– Познакомьтесь, – лениво усаживаясь на место и принимая прежнюю расслабленную позу, сказал Илларион. – Это Матвей, а это – хозяин дачи, полковник Сорокин.
– Брузгин, – представился крепыш в камуфляже, протягивая Сорокину широкую короткопалую ладонь.
Ладонь у него была мясистая, сухая и твердая, и руку Сорокину он пожал с большой осторожностью. По этому рукопожатию чувствовалось, что Матвею Брузгину ничего не стоит сломать человеку кисть одним движением своих коротких пальцев. Лицо у него было малоподвижное и тоже будто из камня вырубленное. «Крепкий орешек, – подумал Сорокин. – Человек действия. Это тебе не Мещеряков и даже не Забродов с его фантазиями и книжными цитатами. Этого хоть топором бей, все равно отскочит и тебе же по лбу… Интересно, что он тут делает? Черт, и спросить неловко…»
– Ты извини, полковник, – словно прочтя его мысли, сказал Забродов, – что я без твоего разрешения гостей приглашаю. Мне тут потребовалась кое-какая помощь по хозяйству, вот Матвей и согласился меня выручить. Матвей у нас человек незаменимый – что называется, от скуки на все руки. Что попросишь, то и сделает. Попросишь – за день дом построит, попросишь – снесет к чертям, да не за день, а буквально за секунду…
– Много говоришь, – неодобрительно обронил молчаливый Матвей.
– Много говорить и многое сказать не есть одно и то же, – с торжественным видом провозгласил Забродов и покосился на часы.
Каменный Матвей немного помолчал, переваривая эту фразу, затянулся сигаретой без фильтра и сказал:
– Не знаю. Может, ты и прав.
– Это не я, – сказал Забродов. – Это Софокл.
Сорокин хмыкнул, поставил на стол принесенную с собой сумку и расстегнул «молнию». В сумке при этом предательски звякнуло стекло. Забродов вытянул шею и хищно принюхался.
– Хорошая штука – дача, – сказал он. – Свежий воздух, зелень, а в перспективе – овощи и фрукты… Одна беда: посидишь тут недельку, посидишь другую и чувствуешь, что начинаешь дичать, как Робинзон Крузо. Кстати, полковник, ты знаешь, что на соседней линии живет один интеллигентнейший старикан, который втихаря гонит у себя в бане самогонку? Я тут на днях с ним очень мило пообщался и приобрел бутылочку его варева.
Сорокин укоризненно покачал головой, выкладывая на стол продукты.
– Софокл был мудрец, но он говорил не про тебя, – сказал он. – Вот зачем, спрашивается, ты человека сдал? Я же все-таки мент.
– Во-первых, мент менту рознь, – возразил Забродов, по очереди заглядывая в пакеты и свертки. – А во-вторых, что значит – зачем? А зачем он гонит сивуху из старых галош? Ну, живая же резина! Хоть бы предупредил, что ли, а то я чуть было богу душу не отдал.
– Алкоголик на необитаемом острове, – проворчал Сорокин. – Ничего, скоро твоя робинзонада закончится. Завтра тещу выписывают из больницы, так что готовься к отъезду по месту постоянной прописки.
Это его сообщение произвело какой-то странный эффект.
Каменное лицо Матвея Брузгина подозрительно дрогнуло, и он бросил на Забродова быстрый, косой, тоже какой-то очень подозрительный взгляд. Забродов не донес до лица очередной сверток, который собирался понюхать, осторожно положил его на стол и некоторое время молча теребил кончик носа, задумчиво глядя куда-то в угол.
– Жаль, – сказал он наконец. – А я уже как-то привык, втянулся… А может быть, не стоит торопиться? Нужно же, наверное, после больницы немного отлежаться, отдохнуть… Честное слово, я готов посидеть тут еще недельку-другую.
– Ничего не выйдет, – сказал Сорокин. – Во-первых, теща здорова, как японский бульдозер. Обследование закончилось с нулевым результатом, ничего у нее не нашли…
– Поздравляю, – вставил Забродов.
– А во-вторых, ее, по-моему, легче застрелить, чем удержать дома. Она мне уже все уши прожужжала своей дачей.
А тут я еще имел неосторожность тебя похвалить: Илларион, дескать, навел там полный и окончательный порядок, как на опытном участке академии наук. Так она теперь рвется посмотреть, что это за порядок такой – лучше, чем у соседей, или хуже? В общем, если хочешь ее остановить, занимайся этим сам. Дать тебе телефон?
Прежде чем ответить, Забродов посмотрел на Брузгина, и полковнику почудилось, что тот едва заметно пожал плечами.
– Может, ее и впрямь застрелить? – задумчиво проговорил Забродов. – А Матвей?
– Не ощущаю разницы, – заявил немногословный Брузгин, выковыривая из мятой пачки очередную сигарету своими толстыми и узловатыми, как корни столетнего дуба, пальцами.
– Действительно, – все так же задумчиво согласился Забродов. – Что пнем по сове, что совой об пень – сове все равно.
– Эй, – насторожился Сорокин, – вы чего это? Вы это о ком? Кому это все равно – теще моей, что ли? Вы это бросьте! Напьются всякой отравы и чудят, краповые береты…
– Действительно, – сказал Забродов. – Извини, полковник. Это у нас такое специфическое чувство юмора. Профессиональное.
Недовольно ворча, Сорокин выставил на стол бутылку коньяка, немного подумал и поставил рядом с ней вторую.
– Обрати внимание, Матвей, – сказал неугомонный Забродов, рассеянно вертя в пальцах рацию, – этот человек всего минуту назад обозвал меня алкоголиком. Стыдно, товарищ полковник! Вы, как работник правоохранительных органов, должны уделять повышенное внимание профилактике правонарушений, и в частности непримиримой борьбе с пьянством и алкоголизмом. А вы что же?..
– А я и уделяю, – сказал Сорокин. – То, что выпьем мы, не достанется потенциальным правонарушителям.
– Логично, – сказал Забродов. – Тогда наливай.
– Поставь, – сказал молчаливый Брузгин.
– Пардон, – Илларион аккуратно поставил рацию на прежнее место.
Сорокин обратил внимание на то, что рация тоже была какая-то странная – чересчур маленькая и всего с одной кнопкой. Не рация, а пульт дистанционного управления, вроде тех, при помощи которых детишки заставляют двигаться в разные стороны игрушечные автомобильчики. Впрочем, даже на игрушечных пультах обычно бывает четыре кнопки.
Ну, как минимум, две – вперед и назад. А тут всего одна.
Странно…
Он посмотрел на Забродова, понял, что тот не собирается покидать насиженное место, недовольно пожевал губами и сходил на кухню за рюмками. Написанный рукой тещи график полевых работ все еще висел на дверце буфета. Он выглядел основательно потрепанным, и на нем кое-где виднелись отпечатки испачканных землей пальцев. «Универсальный гений», – вспомнил Сорокин, взял три рюмки и вернулся на веранду.
При его появлении Брузгин и Забродов, что-то тихо, но оживленно обсуждавшие, разом замолчали, и от этого полковник почувствовал себя неловко, словно был незваным гостем в собственном доме.
– Знаете, на кого вы похожи? – сказал он, выставляя рюмки на стол. – На двух шкодливых пацанов, которые подложили учительнице на стул кнопку и ждут не дождутся, когда она на эту кнопку усядется.
– Интересное сравнение, – сказал Забродов. – Подложили, говоришь? М-да…
Молчаливый Брузгин, как и следовало ожидать, ничего не сказал.
Садясь, Сорокин за что-то зацепился ногой, заглянул под стол и увидел там большую матерчатую сумку. В сумке лежало что-то тяжелое, судя по ощущению, железное и, наверное, очень ценное, раз его положили не куда-нибудь в сторонку, а именно под стол.
– Это что? – спросил он, вовсе не надеясь получить ответ.
– Инвентарь, – сказал Забродов.
– Инструмент, – одновременно с ним сказал Брузгин.
Сорокин настороженно огляделся по сторонам, рассчитывая увидеть где-нибудь на стенах дома или, скажем, на заборе следы поспешного ремонта. После всего, что творилось на даче в течение последних недель, он не удивился бы, обнаружив, что дом снесли до основания, а потом отстроили в прежнем виде за одну ночь. Ничего подозрительного ему обнаружить не удалось, и он решил не обращать внимания на странное поведение этой парочки сумасшедших. В конце концов, пребывание Забродова в стенах тещиной дачи так или иначе подходило к концу – уже, можно сказать, подошло.
– Ну ладно, – сказал он и сорвал с горлышка бутылки алюминиевый колпачок. – Давайте выпьем за благополучный исход всей этой ботанической передряги. Я сегодня с утра заезжал в ботанический сад, виделся с Анной. Она говорит, что яблони в полном порядке. Обещала угостить, так сказать, плодами… Кто бы мог подумать, что мне доведется отведать яблоки Гесперид! Кстати, Илларион, ты себе даже не представляешь, какое большое дело сделал. Позавчера…
– Тихо, – сказал Забродов, предостерегающе подняв ладонь.
Сказано это было таким тоном, что Сорокин осекся на полуслове и даже перестал разливать коньяк. Лицо у Забродова сделалось напряженным – похоже, он к чему-то прислушивался. Сорокин тоже прислушался, но не услышал ничего, кроме отдаленного шума автомобильного мотора. Тогда он повернул голову и посмотрел на Брузгина. Твердокаменный Брузгин с невозмутимым видом давил в импровизированной пепельнице короткий окурок, но его левое ухо было не то случайно, не то намеренно повернуто в ту сторону, откуда доносился звук мотора.
