к фартовым.
— Вот и раскололи вы меня, по самую жопу. Пахан теперь из шкуры вытряхнет, — жалобно хныкнула Тоська.
— Это о Дяде? Так мы с ним давно знакомы, еще по се- верам. Известный медвежатник. Уходил он в откол одно время, — задумался следователь.
— Жену у него прикончили. А кто — найти не может. Вот и вернулся. Теперь уж пока не отомстит, не уйдет от фартовых, — сказала Оглобля.
Следователь и об этом не знал. Но не подал вида. Спросил, будто невзначай:
— А Кабан, Цапля, Рябой все еще при Дяде? Главарят?
— Не знаю, — отвернулась Тоська.
— Не надо, Тося. Я знаю, а вы — тем более.
— Не знаю этих мужиков. Никогда не слышала о них! — уперлась Оглобля. Она начинала бояться следователя, который слишком много знал о ней, о фартовых, о пахане.
— Знаете, Тося, мне хорошо известно, что вы сумели отойти от прошлого. Живете жизнью нормального человека. Думаю, вы не пожелали бы ни сегодня, ни завтра, вернуться в свой вчерашний день?
— А на хрена он мне? И зачем мне вертаться? Квартира, деньги — все это есть. Я ни от кого не жду ни плохого, ни хорошего. Кто меня заставит вернуться? — бледнела Тоська. — Кому я нужна?
— Банде, — тихо сказал следователь.
— Без меня блядвы хватает. Молодых, красивых. Они за башли ничего не пожалеют. Теперь их черед.
— Кто-то должен помогать «малинам». Ловить слухи, пускать их на хмырей и фрайеров. Вот и вытащат вас.
— Век такое бляди не делали. И мне это ни к чему, — оборвала Оглобля.
— Когда в последний раз с Дядей виделись? — спросил следователь.
— Да уж и не помню. Давно.
— А как давно?
— Да еще когда на Шанхае жила.
— О чем говорили?
— Понятно о чем, — похлопала себя по низу живота Оглобля и похабно выругалась.
— Не надо, Тося. Я Дядю знаю не меньше, чем вы. Этот на женщин не падок. По молодости мог. Но теперь… Так о чем говорили?
— Если так хорошо знаете пахана, зачем меня спрашиваете о нем? Идите к нему, потолкуйте. Он вам все обскажет. Чего ко мне прицепились? — запунцовела Оглобля.
— Адресочка нет. А так бы пошел. С удовольствием встретился бы со старым знакомым. Не подскажете, где он теперь проживает? — спросил следователь.
— Сама не знаю. С прежней хазы слинял. Видно, мусора засекли. Смылся так, что и я не знаю, где он, — призналась Тоська.
— А зачем он понадобился?
Оглобля растерялась Подходящая темнуха не приходила на ум.
Ляпнула первое попавшееся:
— На день рожденья пригласить хотела. И не нашла его.
— Тося, не надо морочить голову. Я не фартовый. Но знаю, что законники, а тем более пахан не уделит такого внимания клевой, да еще отошедшей от дел. За подобное приглашение вы могли получить в лучшем случае грубый отказ. Разве я не прав? Так зачем вам понадобился Дядя? — настаивал следователь.
— Да что вам дался пахан, не пойму? Это мое дело — зачем понадобился. Покувыркаться с ним хотела иль покутить, то моя печаль. И отцепитесь от меня. Я и сама не помню, на что он был нужен тогда.
— Вспомните, Тося, — исчезла улыбка с лица следователя.
Посерьезнела и Оглобля. Потом, сделав вид, что припомнила, вскрикнула радостно:
— Точно. Башлей хотела поклянчить у пахана! И уж совсем жрать стало нечего. Пошла, а там хрен ночевал. Я загоревала тогда. А через день — машину выиграла! И без надобности Дядя стал мне.
— После этого не виделись? — спросил следователь.
— Нет. Я же вскоре на новую квартиру перешла. Навроде как в отколе.
— И не искали его больше?
— А на что он мне? — изворачивалась Оглобля.
— Зачем врать? Бывшая квартира Дяди находится под наблюдением два месяца. А видели пас там не далее как вчера. Это первое. Покинул се пахан полтора месяца назад. А вы в новой квартире живете уже три месяца. Так что не совпадают с фактами ваши слова. Так зачем искали Дядю? — уже жестко спросил следователь.
Поняв, что следователь ей не верит, Тоська решила молчать.
— Ну, что ж, на молчание решаются чаще всего сообщники. Мы расследуем дело по тяжким преступлениям. Ваше молчание наводит на мысль, что вы не случайно лгали. Факт, что вчера вас видели у прежней квартиры Дяди. Это наводит на подозрения о вашей связи с «малинами» и сегодня…
— Не вешайте мне на хвост чужих грехов. Не была я в делах с фартовыми. Сами знаете, клевых не берут законники. Просто Фикса в больницу попал. Вот я и хотела пахану болтануть. что его кент накрылся. А больше ничего. Но Дядю не увидела. Не знаю, где он, — гундосила Тоська.
— Когда вы виделись в последний раз? — выдохнул следователь.
— Давно. Еще на Шанхае.
— Да. Не помню зачем.
— Он к вам приходил?
— Ложь. Приход пахана — случай редкий. Как к женщине— не пришел бы. Выпить? У него и без вас было с кем. Значит, что-то серьезное случилось, коль зашел. Так это годами помнится. Что же именно привело к вам Дядю?
Тоська сжалась в комок.
— Не помню, — опустила голову, зная, что следователь не верит.
— А вспомнить придется. И чем раньше, тем лучше для вас.
Оглобля еще пыталась изворачиваться. Но следователь спросил, как выстрелил:
— За что он хотел убить вас?
— Пришить меня по его слову мог любой. Наш пахан — не мокрушник. Он ни об кого руки не марает.
— Эта философия устарела. Кенты, спавшие с вами, отказаться могли убить вас своими руками. А интересы «малины» заставляли убрать… Вот тогда Дядя мог решиться сам проститься с вами. Но за что? Ведь эта ситуация может повториться. Как нам уберечь вас в этой жизни, если сами себя не жалеете? Кого защищаете? Мы — вас от них уберечь хотели бы.
— Стали б вы ради меня — пугать меня же. Да и нужна ли я вам? Сами говорили, что дела большие раскручиваете. А я не банк, не магазин, — хмыкнула Оглобля.
— Эх, до чего же жизнь обесценилась — ее уже с магазинным барахлом сравнивают, — как будто искренне огорчился следователь. — Вот только из опасения, что вы назовете мне кличку пахана, тот мог убить вас. Разве я не прав?
