Задача, которую поставил перед ним Бондарев, имеет два решения — либо найти проводной телефон, либо взять мобильный и подняться с ним на поверхность. Алексей не знает, что проще. Мобильный Алексея остался в городском офисе — так приказала Морозова. У охраны на поясах рации с ограниченной дальностью.
Алексей знает, что когда лестница закончится, длинный переход выведет его к двери наружу, то есть в подземный гараж. Это один из нескольких аварийных выходов. Он охраняется.
Выезд из гаража наружу, на поверхность, тоже охраняется. У Алексея есть морозовский «вальтер», он сможет пробиться. Наверное. Бежать наверх и стрелять во все живое, что попадётся на пути, — таков самый простой выход.
Алексей останавливается — он пытается представить, сколько времени уйдёт у него на преодоление десятков лестничных ступеней, на ликвидацию охраны… И он понимает, что когда он выйдет наверх — если он выйдет, — то будет уже поздно. Информация Бондарева не сможет быть использована с полной эффективностью. Алексей со злостью выдыхает из лёгких горячий воздух.
Нужен проводной телефон. Он пытается вспомнить все комнаты, виденные им внутри бункера. Он пытается вспомнить вьющиеся по стене провода. Пытается вычленить из звуковой памяти далёкие звуки простого телефонного звонка. Это было? Или это ему послышалось? Были провода? Или он выдаёт желаемое за действительное?
Алексей начинает спускаться вниз. Он сворачивает на тот уровень, где находится морозовская смотровая комната. Он идёт осторожно и быстро. Если что, то он сумеет оправдаться перед Морозовой. Задаст какой-нибудь уточняющий вопрос насчёт Харкевича. Стрелять ему в голову или нет? Она в сотый раз посчитает его придурком — да ради бога…
Алексей замедляет шаг — дверь смотровой комнаты приоткрыта. Он прислушивается — никаких голосов, никаких звуков.
Он осторожно заглядывает внутрь и видит пустое кресло. Видит закрытый журнал. Пустая кофейная чашка.
Алексей проходит внутрь, оглядывается по сторонам. Никого нет. Алексею очень хочется подойти к окулярам и посмотреть вниз, узнать, что же там происходит. Но он не делает этого. Он пристально осматривает комнату — сначала на уровне глаз, потом присев на корточки, потом задрав голову к потолку.
И наверху, вблизи квадратного вентиляционного окна, Алексей видит провод. Он выкрашен и почти сливается со стеной, но всё-таки это провод, и весьма похоже, что это телефонный провод. Он выходит из стены сантиметров на пятнадцать, потом снова скрывается в стене.
Алексей встаёт напротив той точки, где провод входит в стену, мысленно проводит вертикальную прямую линию до пола и следует вдоль неё взглядом.
Сначала он ничего не замечает. Потом он отступает назад, придерживаясь все той же воображаемой линии, как будто бы она перешла со стены на пол и теперь шла под ковром. Он отступает ещё и упирается задом в большое мягкое кресло. Алексей пытается сдвинуть его в сторону, но у него это не получается. Он ложится на пол и видит, что кресло намертво привинчено к полу.
Алексей садится в кресло и кладёт руки на деревянные подлокотники. Они слишком широкие, массивные, несовременные. Кресло наверняка осталось от старых советских времён. Большое, немодное, но надёжное. Алексей проводит ладонями под подлокотниками и вдруг ощущает на левом подлокотнике какой-то дефект. Он смотрит — это тонкая поперечная полоса, разделяющая дерево на две части.
Алексей, не меняя положения тела, нажимает левой рукой на подлокотник. Ничего не происходит. Он нажимает сильнее — щелчок. Он двигает левой рукой вперёд, и подлокотник на шарнирах выезжает вперёд. Открывается продолговатая ниша. В ней стоят два телефонных аппарата — белый и красный. Это старые советские дисковые аппараты. На красном, правда, нет цифр, и Алексей не знает, что делать с этим телефоном. Он снимает трубку с белого и только хочет набрать номер, те семь основных цифр и три добавочных, которые вдолбил ему в голову Дюк, как в ухе раздаётся женский голос:
— Слушаю.
— Э-э… — растерянно говорит Алексей.
— Слушаю, — терпеливо повторяет женщина, и Алексей понимает, кто это. Он быстро называет все десять цифр и на всякий случай добавляет:
— Это городской номер.
Но женщина пропадает, раздаётся лёгкий щелчок, и кто-то с лёгкой хрипотцой говорит:
— Директор. Вы на защищённой линии. Говорите.
И Алексей говорит. Он успевает произнести всё, что просил Бондарев, и несколько слов сверх того, прежде чем замечает, что он больше не один в смотровой комнате. В дверях стоит Харкевич. Он вытирает вспотевшую шею платком. У него взгляд усталой и злой собаки, которая гонялась весь день по чаще за дичью, но так ничего и не поймала.
— И какого хрена ты тут делаешь? — говорит Харкевич. — Ты же вроде пошёл за стаканом для… И когда всё-таки появится Мамонт?
Харкевич настолько издёрган, что соображает медленнее обычного. Он сначала задаёт подряд три вопроса и только потом понимает, что они все вместе означают. И его в данный момент волнует не столько вопрос, кто такой Алексей на самом деле и зачем он здесь, сколько чёткое понимание последствий — виноватым опять буду я.
Алексей, все ещё сидя в кресле, понимает другое: выдвинутый левый подлокотник можно развернуть так, что он будет мини-столиком для работы с документами. Очень мило. Плохо, что Алексей не заметил, когда вошёл Харкевич. Следовательно, нельзя сказать, что именно слышал Харкевич. Возникает неопределённая ситуация. Это недопустимо. Ситуацию необходимо упростить.
Алексей, не вставая с кресла, трижды стреляет в Харкевича. Тот дёргает руками, словно хочет защититься от пуль, и падает на спину. Его ноги судорожно сгибаются в коленях, а потом выпрямляются. Алексей убирает подлокотник на место и встаёт.
Ему становятся видны красные брызги на лице Харкевича. Они словно густые чернила. Харкевич все ещё дышит.
Алексей целится «вальтером» в центр лба лежащего Харкевича, но слышит:
— Хватит. Опусти ствол.
Алексей ещё не видит говорящего, но он и без того знает, кто это. И он не уверен, стоит ли ему подчиняться.
Тем не менее он отводит руку с пистолетом в сторону.
— Убери ствол, — говорит ему Морозова. — Дело сделано.
Одно дело сделано, но другие остались. Их с Морозовой разделяет металлическая дверь. Если Алексей резко упадёт на спину, а Морозова промедлит хоть на секунду, то она попадает под его прицел.
Но если она там не одна? Тогда падать, прыгать и делать прочие акробатические трюки с неполным «вальтером» в руке — довольно глупо.
— Дай мне ствол, — говорит Морозова. — Протяни руку и дай мне пистолет.
— Ага, — говорит Алексей. — Сейчас.
Он медленно протягивает пистолет, и, как только пистолет показывается из-за двери и попадает в поле зрения Морозовой, из-за двери выглядывает сам Алексей. Он видит, что Морозова одна.
Указательный палец правой руки немедленно начинает скольжение со щеки пистолета на спуск. Морозова ничего не успеет сделать. Она просто смотрит на Алексея.
А Алексей просто начинает падать. Он падает прямо на тело Харкевича. И тот вздрагивает.
Дюк отпирает металлическую дверь и выходит во внутренний двор СИЗО. Точнее, это не сам двор, в который выводят на прогулку заключённых, а полоска асфальта метров пять в ширину и метров сто двадцать в длину. С обеих сторон этой асфальтовой полоски — высокие белые стены с колючей проволокой поверху. Стена, что слева, — повыше, она внешняя. Стена, что справа, — пониже, она внутренняя, за нею как раз тот вытоптанный тысячами ног дворик для прогулок.
Асфальтовая дорожка упирается в торец большого кирпичного здания с зарешеченными окнами, которое, собственно, и является одним из корпусов следственного изолятора. Дюк размеренно шагает по этой дорожке, и ничто в его облике не выдаёт противозаконности совершаемых им действий. Он не торопится, не нервничает, он просто пытается сделать то, что можно сделать.
Дюк боковым зрением видит торчащую на дальнем конце внешней стены будку постового. Она пуста.
Дюк подходит к двери, что ведёт внутрь корпуса, трогает ручку и понимает, что дверь не заперта. Дюк неодобрительно качает головой и думает, что потом — да, он настолько самоуверен, что думает о потом — надо будет обратить внимание местного начальства на недопустимую легкомысленность работников СИЗО.
Дюк заходит внутрь большого здания, которое остаётся холодным даже в разгар лета, и закрывает за собой дверь. Он запирает дверь, чтобы никто посторонний уже не мог сюда попасть. Чтобы никаких несчастных случаев. Время идёт, и подпиленные ножки в течение дня должны обрушить дело Беловых. Однако пока это не произошло, Дюк должен сыграть непривычную роль ангела-хранителя. Всего лишь час или два. Вывести Алену Белову из камеры и продержать в безопасном месте внутри СИЗО. Потом сюда сбежится все начальство, и ей уже ничего не будет угрожать. Но это будет через час или два.
