– Пардон?
В голосе Мишель слышалось такое искреннее недоумение, что Хейм вдруг обо всем догадался.
– …твою мать! Какой же я мудила! – сказал он вслух, но, к несчастью, позабыл прикрыть ладонью трубку.
– О!..
Последовал сухой щелчок, затем короткие гудки. Мишель не любила грубиянов.
Секунду Тед Хейм молча таращился на телефон. Затем издал дикий вопль, смел со стола бумаги и обхватил голову обеими руками. Где–то в огромном Бейруте была девушка без имени, которая привезла важные новости о Малко и которую он только что спугнул.
Оставалось одно: ездить по всем отелям Бейрута и искать француженку, прибывшую утром из Багдада.
– Ясмина! – заорал Хейм. Вошла секретарша–ливанка, обеспокоенно взглянув на его багровое лицо.
– Садитесь на телефон, – приказал Тед. – Если позвонит женский голос с французским акцентом, говорите с этой женщиной так, словно она – сама царица Савская. Скажите, что я невежа, грубиян и алкоголик и что я припадаю к ее ногам, только запишите ее фамилию и адрес!
Радуясь столь правдивым и самокритичным признаниям шефа, секретарша пообещала, что с боевого поста ее смогут согнать только землетрясение и израильский десант.
Тед как безумный рванулся на поиски, которые пришлось вести довольно открыто, рискуя привлечь пристальное внимание ливанской контрразведки: после операции «Фантом» она без того питала к нему повышенный интерес.
Мишель перезвонила через час. Желание поговорить о Малко одержало в ней верх над возмущением, однако она пообещала себе когда–нибудь высказать Малко все, что думает о его друзьях. Ясмина отлично справилась со своей задачей, заверив ее, что Тед на грани нервного припадка.
Как только позвонил Хейм, секретарша сообщила ему номер комнаты Мишель в «Бристоле», старом отеле, расположенном в самом центре Бейрута. Через пятнадцать минут американец, держа наизготовку, точно дубину, огромный букет роз, уже стучал в дверь номера француженки. Розы произвели желаемый эффект. У Мишель создалось впечатление, что с момента встречи с Малко она живет в волшебной сказке.
Но Тед Хейм не оставил ей времени на лирические воспоминания.
– Я оценил вашу осторожность во время разговора по телефону, – сказал он, – но ведь Малко наверняка передал вам что–то для меня?
Мишель непонимающе посмотрела на него.
– Да нет, просто просил позвонить, когда приеду. И все.
Внутри у Теда все клокотало. «Бывают же такие идиотки!» – подумал он.
– Малко вам ничего не давал? – терпеливо продолжал он. – Ни письма, ни записки, ничего?
Мишель встала, покраснев от возмущения. В ее голову закралось страшное подозрение: она связалась с контрабандистами.
– Послушайте, – вкрадчиво сказал Тед, – вы позволите мне взглянуть на ваши вещи? Это было уж слишком!
– Уходите немедленно, или я вызову полицию! – в бешенстве выпалила Мишель. – Бандит несчастный!
Американец раздраженно вздохнул, достал свое дипломатическое удостоверение и сунул ей под нос.
– Я дипломат, – сказал он. – Вы можете это легко проверить. И я хотел бы в вашем присутствии осмотреть ваш багаж.
Мишель окончательно растерялась. Тед вовсе не похож на тех дипломатов, с которыми ей доводилось встречаться прежде. И почему это ему так не терпится посмотреть на ее вещи?
– Да что же вы ищете, в конце концов? – спросила она.
– Не знаю, – ответил он. – Письмо или пакет… Вам устраивали личный досмотр на иракской таможне?
– Нет.
– Значит, оно где–то здесь.
И Тед, не дожидаясь разрешения, начал расстегивать ее чемодан. Француженка растерянно наблюдала за ним. Когда он принялся перетряхивать белье, она в страшном смущении отвернулась.
Спустя минуту Хейм под вечерним платьем обнаружил письмо. Разорвав конверт, он пробежал глазами три мелко исписанные страницы и взглянул на план.
– Ни хрена себе, мать его!.. – только и сказал он.
На этот раз Мишель уже не удивилась его дипломатическому лексикону.
– Вы хотите сказать, что Малко спрятал это письмо в моем чемодане? – спросила она.
– Ага, – ответил Тед.
– Зачем?
Он пожал плечами:
– Этого я вам сказать не могу. Но вы, сами того не подозревая, ему чертовски помогли.
– Но почему он сам меня не попросил? – простонала Мишель. – Я бы взяла у него что угодно!
– О таких вещах не просят, – таинственно произнес Тед. – У вас и так было бы полно неприятностей, если бы иракцы обыскали ваш багаж. Малко не мог поступить иначе, не рискуя вашей жизнью.
Мишель уже совсем ничего не понимала. Перед ней приоткрывалась дверь в странный, пугающий мир. Она смутно почувствовала, что больше никогда не увидит Малко.
– Кто такой Малко и что он делает в Ираке? – робко спросила она.
Тед уже стоял на пороге. По сравнению с маленькой хрупкой Мишель он казался просто гигантом. Но внезапно его глаза за толстыми стеклами очков приняли мягкое, понимающее выражение.
– Он вам дорог?
Она не смогла сказать «нет».
– В таком случае, – посоветовал Хейм, – лучшее, что вы можете для него сделать, – это забыть обо всем происшедшем и никому никогда ни о чем не говорить.
Он вышел, думая уже о предстоящих, более серьезных делах. Когда за ним закрылась дверь, Мишель медленно развернула вечернее платье и повесила его в шкаф. Потом она упала на кровать и заплакала так горько, как не плакала никогда в жизни.
Но Малко Мишель все же простила.
Малко вышел из Министерства информации и немного постоял на тротуаре Азиз–стрит, глядя на красивую девушку, проходившую по противоположной стороне улицы. Девушка выглядела довольно необычно для Багдада: черные чулки в сеточку стройная фигура, миловидное лицо и длинные волосы выгодно выделяли ее из числа других женщин Азиз–стрит, но общее благоприятное впечатление слегка портили холодные, пронзительные глаза.
За спиной Малко кто–то негромко произнес несколько слов. Он вздрогнул и чуть не отскочил в сторону. Оказалось, с ним заговорил всего лишь таксист, предлагавший услуги своей машины. Малко раздраженно вздохнул: похоже, его нервы уже никуда не годятся… Мишель увезла драгоценное письмо неделю назад. С тех пор из Бейрута не было никаких новостей. От курдов, впрочем, тоже. С Джемалем Малко виделся через день, но их встречи носили однообразный и бесполезный характер. Они уже успели обойти все злачные места и притоны Багдада, а также еще раз побывали у египтянок, чтобы не терять это удачное прикрытие в ожидании следующей встречи с Черной Пантерой.
Малко опасался, как бы партизанка не уехала на север, ни о чем ему не сообщив. Джемаль утверждал, что никак не может с ней связаться и что она должна первой дать о себе знать – якобы с тем, чтобы сопроводить Малко в Курдистан. Проводя время в пассивном ожидании этого события, Малко начинал понемногу сходить с ума от беспокойства и нетерпения.
Каждый из его дней был отмечен двумя визитами: утром – в Министерство информации и вечером – в дом, где он встречался с Амаль.
Малко нашел предлог задержаться в Багдаде на неопределенное время: он попросил официального разрешения съездить на север страны. Это спасало его от безделья в утренние часы. Изо дня в день церемониал повторялся с неизменной точностью: прибытие в кабинет № 67, теплые рукопожатия, чай, извиняющиеся улыбки. Нет, разрешение еще не готово… Но господин Рашид (или Омар, или Эурия) как раз сейчас этим занимается, и если господину Линге угодно немного подождать… Ожидание длилось от одного до трех часов. Потом дежурный делал самое что ни на есть безутешное лицо и просил зайти на следующий день, поскольку высокое начальство еще не подписало злополучный пропуск. Кафка, да и только…
Все было представлено воле Аллаха. При таком положении дел Малко мог запросто дожить здесь до следующей революции.
С Амаль все обстояло иначе. Эти минуты расслабления превратились для Малко в своеобразный опиум. Их двусмысленные отношения достигли устойчивого эротического равновесия. Это был поиск удовольствия ради самого удовольствия. Сейчас Амаль уже могла позволить себе полностью раздеться и лежать обнаженной в объятиях Малко. Она по–прежнему оставалась девственницей. Они говорили мало и расставались без поцелуя. Малко временно отказался от использования дикторши в своих целях. Какой в этом прок, если первая фаза операции по–прежнему висит в воздухе? Каждое утро, проходя площадь Аль–Тарир, он ожидал наткнуться на повешенных и увидеть среди них Виктора Рубина. Правда, Амаль постаралась его успокоить.
– Я тебе скажу, – пообещала она однажды вечером. – Меня обычно предупреждают об этом с самого утра, потому что в такие дни я должна ставить пластинки с военными маршами.
При таких обстоятельствах Малко успел бы разве что помолиться за упокой души Виктора Рубина, и не более того.
