– Ну, давай поболтаем, – согласился он, тоже закуривая. Как всегда, когда решение было принято, ему стало легко и спокойно. Теперь, раз и навсегда решив, что сидящая перед ним женщина не представляет для него никакого интереса, Виктор Викторович мог, не напрягаясь, изобразить все что угодно: дружелюбное внимание, заботу, тревогу, любовь и даже страсть, причем изобразить на высочайшем уровне и без репетиции. – Расскажи, кто тебе всю ночь спать не давал. Где была, что видела?
– Видела, как убили человека, – без предисловий сказала Ирина. – То есть не человека, а подонка, выродка...
– Господи! – ахнул Виктор. – Ну, Потапчук! Нет, я этого так не оставлю! Хорош подарочек на день рожденья! Он совсем из ума выжил, честное слово!
Ирина отреагировала на этот взрыв эмоций лишь легкой нетерпеливой гримасой.
– Этот человек показался мне знакомым, – продолжала она так, словно ее не перебивали. – Помнишь, у тебя был охранник... Николай, кажется?
– Да разве их всех упомнишь? – Назаров пожал плечами. – Слушай, а я и не знал, что ты обращаешь внимание на моих охранников...
– Да, Николай, – сказала Ирина и точным движением сбила пепел со своей сигареты в золоченую пепельницу. – Хотя мне показалось, что он охотнее откликался на кличку Бура.
– А, этот! – воскликнул Виктор. – Как же, помню, был такой. С перебитым носом, да?
– Угу, – делая глубокую затяжку, кивнула Ирина. – Что-то я его давно у тебя не видела...
– Так я же его уволил! – объяснил Виктор. – Выгнал взашей полгода назад! Напился, устроил тут дебош... Ты тогда в Питере была, так что это радостное событие, слава богу, прошло мимо твоего внимания. Вот уж, действительно, подонок! Никакой благодарности. У него же условный срок был, и как раз за драку. Я его, можно сказать, пригрел, дал шанс человеком стать, а он опять за свое! Так, говоришь, этот тип, которого сегодня убили на твоих глазах, был на него похож?
– Не похож, – сказал Ирина. – Это точно был он.
– Допрыгался, значит, – мрачно констатировал Виктор. – Что ж, как говорится, от судьбы не уйдешь. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет... И как же это его угораздило?
– Неважно, как, – сказала Ирина. – Важно, где. Ты, случайно, не догадываешься?
– Ума не приложу, – демонстрируя завидное самообладание, сказал Виктор, который, разумеется, все понял.
– Возле дома Митрофановой, – ровным голосом проинформировала Ирина. – Когда он пытался перерезать ей горло.
– Какой кошмар, – произнес Виктор, но прозвучало это вяло, просто вырвалось по инерции. Видимо, он никак не мог поверить, что его, великого игрока, заманили в примитивную ловушку, как глупого бродячего пса... Бешеного пса. – Ну, и что ты хочешь мне по этому поводу сказать?
Если бы он с ревом набросился на Ирину, она была бы потрясена таким поступком меньше, чем этим будничным, равнодушно-вежливым вопросом. Похоже, Виктор скучал в ожидании неизбежной сцены со слезами и риторическими вопросами. "Я тебе устрою сцену", – с холодной яростью подумала она и посмотрела на свою сумочку.
– Я надеялась, что говорить будешь ты, – сказала Ирина. – Все, что могу сказать я, тебе известно. Я слушаю тебя, говори.
– Ума не приложу, – повторил Виктор, – что тебе сказать. Зачем ты вообще сюда пришла? На что ты рассчитываешь, глупая, что хочешь услышать?
– Например, ответ на простой вопрос: зачем ты это сделал?
– Что именно?
– Действительно, что? – Ирина издала короткий, сухой смешок, похожий на стон боли. – Украл картину, которая тебе не нужна, и разрезал на куски, чтобы выручить за нее побольше денег, в которых ты давно не нуждаешься. Убил моего отца. Приказал убить всех остальных. Использовал меня в качестве аппарата прослушивания, который, в отличие от других подобных приборов, можно под настроение затащить в постель и трахнуть. Скажи, зачем тебе все это понадобилось? Ведь у тебя было все!
– Все мое до сих пор при мне, – спокойно парировал Виктор. – И надеюсь, при мне и останется. Или ты привела с собой полк спецназа? Предупреждаю, это пустые хлопоты, которые очень дорого обойдутся твоим... гм... коллегам.
– Я пришла сюда одна, – сказала Ирина. – И о цене мы поговорим позже. Пока я хочу услышать ответ на свой вопрос.
– Тебе нужна откровенность? Изволь! – Виктор удобно откинулся в кресле и положил ногу на ногу. – Затем, что жизнь скучна и однообразна. Затем, что спать с ходячим спутником-шпионом интереснее, чем с самой шикарной телкой, имеющей ученую степень. Я уж не говорю о том, что женщина, которую ты лишил и отца, и этой чертовой картины, на которую она молилась, как-то по-особому возбуждает... Затем, что жизнь пуста без риска, как поется в одной старой песне. Да и вообще, к чему вся эта болтовня? Понимаю, болтать, раскладывая по полочкам то, чем надо просто любоваться, это твоя профессия, но что сделано, то сделано.
– Любоваться?! – не поверила своим ушам Ирина. – Ты сказал – любоваться?
– Именно так я и сказал. А что? Ты не испытываешь восторга? Ну, так ведь глина тоже не скачет от радости, когда ее ставят в печь для обжига. И барашек, которого ты и твои новые приятели с таким аппетитом уминали вчера за столом, вовсе не рвался стать шашлыком. Короче говоря, искусство требует жертв. Это о твоем отце и всех остальных. Что же до картины, то она просто сменила прописку. Раньше ею любовались одни, теперь будут любоваться другие. Да и посетители Третьяковки, кстати, ничего не потеряли. Кто из них способен отличить копию от оригинала? Да никто! Даже ваши хваленые специалисты до сих пор ни о чем не догадываются, одна ты заметила. Да и то, если бы не твой отец... Короче говоря, кроме тупых исполнителей и твоего отца, о смерти которого я, поверь, искренне сожалею, никто не пострадал. А я получил удовольствие и заработал немножко денежных знаков, которые с удовольствием разделю с тобой... В самом широком смысле слова, разумеется. Ну, как водится: синее море, белый пароход, теплые волны, ласкающие ступени мраморной виллы... А? Плюнем на этот московский бардак и поживем годик-другой на каком-нибудь бешено дорогом побережье...
– Для человека, который действовал исключительно ради собственного удовольствия и из любви к искусству, ты слишком часто заговариваешь о цене, – заметила Ирина. Голос ее звучал ровно, и никаких особенных эмоций она не испытывала – внутри было пусто и холодно, и хотелось поскорее закончить дела и уйти – неважно куда, лишь бы подальше отсюда. – Хорошо, поговорим об этом.
– О, – воскликнул Виктор, – я тебя не узнаю! А как же идеалы? Ну, хорошо, извини, шутка неуместная. О цене так о цене. Чего же ты хочешь? Брачный контракт? Пожизненную ренту? Или тебя устроит процент от выручки?
Очень спокойно и неторопливо Ирина погасила в пепельнице окурок, отряхнула пальцы, открыла сумочку и вынула из нее подаренный Сиверовым пистолет.
– Поговорим о цене, – повторила она, взводя курок и направляя пистолет на Виктора. – Сейчас ты, мерзавец, скажешь мне, где находится картина, и это будет единственная цена, которая меня устраивает. Тебя она тоже должна устроить, потому что это цена твоей жизни.
Виктор Назаров ничуть не испугался пистолета.
– Не глупи, – сказал он скучающим голосом. – Это уже отдает дешевой мелодрамой. Неужели твой дорогой Глеб Петрович, когда учил тебя обращаться с пистолетом, не объяснил тебе, что пользоваться оружием следует обдуманно? Я знаю, что ты не выстрелишь, и убеждать меня в обратном бессмысленно. Ты ставишь себя в глупое положение. Лучше спрячь эту штуку сейчас, потому что чем дольше ты ее так держишь, тем смешнее выглядишь.
– Картина, – сказала Ирина.
– Что "картина"? Картины нет, и тебе ее не видать как своих ушей.
– Это точно?
– Точнее не бывает. Даже не мечтай.
– Тогда говорить больше не о чем. Ты не в состоянии заплатить цену, которую я прошу, следовательно, сделка не состоялась. Никакого другого интереса ты для меня не представляешь.
– Еще как представляю! Ты что, готова сесть в тюрьму? Учти, доказать мою причастность к похищению картины невозможно. Значит, это будет обыкновенное бытовое убийство – скажем, на почве ревности. Тебя посадят, а российские колонии – это не курорт на Лазурном берегу, ты с твоим характером там и года не протянешь. Да еще с твоей внешностью... Хочешь стать подстилкой для охранников? А как тебе понравится однополая любовь с соседками по камере, которые месяцами не моются?
Ирине удалось справиться с внезапным приступом тошноты, и, когда она снова заговорила, голос ее был по-прежнему ледяным и ровным.
– Это тоже цена, – сказала она. – Цена, которую я готова заплатить за удовольствие стереть тебя с лица земли!
Виктор сидел в кресле, откинувшись на спинку, скрестив на груди руки и закинув ногу на ногу. Не поднимаясь, даже не меняя позы, он вдруг поддел стоявший между ними кофейный столик носком ботинка и опрокинул его, почти швырнув в Ирину. Тяжелая золоченая пепельница с окурками, антикварная настольная лампа, недопитая бутылка коньяка, вазочка с полевыми цветами, стакан – словом, все, что стояло на столе, полетело ей прямо в лицо. Она инстинктивно прикрылась скрещенными руками, а в следующий миг совершенно непостижимым образом очутилась на полу с ноющей кистью правой руки и онемевшей щекой.
