– И что дальше? Патрик, ведь у него...
– ...ребенок, привязанный к спине. Доверься мне. Тебе предстоит ослабить силу его падения.
– Сделаю, – сказал Девин.
Оскар фыркнул.
– С твоими-то коленями? Чушь. Ты не пройдешь и десяти метров по льду.
Девин посмотрел на него.
– Да? А как, интересно, ты протащишь свою китовую задницу через всю площадку, да еще незаметно?
– Я и ночь одной крови, старик. Мы одно целое.
– О чем это он? – спросил я.
Девин вздохнул, ткнув пальцем в Оскара.
– Китовая задница, – сердито проворчал Оскар. – Надо же!
– Там увидимся, – сказал я и зашагал по тротуару к детской площадке.
* * *
Поднимаясь по лестнице, я буквально тащил себя, перебирая руками по перилам.
Улицы днем освободились ото льда при помощи соли и колесных шин, но детская площадка представляла собой каток. По меньшей мере пятисантиметровый слой иссиня-черного льда покрывал ее центр, где внутри асфальтового бортика накопилась вода.
Деревья, баскетбольные сетки, гимнастические снаряды и качели – все выглядело сделанным из стекла.
Джерри стоял посреди площадки, там, где первоначально собирались построить фонтан, но когда мэрия поняла, что у них не хватит денег, то ограничились простым цементным бассейном, окруженным скамейками. Иными словами, это было место, куда можно было прийти с детьми и убедиться, на что истрачены деньги налогоплательщиков.
Машина Джерри стояла здесь же, рядом; когда я подошел, он стоял, облокотившись на капот. Ребенка за спиной у него мне не было видно, но стоявшая у его ног на коленях Дэниэль Роусон своим отсутствующим взглядом доказывала, что морально она уже приняла свою смерть. Двенадцать часов в багажнике сделали свое дело: спутанные волосы сбились на левой части головы, будто их приплюснули рукой, по лицу расползлись разводы туши, уголки глаз покраснели от бензина.
Она напомнила мне снимки женщин, виденных мною в Аушвице, Дахау или Боснии. Похоже, она понимала, что жизнь ее дошла до грани, когда помощи ждать неоткуда.
– Привет, Патрик, – сказал Джерри. – Остановись, достаточно.
Я остановился в шести футах от машины и в четырех от Дэниэль Роусон, обнаружив, что касаюсь носком ботинка бензинового круга на льду.
– Привет, Джерри, – сказал я.
– Ты ужасно спокоен, – он поднял мокрую от бензина бровь. Его рыжеватые волосы прилипли к голове.
– Просто устал, – сказал я.
– Глаза покраснели.
– Верю тебе на слово.
– Филипп Димасси мертв, надо полагать.
– Да.
– Ты оплакивал его.
– Да. Верно.
Я посмотрел на Дэниэль Роусон, и мне понадобилось недюжинное усилие, чтобы почувствовать к ней сострадание.
– Патрик?
Он вновь облокотился о машину, отчего дробовик, привязанный к голове Дэниэль Роусон, потянул ее за собой к нему.
– Да, Джерри?
– Ты в шоке?
– Не знаю... – Я повернул голову, посмотрел вокруг: на призмы льда и черную морось, на белые и синие огни фар полицейских машин, на полицейских и федеральных агентов, вжавшихся в корпуса машин, слившихся с телефонными столбами, притаившихся на крышах домов, окружающих площадку. Все они, до последнего человека, держали оружие наготове.
Пистолеты, ружья, автоматы. Триста шестьдесят градусов чистого насилия.
– Думаю, ты все-таки в шоке. – Джерри кивнул сам себе.
– Может и так, черт возьми, Джерри, – сказал я и почесал голову, волосы насквозь промокли от дождя, – я не спал двое суток, вы убили или ранили почти каждого, кто мне дорог. Объясни, что я должен после этого чувствовать?
– Любопытство, – сказал он.
– Любопытство?
– Да, именно, – повторил он и так дернул дробовик, что шея Дэниэль Роусон резко изогнулась, а голова ударилась о его колено.
Я смотрел на нее, но в ней не было ни страха, ни гнева. Она была покорна. Как и я. Попытался ощутить некую связь между нами на этой почве, но безуспешно.
Я посмотрел на Джерри.
– Любопытство к чему, Джерри? – Я провел рукой по бедру, нащупав курок пистолета. До меня дошло, что он не потребовал положить оружие. Странно.
– Ко мне, – сказал он. – Я убил множество людей, Патрик.
– Браво.
Он вздернул дробовик, и колени Дэниэль Роусон оторвались от льда.
– Тебя это развлекает? – спросил он, и его палец крепко сжался вокруг спускового крючка.
– Нет, Джерри, – сказал я, – мне по фигу.
В эту минуту я заметил, как в темноте над корпусом машины выдвинулась часть забора, и на ее месте образовалось пустое пространство. Затем забор вернулся на место, а пустота исчезла.
– По фигу? – переспросил Джерри. – Вот что я тебе скажу, Пэт: посмотрим, насколько тебе действительно все безразлично. – Он завел руки назад, перенес вперед ребенка, крепко держа его за одежду на спине, и поднял его в воздух. – Весит меньше, чем некоторые камни, которые я когда-то поднимал, – сказал он.
Ребенок был еще под воздействием лекарств. А возможно, мертв, не знаю. Его глазки были крепко зажмурены, как от боли, а маленькую головку покрывали светлые перышки слипшихся волос. На вид малыш казался легче подушки.
Дэниэль Роусон взглянула вверх и уткнулась головой в колени Джерри; ее крик заглушала лента, облепившая рот.
– Собираетесь швырнуть малыша, Джерри?
– Конечно, – ответил он. – А что?
Я пожал плечами.
– Да ничего. Он ведь не мой.
Глаза Дэниэль округлились, а ее зрачки прокляли меня.
– Ты опустошен, Пат.
Я кивнул.
– У меня ничего не осталось, Джерри.
– Достань свой пистолет, Пат.
Я достал. И направился, чтобы выбросить его в замерзший снег.
– Нет, нет, – сказал Джерри. – Держи его при себе.
– Держать при себе?
– Совершенно верно. Более того, вставь патрон и целься в меня. Давай. Будет весело.
Я сделал, как он сказал, поднял руку и прицелился ему в лоб.
– Уже намного лучше, – сказал Джерри. – Мне жаль, что это я так опустошил тебя, Патрик.
– Да ни хрена тебе не жаль. В этом для вас был особый смысл. Разве не так?
Он улыбнулся.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы хотели на практике доказать свою дебильную теорию "антигуманизма". Верно?
Он пожал плечами.
– Некоторым она не кажется дебильной.
– Некоторые покупают недвижимость в Арктике, Джерри.
Он засмеялся.
– С Эвандро она показала себя прекрасно.
– Именно поэтому вам понадобилось целых двадцать лет, чтобы вернуться?
– Я никогда и не уходил, Патрик. Но в рамках моего эксперимента по части свойств человека вообще и моей особой веры в число три, да, нам с Алеком пришлось ждать, пока вы все вырастете и пока Алек не найдет достойного третьего кандидата в лице Эвандро. А потом у меня годы ушли на планирование, а у Алека – на подготовку Эвандро, пока мы не убедились в том, что он – один из нас. По-моему, это огромный успех, разве нет?
– Разумеется, Джерри, как скажешь.
Он поднял ребенка так, что его голова оказалась направлена прямо на лед, и стал искать подходящее место для удара.
– Что собираешься делать, Патрик?
– Не знаю, что я тут могу, Джер.
Он улыбнулся.
– Если выстрелишь в меня, мать точно умрет, ребенок – возможно.
– Идет.
– Не выстрелишь – я размозжу голову ребенка о лед.
Дэниэль дернулась о дробовик.
– И в таком случае, – продолжил Джерри, – погибнут оба. Итак, предлагаю тебе выбор. Что скажешь, Патрик?
На льду под машиной Джерри появилась тень Оскара, который сантиметр за сантиметром продвигался вдоль ее другой стороны.
– Джерри, – сказал я, – вы победили. Верно?
– В каком смысле?
– Попробую угадать. Предполагалось, я должен расплатиться за то, что мой отец сделал с Чарльзом Рагглстоуном. Верно?
– Частично, – сказал он и, взглянув на ребенка, приподнял головку так, чтобы видеть закрытые глаза.
– Ладно. Ваша взяла. Давайте, стреляйте. Будет круто.
– Никогда не хотел убить тебя, Патрик, – сказал Джерри, не сводя глаз с малыша. Сморщив губы, тот издал какой-то воркующий звук. – Прошлой ночью в доме твоей напарницы Эвандро должен был убить ее, но тебя оставить в живых с чувством вины и боли.
