— Пойми, Мишка, так нужно! Мне нужно уйти! Нужно! Ради Вари, ради себя… Не могу я остаться с ней! Не могу! Не имею права! Не сердись, дружочек мой!.. Не могу! Неужели непонятно?.. Береги Варю, слышишь? Береги!.. Все! — Он подтолкнул Мишку к двери. — Домой! — Тот нехотя подчинился, и Савелий сразу закрыл за ним дверь.
Обиженный пес уселся перед закрытой дверью на задние лапы и не мигая смотрел на нее. И если бы он мог говорить, то, вполне вероятно, сказал бы примерно следующее: «Какие же странные и непонятные эти люди: сами создают себе сложности и сами потом преодолевают их…» Так бы сказал Мишка, если бы умел говорить, но сейчас, словно почувствовав, что случилось нечто непоправимое и Савелий ушел навсегда, Мишка неожиданно поднял морду кверху и негромко, но тоскливо завыл…
Варвара выплакала обиду, подложила овса лошадям и присела на скамеечку, поглядывая на дверь, ожидая, что Савелий вот-вот придет за ней. Она ругала себя за то, что не смогла сдержаться от дурацкого вопроса. Дура!.. Какая же она дура! У человека, возможно, горе, несчастье, а она с дурацкими расспросами… Только-только отогреваться начал, а она… И ведь чувствовала, что у него какая-то тяжесть на душе!.. Она вдруг подумала о выброшенном нижнем белье Савелия… Что это с ней? Белье, видите ли, ей не понравилось! Ерунда все это! А документы?.. Нет документов, никуда не торопится… уехал ненадолго и вернулся! Отсутствие документов действительно смущало… Может, потерял?.. Или не брал с собой? Зачем они ему в тайге? Сама-то ходишь с паспортом в тайге?.. С удостоверением, и то потому, что по должности положено… Настораживает другое: что никуда не торопится!.. А куда ему торопиться? Детдомовец, родных нет… Как глаза его заблестели, когда она внесла печенье! Сущий ребенок!..
А как рассказом увлекся?! И поет красиво… Только-только расточки появились, а она взяла и наступила! И черт ее дернул?! Воистину верно говорят: «Язык мой — враг мой!»
А работа? Почему он не спешит на работу? Господи, зачем же она играет с собой с собой в прятки? Давно же догадывается, откуда Савелий пришел! И что с того? Это что, может остановить ее? Или она не смотрела в его глаза? Разве ЭТО может поменять отношение к нему? Нет? Нет… Так что же она Баньку валяет?.. Оправдывается, защищает его, ищет подозрительные моменты… Кем бы он ни был…
Что-то долго он свой характер выдерживает. Значит, в самом деле сильно обиделся. Надо пойти и поговорить с ним начистоту! Ведь нравится он ей! Чего, спрашивается, скрывать? Если есть горе на душе — вместе понесут: вдвоем легче, чем одному… Да и она ему явно небезразлична. Что-что, а это-то она точно ощутила!.. Ощутила? А если ошибается, он точно так же мог к любой прислониться в таких обстоятельствах: выходила, от смерти спасла, дан женщины давно не было… Тогда как?.. Нет, только не это! Если бы это, то давно бы уже приставать начал…
Варя вдруг вспомнила, как с трудом отшила Антона: лапать пытался всякий раз, когда Егора не было… Ведь ему за шестьдесят, а своего шанса никогда не упустит: после гибели Егора и вообще проходу не давал. Да, а Савелий все не идет… Надо же, какой упрямый! С характером мужик!.. Егор тоже не уступал, если знал, что прав. Неожиданно Варе показалось, что кто-то плачет… или стонет… Она прислушалась… Господи! Это же Мишка подвывает! И так жалобно, тоскливо, как на похоронах… Точно так же он выл, когда Егора хоронили… Долго потом стоял этот вой в ушах.
Варя вскочила и бросалась к дому. Казалось, что эти метры она бежала долго, очень долго… Бежала изо всех сил, хотя прекрасно сознавала, что может уже не торопиться… Поздно!
— Савелий, — позвала она тихо, неуверенно, не желая верить в то, что никто не отзовется.
Послышались чьи-то странные шаги, и Варя быстро обернулась — это цокал своими когтями Мишка. Поджав лохматый хвост, он виновато опустил голову и старался не смотреть на хозяйку, словно чувствуя, что ей сейчас не до него… Хотя всем своим видом просил у нее прощения за то, что не смог удержать Савелия…
Она осмотрелась и неожиданно увидела белый листок бумаги, нелепо торчащий на праздничном столе. Еще не прочитав послание. Варя уже ЗНАЛА, что в нем. Она тяжело опустилась на диван и долго не решалась прикоснуться к этому злополучному письмецу… Наконец все-таки сразу встала, подошла на ватных ногах к столу… В глаза сразу же бросилось страшное слово… Страшное потому, что звучало категорично и безнадежно: «…прощайте!»
Прощайте! Это значит, что они больше никогда не увидятся! Господи! Да что же это такое? Прощайте!!! Гос-по-ди!!! Что же она наделала?! Первым желанием было броситься за ним вдогонку… вернуть его, попросить прощения…
Как странно: «прощение» и «прощайте» имеют один и тот же корень. О чем Это она?.. Он ушел!!! Вот главное! Нужно идти за ним и как можно быстрее! Он не выдержит, не проживет один в тайге! Он же совершенно не подготовлен к этой жизни! Только-только на ноги поднялся… Господи, это же бред! Все бред, что она говорит! Савелий прекрасно проживет в тайге сколько угодно… Стоп! Он пишет, что в ближайшее время вернет все, что задолжал… Значит, «прощайте» не в смысле навсегда, а «прощайте» в смысле «до свидания»?..
Варя почувствовала некоторое облегчение, снова опустилась на диван и стала машинально гладить Мишку по широкому лбу, успокаивая и отвлекая его от тоскливого подвывания… Варя вдруг вспомнила о тряпичной карте, которую видела у Савелия… Как и откуда она у него оказалась? Ведь недаром она остановила свое внимание на ней? Что-то же напомнил ей этот рисунок…
До первого тайника, указанного на карте, Савелий добрался к вечеру: еще было светло… Выполнив незамысловатые отсчеты: десять шагов на север от сосны с крестом, потом двадцать шагов под сорок пять градусов, — он стал искать вход и вскоре наткнулся на металлическое кольцо, когда откинул трухлявое дерево в сторону. Очистив от снега крышку, к которой было прикреплено кольцо, он не без труда поднял ее и увидел небольшую лесенку, ведущую вниз. Спустившись по ней, Савелий чиркнул спичкой, осмотрелся и увидел лампу, название которой сразу же вспомнил — «летучая мышь», точно такая же зажигалась у них в детском доме, когда по каким-либо причинам отключался свет…
Бревенчатую комнатку залил яркий свет… Это была своеобразная землянка метра в четыре длиной и три — шириной. Помещение было утеплено со всех сторон тщательно обтесанными бревнами, уложенными плотными рядами и проконопаченными. Наткнуться на него случайно было практически невозможно; бревенчатый потолок был засыпан землей, на которую выложен дерн. И если бы Угрюмый не рассказал ему, как отыскать вход, то и карта бы не помогла.
Точно такие же землянки строили себе партизаны во время войны. Умело сложенная и, как говорится, со всеми удобствами для проживания: просторно, сухо, тепло и «мухи не кусают»…
Внутри было так чисто и уютно, что казалось, хозяин только что вышел и вот-вот вернется. Напротив лестницы стоял топчан со спальным мешком. Слева от него — небольшой столик, прикрепленный к стене, как в поезде. На нем спиртовка и коробка с сухим спиртом. Там же над столиком в стене были два встроенных шкафчика: один — с посудой, другой — с запасом продовольствия, достаточного на добрый месяц нормальной жизни одному человеку.
В отдельной коробке Савелий нашел и патроны, которые, к его радости к удивлению, подошли к карабину: одна половина — на птицу, а другая — на крупного зверя. Все было тщательно и аккуратно уложено, промаслено… В деревянном полу Савелий обнаружил еще одну крышку, а когда откинул ее, то увидел небольшой подпол, в котором нашел бутыли с водой, небольшие мешочки с различными крупами, банки с соленьями, вареньями…
— Солидно упаковался Браконьер! — воскликнул он. — О, даже книги!
Книгам Савелий удивился больше всего. Их было несколько: один — современных авторов, другие — русских классиков, а одна, покрытая уже ветхой корочкой, его просто поразила. «Все, что известно современной медицине о травах лесных». С.-Петербургъ, издание А. С. СУВОРИНА, 1882 год.
Под топчаном Савелий нашел стальную канистру, наполненную керосином. Ну что ж, довольно неплохо здесь: еды — завались, соли — в достатке, захочется свежатинкн — карабин имеется… Из муки можно блинов напечь или оладьев. Жить можно! Он развалился на топчане и увидел еще один шкафчик, вделанный в стену. Открыв его, Савелий наткнулся на какие-то странные бруски, непонятно из чего сделанные. По форме и размерам они напоминали кирпичи зеленовато-серого цвета. Аккуратно уложенные, бруски заполнили всю нишу-шкаф. Савелий осторожно взял один: поверхность его была бархатистой и мягкой, словно покрытая толстым слоем паутины. — Да и сам «кирпич» был очень мягким.
Достав финку, он разрезал его пополам, и мгновенно землянка наполнилась запахом хлеба? Свежий, мягкий, словно только что испеченный, но слегка остывший пшеничный хлеб!!! С некоторой опаской Савелий отщипнул, кусочек мякиша и сунул в рот… Если бы он не знал, что в землянке никого не было более года, то подумал бы, что хлеб действительно испечен сегодня утром, в крайнем случае — вчера… А какой вкусный и ароматный! В чем же секрет? В добавке в тесто или в этом странном обволакивающем материале сверху? Может, в том и в другом? Да-а-а… Савелий восхищенно вздохнул, покачал головой: ай да Браконьер! Да его награждать надо. Нобелевскую премию давать, а не в тюрьму сажать! Сколько же еще тайн сокрыто от людского ума в природе? Уму непостижимо!..
