— Конечно! И много, разные тут побывали! — слукавила баба, решив не говорить правду:
— Военный недавно приезжал. Полковник! Во второй приход предложенье сделал…
— Чего ж отказала?
— Время взяла на раздумье. Нельзя сразу…
— Понятно! А сколько ему лет?
— Сорока нету. Но на семь лет старше, — врала баба бойко.
— И все? Других не было?
— Много их приходило, звонили еще больше. Одним сразу по телефону отказала, другим при встрече. Не захотелось больше видеть. По лицу увидела, кто они есть.
— А у меня знакомый дал объявление в газете, что ищет женщину для создания семьи. Так уже полгода прошло, а ему все звонят.
— Он так и не нашел себе женщину? — спросила Тоня.
— Нашел. Только не по газете. На работе пригляделся и женился. Получилось как в песне: —А она на нашей улице живет…
— Кому-то везет! — позавидовала баба вполголоса.
Они говорили обо всем и ни о чем. Тонька устала от гостя, гудела голова от кофе. Женщина стала откровенно зевать, но Мишка не уходил, и тогда она позвала со двора Кольку. Едва пацан влетел в дом, гость заторопился уйти. Тоня не пошла провожать его до калитки. Тут же закрыла дверь, а в окно увидела, как только Мишка взялся за калитку, навстречу ему из своего двора вышел Федька. Оглядел сердито недавнего гостя, что-то буркнул ему вслед и принялся Вбивать кувалдой столбы в заборе.
Мишка, увидев это, ускорил шаг и скрылся из виду.
Вечером к Тоньке и Петровичу пришла Дарья.
— Ну, привет мой котик! Здравствуй, Тоня! А я только что от Татьяны вернулась.
— Договорилась об внуке? Когда его отдаст? — перебил Петрович.
— Пока об этом разговора не было.
— Пошто так? — поскучнел Василий сразу.
— В детский сад оформляет Татьяна Юрика. Сама на работу устраивается. По специальности. Тоже анализы сдает. Предприятие закрытое, требуют справку о состоянии здоровья. Уж и не знаю, как там сложится, приживется, сработается ли она, но решилась окончательно. Сказала, что с отцом виделась. Говорила с ним. О чем беседовали, не призналась. Видно он ей все сказал что хотел. Такую как Татьяна и через колено не сломаешь. Уж и не знаю, как удалось ему уговорить, да только теперь и подгонять не нужно, сама торопится. Впервые на болезни не жаловалась. Мало, в квартире все убрала, Юрку обстирала, искупала, накормила и во дворе прогуляла. А чтоб не скучно было, котенка ему в друзья принесла. Тоже вымыла и вычесала от блох. Теперь все довольные и счастливые. Танька больше остальных радуется. И еще, с однокурсником увиделась. Раньше они дружили. Потом повздорили, она назло ему вышла замуж. Да не клеится с мужем. Она с тем парнем помирилась. Чую, он ее убедил, работать станут вместе и зарплату обещают приличную. Тот мальчишка у Татьяны был, когда я пришла, занимался с дочкой на компьютере. Помогает ей вспомнить, подтянуться и Юрку с колен не гонит. Жвачки ему носит. И на Таньку покрикивает, не дает в койке валяться. Так-то посмотрела, решила подождать с Юриком. А вдруг что-то путевое получится из дочки? Ее инженером-программистом берут.
— Что ж, ождем! Може состоится из дочухи мамка? Это нужней инженерки! — встрял Петрович. И увидел, как к ним в дом идет Федька.
— Чево этот, вошь подхвостная, к нам ползет? Гля, как на ем Колька повис! Прямо на шею сиганул без промаху, как снайпер! Не-е, не оттянем мальца от соседа! Уж и ругалися и били, и по доброму уговаривали Кольку, все без толку, как видит ево, мозги сеет. Скачет, как на родного! — сетовал Петрович.
— А я к вам! Можно? — вошел Федька.
— Входи, коль заполз!
— К нам женщина приехала. Из Израиля. Розой ее зовут. К вам, Степановна, стукнула, а в доме никого. Она немного подождала и к нам. Отец как увидел ее, на уши встал, — говорил вслед убегавшим Дарье и Петровичу.
— Роза приехала! Какая радость! — бежала Степановна, держась за руку Василия.
Тонька смотрела на них из окна. Она и не услышала, как к ней сзади подошел Федька. Обнял всю, прижал к себе и спросил, поцеловав в шею:
— Еще не уговорил тебя охранник в жены?
— Почти решили, — сбросила с себя руку соседа, отошла от окна.
— Тонь, а хорошо его знаешь? Как он к сыну? Признал ли Колька?
— Со временем привыкнут друг к другу. Миша хороший человек. Не пьет, не курит, спокойный.
— Ты у него дома была?
— Покуда недосуг. Еще успею. Обещал в этот раз свою квартиру показать. Он в центре города живет, над универсамом. В однокомнатной. Говорит, что она просторная, больше любой двушки и лоджия имеется, аж застекленная и отапливаемая. Кухня большая, целых двенадцать метров. Мол, всем места хватит…
— На лоджии или на кухне?
— Ты о чем? — не поняла баба.
— Кого на кухню и лоджию определить собрался, уж ни Кольку ли?
— Мы о том пока не говорили.
— Тоня! Одумайся! Не нравится Колюньке тот мужик и видно не случайно. Присмотрись, не спеши. Я ни о себе пекусь, но так не хочется, чтоб Кольку какой-то хмырь обижал. Ведь малец и так-то радости мало знал.
— Федь, неужель думаешь, что я сына дам в обиду? Да никогда! А вот за беспокойство о нем, тебе спасибо!
— Привык я к нему. Не поверишь, порой мне его даже не хватает. Теплый он, как будто свой, родной. Иногда бывает как скажет, словно мой воскрес. Даю конфету иль печенюшку, он обязательно пополам разделит меж нами. Заснули с ним на диване, он за шею обнял. И так тепло стало на сердце. Он один не упрекнул Колымой, не назвал корявым. И любит меня вот такого какой есть. Единственный во всем свете считает меня самым лучшим, а за что я и сам не знаю. Мне кажется, что никто в жизни не любил меня как он. Порою, только пойми верно, думаю, что родной сын не любил так как твой Колюнька.
— Знаю, Федя, — отозвалась Тонька тихим эхом, на глаза навернулись слезы.
— Где он? — спохватился Федор.
— Спит. Уложила пораньше. Утром так не хочет вставать в школу. Занятия начинаются рано, а идти далеко.
— Давай я его отвозить буду утром.
— Не надо, сплетни пойдут. Зачем нам лишние разговоры?
— Плевать на них!
— А если до Миши дойдут? Я не хочу!
Федька сразу помрачнел.
— Хочу тебе одну историю рассказать. Это самая настоящая быль, что на Колыме своими глазами видел. Там один начальник зоны завел у себя гусей. Их прокормить не мудро и особого ухода не требуют, к тому же жил он за городом, на отшибе, а совсем рядом озеро, небольшое, но чистое и рыба в нем водилась. Ну, так-то гуси уже потомство вырастили, десятка два гусят. Они уже подросли, а тут по осени перелет начался. Хозяин ничего о нем не знал, а дикие гуси, пролетая над озером, заметили тех домашних, сделали круг над водой и опустились, подплыли к домашним птицам. Долго они кружили вкруг друг друга, все о чем-то гоготали. Те перелетные уже и вовсе шеями стали тереться о домашних, перышки им разглаживать и перебирать, гусыни не против, гогочут так тихо, мягко. Вроде как согласье дали чужакам. Особо одна, самая красивая, белая, как снег, все принимала любовь перелетного, а он вожаком каравана был и позвал за собою домашнюю гусыню. Видно поклялся ей в вечной верности. Она поверила. А когда косяк поднялся в небо, с ним та гусыня, все перелетные вытянулись в свой строй, эта посчитала себя особой и пристроилась сбоку вожака. Вот тут и накинулся на нее весь косяк. Заклевали, забили глупую гусыню, погубили на лету, не признали чужую, ведь в караване нет особых, все одинаковы и равны. Гусыня упала вниз, уже умирая, вожак косяка даже не оглянулся. Пока стая была на земле, он, наверное, много красивых слов сказал подруге, но дальше песен не пошло. Не сумел он защитить ее в первой же переделке. И наверно очень скоро забыл. Гусаки часто меняют гусынь и не растят гусят, о подругах не заботятся, знают, на следующем озере найдут новых гусынь. Потому, любить разучились, а может, никогда не умели. Смотри, не окажись той гусыней в чужом караване, где не только сын, сама станешь чужою и лишней, — глянул в глаза бабе.
— Не поняла! Миша мне в любви не объяснялся, а его стаю я не видела и не знаю! — рассмеялась Тонька.
— Не объяснился? А зачем он тогда приходит?
— Может считает, что еще рано.
