бы этого не хотелось, но лучше всего эту тему пока не затрагивать.
Я сел напротив Дианова.
— А теперь ты мне расскажешь все, что вы еще замышляете втайне от нас, — решительно и властно, как приговор, произнес я.
На лице Дианова отразилась происходящее сейчас внутри него сражение. Он боялся меня и потому хотел мне все рассказать. Но он боялся и своего шефа и тех, кто стоит за ним. А потому любая откровенность со мной вызывала в нем жуткий страх. Оставалось ждать, страх перед кем окажется сильней. Оказался перед Перегудовым.
— Больше ничего, может быть, потом возникнет какая-нибудь идея. Но сейчас никаких указаний от генерала не поступало. Я же выполняю только приказы. Я сам я ничего не придумываю. — Он умоляюще посмотрел на меня. Так смотрит узник на надзирателя, тщетно моля его отпустить из неволи.
— Не честно вы ведете свою игру с нами, — заметил я.
Меня поразило то, что Дианов откровенно разозлился на мои слова. В его положение это было чересчур смело.
— Можно подумать, что вы святые и никого не обманываете. Вы что не знаете, что все друг друга накалывают. Все хотят одного: власти и денег. А чтобы добиться их, используют любые возможности. И плюют на то, если они попахивают как-то мерзко. Я сразу заметил, что вы из себя любите строить чистенького. А сами… — Он вызывающе усмехнулся.
Я решил, что такой выпад против моей особы я спустить ему не могу, и он должен за него поплатиться.
Я медленно, как хороший артист, держа пазу, поднялся с кресла и направился к нему. Вид у меня был такой грозный, что усмешка на его лице быстро сменилась гримасой откровенного страха.
Я подошел к нему вплотную.
— Так ты полагаешь, я строю из себя чистюлю?
— Простите меня, я был не прав, вы в отличие от всех нас честный человек.
— Я рад, что ты прозрел. Только немного поздно. Все следует делать во время.
Я замахнулся, а Дианов сжался в комок.
— Не бейте, я боюсь боли.
Я остановил свой кулак возле самого его носа. Наверное, Дианов даже чувствовал исходящий от него запах. Другое дело, вряд ли он ему нравился.
— Ты знаешь, что с тобой надо сделать? — По глазам Дианова я понял: он знает.
— Ладно, не буду я тебя бить. Пока. Но все может измениться в один момент. Скажи, почему ты пошел работать к Перегудову?
— Он хорошо платит и у него есть перспектива.
— И большая?
Дианов несколько мгновений молчал. Он тоже умел держать паузу.
— Да. — Дианов с каким-то наглым выражением посмотрел на меня. — Есть люди, которые делают на него ставку. И очень большую. И, между прочим, вы знаете одного из этих людей.
— И кто же он?
— Вы скоро поймете, — пообещал он мне.
Я подумал, не стоит ли вновь начать шантажировать его применением силы. Но я вдруг почувствовал, что мне не так уж интересно знать имя этого человека. Не в нем дело, не он, значит другой. Система — вот что пугает. В ней скрывается самая большая опасность для общества. Народ безмолвствует, а вот те, кто причисляет себя к элите, считают, что принадлежность к ней, словно индульгенция, дает право на любые деяния. В этой стране одни делают все, что хотят, а другие ничего сделать не могут.
— Значит, вы далеко метите? — спросил я.
— Почему бы и нет. Стал бы я иначе пресмыкаться перед этой свиньей.
— Вот ты какой! — воскликнул я. — Когда будете посты делить, не перегрызетесь между собой?
— Еще как перегрыземся, — даже с каким-то радостным чувством подтвердил Дианов. — Что ж из этого. Значит, надо зубы точить. У кого они острей, тот и одержит вверх.
— Так ты точишь?
— А что же я должен ждать, когда другие загрызут.
— И кто же тот человек, который должен стать в нужный момент твоими зубами или скорей клыками?
Дианов как-то странно взглянул на меня.
— А тот же, кто и вам помогает?
У меня мелькнула догадка.
— Ты хочешь сказать, что от этого человека и последовало предложение стать вице-губернатором?
Дианов кивнул головой.
— Ты имеешь в виду Шафранника, — уточнил я.
— Кого же еще. Он тут единственный, кто думает о будущем крае. Вернее, о том, как он станет в нем править с помощью генерала и всего его окружения.
— А какой ты займешь пост в новой администрации?
— Я буду руководителем финансового департамента.
Час от часа не легче.
— Почему именно финансового. У тебя же совсем другое образование.
— Это не важно. Между прочим, я два года работал брокером. И не хуже других. Зато через меня будут проходить основные финансовые потоки. А здесь они очень большие.
— Ты так уверен в победе Перегудова?
Дианов наклонился ко мне.
— Генерал очень боится дамочки, — тихо, как и положено, когда раскрывает секрет будущий министр финансов, произнес Дианов. — Он весь трясется, когда слышит ее фамилию или видит по ящику. Но мы все равно победим. Они все за него. А все остальное не имеет значения.
Боюсь, что он прав, они вершат, что хотят. И никто их не остановит.
Я вдруг почувствовал, что Дианов мне жутко надоел. В нем было что-то мелкое и убогое. И чем грандиозней были его планы, чем мельче и еще более убогим он казался.
— Ладно, убирайся. Но если что-то узнаешь и не доложишь мне, берегись. И никто тебе не поможет. Даже они.
Дианов вскочил и быстро вышел из номера. Он явно боялся до последней секунды, что я передумаю и продолжу моральную, переходящую в физическую, экзекуцию. Но она уже не доставляла мне прежней радости. Наоборот, неожиданно для меня тихо, но начала роптать совесть. Она говорила мне, что я не должен был запугивать своего пленника физической расправой. Хотя было время, когда совесть молчала и не при таких обстоятельствах. Не свидетельствует ли это о том, что внутри меня произошли серьезные изменения, которые мне еще предстоит только осмыслить.
Убийство семьи всколыхнуло весь край. Но никто не мог сказать ничего вразумительного. Те, кто знали или догадывались кое о чем, молчали, а те, кто не могли понять, что за эскадроны смерти, откуда они неожиданно взялись, терялись в догадках, испытывая растерянность.
Вечером меня и моих заместителей позвал к себе Перегудов. Не то, что он выглядел подавленным или растерянным, скорей у него был рассеянный вид. Ощущалось, что он говорит об одном, а думает о другом.
— Вы, конечно, знаете, что произошло, — произнес он каким-то странным безучастным
