окружение. Пусть они за все отвечают. А наша совесть чиста. Мы даем ему прямо противоположные советы.
— То есть ты считаешь, что в смерти этой семьи нашей вины нет ни грамма.
— Да, я так считаю.
— А ты? — посмотрел я на Сабова.
— Я думаю, что если покопаться, то в чем-нибудь нас можно упрекнуть. Но в любом случае мы ничего подобного не хотели.
— А не кажется ли вам, господа, что мы слишком удобно устроились. Когда проливается кровь, она проливается на всех.
— Это демагогия, Стас, — сказал Леонид. — Тогда мы в ответе и за те преступления, что происходят где-нибудь на другом континенте. Но главное я не понимаю, чего ты добиваешься этим разговором. Если хочешь свернуть проект, так прямо и скажи.
В самом деле, а чего я добиваюсь, подумал я. Это и для меня загадка.
— Я не принимал такого решения, Леня, но я хочу, чтобы мы приняли бы его совместно. Этот груз нести одному мне не по плечу.
— Так бы сразу и сказал. Теперь все более или менее ясно.
В голосе Леонида послушалось облегчение. В самом деле, когда человеку ясно, все становится проще.
— А как мы будем принимать это коллегиальное решение? — спросил практичный Сабов.
— Хотя бы голосованием.
— Тогда голосуем. Я за то, чтобы продолжить проект, — сказал Сабов.
— Я — тоже, — добавил свой голос Леонид.
Я посмотрел на своих соратников.
— Я тоже голосую — за.
— Значит, можно расходиться? — спросил Леонид.
Я задумчиво взглянул на него.
— Скажи, Леонид, а если случится второе убийство, затем третье, то как соотнести их с нашим голосованием?
— Никак. — В голос Леонида прорвалось раздражение. — Я лично не считаю себя виновным, я ничего такого никому не внушал. Я не могу отвечать за все происходящие в мире преступления. Я отвечаю только за себя. И больше не за кого. Этой мой принцип.
— Я раньше не знал, что у тебя есть такой важный принцип. А еще нет каких-то других принципов? Хотелось бы ознакомиться со всем их списком.
— Ты напрасно юродствуешь. Не бери на себя то, что ты не способен взять на себя. И тогда сразу станет легче. А тебе вдруг захотелось показать с помощью нас самому себе, какая у тебя большая и отзывчивая вселенская душа. Я понимаю, под чьим влиянием ты находишься.
Леонид, без всякого сомнения, намекал на Орестову. Может быть, он прав, и я действительно веду игру с самим собой. Так бывает. И отнюдь не редко. Я даже не исключаю, что это самая распространенная в мире игра. Только легче ли от этого?
— Я тоже считаю, что не стоит брать на себя то, что напрямую к нам не имеет отношение, — поддержал его Сабов. — Это крайне неразумно, хотя может быть и доставляет некоторое удовольствие. Но мазохизм тоже приносит удовольствие, но стоил ли им заниматься?
— Вы все так замечательно поняли и разложили по полочкам, что мне остается только капитулировать. Но у меня есть опасение, что мы в недалеком будущем припомним этот разговор.
Эта реплика была встречена дружным молчанием. Такое единодушие отнюдь не порадовало меня. Я понял, что потерпел поражение, мои ближайшие соратники меня не только не поддержали, а фактически осудили. И все же я не сомневался, что правда на моей стороне. Хотя было бы лучше, если бы она была на стороне противоположной.
Мы вернулись в город почти после двухнедельного отсутствия. За спиной остались исколешенные несколько тысяч километров. И когда я въехал на оживленные улицы, то меня не покидало ощущение, что я попал уже в какой-то иной мир, не тот, что совсем недавно покинул. Прошедшие за это время события оставили во мне свои зарубки. Я знал, что ситуация меняется стремительно, зато время все сильнее сжимается как заведенная пружина, оставляя все меньше возможностей что-то изменить. Мой внутренний голос подсказывал мне, что такое сжатие двух важнейших измерений нашего бытия не может пройти бесследно. Отклики на происходящее не заставят долго себя ждать. Все вовлеченные в избирательную гонку стороны в равной мере как те, что находятся на виду, и те, кто расположились по ту сторону кулис, не преминут громко заявить о себе. Им просто некуда деваться, так как кульминация приближается.
Нет смысла скрывать, что мое сердце начинало учащенно биться, когда я думал, что совсем скоро я увижу Ирину. Я ясно сознавал, что соскучился по ней и мне хочется вновь услышать ее голос, снова наблюдать за движениями ее стройной спортивной фигуры.
И мне повезло. Едва я переступил порог гостиницы, как тут же увидел, как идет она мне на встречу. Орестова явно не ожидала увидеть меня в этот момент, а потому от неожиданности даже на мгновение остановилось. Этого мига хватило на то, чтобы наши глаза бы встретились. Мне показалось, что она хочет что-то сказать, но Ирина ограничилась лишь кивком головы и прошла мимо меня. Мне оставалось себя тешить лишь тем, что вокруг было слишком много народа, и общаться прилюдно нам было бы неблагоразумно. Конечно, люди любят выдавать желаемое за действительное даже еще больше, чем копаться в чужом белье, но мне очень хотелось, чтобы все было бы так, как я предполагал. В противном случае пришлось бы смириться с мыслью ее полного ко мне равнодушия. А этот вариант развития событий воспринимался мною более чем болезненно.
Впрочем, в ближайшие пару часов мне было даже не до Орестовой. Мы проводили совещание. Во-первых, следовало, как можно громче объявить о прибытии Перегудова в краевой центр; об этом должны знать все. Во-вторых, пока мы путешествовали по отдаленным весям, Ирина тоже не бездельничала, а вела очень активную пропагандистскую кампанию. И ей снова удалось отвоевать у нас целых пять пунктов, что было для нас весьма ощутимыми потерями. И впору было бить в вечевой набат, собирая всех, кто работал на Перегудова на решительный и последний бой. Победа, которая казалась еще недавно лежала в кармане вместе с носовым платком, выскальзывала из наших рук. По крайней мере, полной уверенности, что Перегудов наберет нужное количество голосов, уже не было. Теперь мы вступали, говоря техническим языком, в зону неуверенного приема, где может случиться все, что угодно. Разумеется, шансов занять губернаторский особняк у нас сохранялось значительно больше. Но если раньше была почти полная уверенность в том, что это случится, то сейчас мы вынуждены были все чаще говорить вероятностным языком.
Наметив ряд первоочередных мероприятий, я отпустил людей отдыхать. Сам же угнетаемый смутным чувством, никак не
