Новоруков, пригнувшись, подлез под основание трубы и стал клацать задвижками и рычагами. У него над головой вспыхнула маленькая лампочка.
– Мне нужна помощь! – крикнул он.
Я на всякий случай взял у Ирэн автомат, чтобы им не воспользовался Новоруков. Она присела под трубой. Наручник на цепочке болтался, словно грозное оружие туземцев – камень на веревке.
– Видишь эту вилку? – спросил Новоруков, протягивая ей провод. – По моей команде воткнешь его в гнездо, которое я тебе подам. И электроника будет заблокирована.
Я прижал приклад автомата к плечу, готовясь немедленно выстрелить, если возникнет такая необходимость. Пусть этот подонок только попытается выкинуть какой-нибудь фокус, я нашпигую его пулями, как гнилое яблоко червяками. Новоруков опустился на корточки и стал свинчивать заглушку у основания трубы.
– Долго ты будешь там возиться?! – крикнул я.
– Секундочку… – прокряхтел Новоруков. Он что-то делал в темноте. Мое терпение иссякало. Сейчас я начну его дырявить…
– Ниже руку опусти! – сказал Новоруков Ирэн. – Не достаю!
Раздался тихий щелчок. Ирэн негромко вскрикнула, и в то же мгновение Новоруков прыгнул под колеса тягача. Я наудачу выстрелил, кинулся к Ирэн и ударился головой о какой-то железный крюк.
– Что с тобой?! – крикнул я.
Ирэн не ответила и пронзительно закричала – не от боли, а от злости и бессилия. Готовясь увидеть нечто ужасное, я опустился перед ней на корточки. Рука Ирэн была пристегнута к хвостовому оперению ракеты…
– О боже, – пробормотал я, чувствуя, как стремительно покрываюсь противным липким потом. – Только не это!
Я в отчаянии схватился за цепочку, соединяющую Ирэн с чудовищным снарядом, и дернул ее изо всех сил. Ирэн заскулила, как Муму с камнем на шее. До старта оставалось минут двадцать…
– Отруби мне руку… – со слезами в голосе произнесла она. – Я не хочу улететь…
Я в ярости двинул кулаком по стальной обшивке ракеты и кинулся в ту сторону, где исчез Новоруков. Ну, жаба болотная! Только попадись мне! Я из тебя сейчас ракетное топливо сделаю!
Наверное, еще никогда в жизни я не бегал с такой скоростью по ночному лесу. Злость и отчаянье сделали меня нечувствительными к боли. Я не замечал ни мокрых веток, секущих лицо и грудь, ни колючих елок, ни длинных, усаженных шипами лиан ежевики и дикой малины. Я прорывался сквозь заросли могучим комбайном, превращая листья и ветки в силос. Нет, не мог Новоруков уйти от меня! Даже буйная жажда жизни не дала бы ему столько сил и выносливости, сколько давала мне ненависть. Через несколько секунд я увидел его. Новоруков молотил своими короткими ножками с бешеной скоростью, перепрыгивая через трухлявые пни и поваленные деревья. Расстояние между нами сокращалось, но он не сдавался, с невероятным упорством борясь за жизнь. Каждый лишний метр, на который мы удалялись от ракетного комплекса, играл в его пользу. Новорукову нужно было любой ценой продержаться до того, как ракета, извергая дым и пламя, устремится в низкое мокрое небо. А там – будь что будет… Черта с два! – думал я, подсекая его короткую ногу. Не позволю я взлететь этой ракете, не выпущу ее из трубы.
Он спикировал прямиком на большой муравейник. Я прыгнул на него. Новоруков рычал, дергал ногами и пытался укусить меня за нос. Я схватил его за горло и принялся душить. Он хрипел, судорожно извивался, потом вдруг обмяк. Испугавшись, что сгоряча умертвил его, я схватил его тщедушное тело, поднял и тряхнул, словно пыльный мешок. Тысячи муравьев, словно десантники с самолета, посыпались вниз.
– Довольно, – пробормотал Новоруков. – Не бей меня… Я уже захлебываюсь кровью… Лучше поспеши к ракете, иначе твоя баба улетит…
– Где ключи от наручников? – рявкнул я.
– В кабинете остались…
Я простонал, как от мучительной боли. В кабинете! Нет, даже если бежать со скоростью гончей, высунув язык, все равно невозможно обернуться туда-сюда. Тем более что бежать придется с Новоруковым…
Я схватил его за портупею, намотал ее себе на руку и толчком заставил Новорукова бежать к ракете. Теперь он едва шевелил ногами и поминутно падал, делая вид, что спотыкается. Стиснув зубы в нечеловеческом напряжении, я лишь молча поднимал его с земли и снова заставлял бежать. Я не мог даже ударить его, ибо Новоруков в самом деле уже весь залит кровью, и я вынужден беречь этого выродка, ибо его смерть означала катастрофу.
Мы подбежали к машине. Ирэн висела на наручниках, словно ноги уже не держали ее. Воля ее была надломлена. Я представил, какие чувства испытала она, когда осталась здесь одна, прикованная к ракете, которая должна вот-вот взлететь. И ее мысли: а вдруг я не вернусь? Вдруг Новорукову удалось заманить меня в ловушку и убить? И что ей тогда делать? Зубами перегрызть запястье, как иногда делают собаки, угодившие лапой в железнодорожную стрелку?
– На землю!! – диким голосом крикнул я Новорукову. – Лицом вниз!! Руки за голову!!
Он подчинился, лег под колесом тягача. Я наступил ногой ему на затылок, впечатывая его лицо в сырую глину, чтобы он не мог наблюдать за нами… Осталось шестнадцать минут. Проклятое время! Как оно быстро бежит! Я встал одной ногой на нижний кант трубы, откинулся на нее спиной, чтобы руки были свободны, и навел прицел автомата на цепочку. Ирэн находилась подо мной, причем в такой позе, что при малейшей ошибке я мог нечаянно ранить ее.
– Подвинься вправо! – крикнул я.
Она двигалась ужасно медленно, словно ей было лень. Я еще раз прицелился. Крохотная лампочка едва освещала кольцо наручника, замкнутого на хвостовом оперении… Звенья цепочки похожи на капли росы… У меня двоилось в глазах, руки дрожали… Не попасть бы в корпус ракеты. Вдруг ее разнесет от одной пули?.. Надо сосредоточиться. Надо постараться успокоиться, хотя сам призыв успокоиться в такой гиблой ситуации звучит кощунственно…
– Еще правее! Твоя голова мне мешает!
– Я не могу больше! – простонала Ирэн.
Все беды на земле от баб! Какого черта она приперлась в эту часть? Почему она всегда делает то, что хочет, а не то, что говорит ей начальник, то есть я. Если бог поможет нам, если мы выберемся отсюда живыми – уволю ее к чертовой бабушке из агентства! И наберу одних мужиков…
Я затаил дыхание и выстрелил. Ирэн дернулась, словно от боли.
– Ну?!
– Нет, ничего, – жалобным голосом ответила Ирэн и звякнула наручником.
Я снова прицелился. Пуля «калашникова» с такого расстояния насквозь пробивает шейку рельса! А уж с какой-то гребаной цепочкой она запросто справится. Надо только попасть точно в звено…
Еще один выстрел! Звякнул металл. Рука Ирэн, прикованная к ракете, упала словно подбитая птица. Свободна! Я спрыгнул на землю. Ирэн на четвереньках выползла из-под трубы. На ее лице не было ни кровинки. Я протянул ей автомат.
– Оружие можешь держать? – зло спросил я, голосом показывая, что не намерен цацкаться с ней и требую, чтобы она немедленно взяла себя в руки. Ирэн поняла меня. Она резко и с силой выдохнула из груди воздух, вскинула голову и насколько могла твердо ответила:
– Могу…
Я схватил Новорукова за ворот и поднял его на ноги. Ствол автомата уперся ему в грудь.
– Все, Новоруков!! Все!! – закричал я ему в лицо. – Заканчиваем все дебаты, споры и просьбы!! Ты немедленно останавливаешь запуск ракеты!! Ты это сделаешь вопреки своему желанию поставить мир на колени!! Ты это сделаешь, потому что хочешь жить!!
Он стоял передо мной и покачивался, словно пьяный. Его глаза ничего не выражали. Он не боялся меня. Он знал, что до старта ракеты я его не убью. А потом… потом, когда счет жертвам пойдет на тысячи и десятки тысяч, его смерть уже ничего не изменит.
– Кирилл, осталось тринадцать минут, – прошептала за моей спиной Ирэн. – Надо уходить…
– Куда?! – хриплым голосом заорал я. – Куда уходить, дура?! Ты понимаешь, что мы потом до конца своей жизни не простим себе этого!! Мы!! Не простим себе!! Этого!!
Новоруков, избитый, слабый, жалкий, стоял передо мной, я а ничего не мог с ним сделать. Он торжествовал. Он просто стоял и смотрел на меня, а я умирал от бессилия. Если бы он потребовал, я бы встал перед ним на колени. Собственно, я уже стоял. А он плевал в меня… Маленький, слабый, ничтожный человечек. С тайными мечтами избавиться от комплексов и фобий и возвыситься над другими. Психически больное существо, получающее наслаждение от унижения других. Вечный неудачник. Вечный нуль. Вонючий клоп, решивший поставить перед собой на колени мир…
Только комплексы и фобии в основе всякого зла… Фобии… Я вдруг понял, чего Новоруков боится больше смерти! Конечно же! Самый жуткий страх поселяется в душе в детстве, и любая ассоциация, связанная с пережитым, становится подобна мясорубке, в которой перекручивается воля и человеческое достоинство…
– Ирина! – крикнул я. – Встань рядом со мной! И смотри на него! Сейчас Федя исполнит для тебя стриптиз!
