Нина подошла почти вплотную и, прижимая одной рукой мою кисть к губам, другой обхватила шею, провела по волосам и поймала пальцами мочку уха. Острые ноготки впились в кожу, и я поморщился.
— Что ж, — спросил, — зря ломали дверь?
— Хочешь прежде меня накачать? — она подмигнула.
Разбитая бутылка коньяка была уже пустая на две трети, когда я пришел. Во сколько она начала? Как только получила телеграмму?
— Поищи на полке справа, — говорит она. — На нижней.
Давно ли мы перешли на ты? И надолго ль? Согнувшись в три погибели, я шарю в темноте и наталкиваюсь на всякую ерунду вроде старых ботинок и пустых трехлитровых банок. Вдруг под ладонь попадается какой-то тряпичный комочек, и я непроизвольно поворачиваюсь к свету, чтобы его рассмотреть. Лучше бы я этого не делал. В кулаке у меня был зажат женский носовой платок.
Поднимаю глаза на Нину. Губы у нее нервно подергиваются. Потом она резко бьет меня по руке. Платочек падает на пол.
— Вот, значит, куда он от меня своих б… прятал, — кричит она, — если я не вовремя возвращалась…
Она судорожно всхлипывает, отворачивается, и тут ее начинает тошнить.
Волоку даму в туалет.
— Уйди, — просит она между приступами. — Убирайся отсюда. Не смотри.
Иду на кухню, наливаю стакан одной заварки. Закуриваю. Минут через пятнадцать приходит Нина.
— Выпей, — говорю я, жестом показывая на стакан чая. — Поможет.
Глаза у нее уже совсем трезвые.
— Мне очень стыдно, — она теребит поясок халата, — поверьте, это впервые в жизни.
— Ничего не было, — я киваю, — договорились?
Она отводит глаза. Я смотрю на часы. Значит, путь к Бессонову в ближайшие дни лежит через Громову, как я и предполагал. А мне он нужен именно в ближайшие дни. Точнее, не он, а что — сами знаете.
— Сегодня вам лучше уйти, — нерешительно произносит Нина. — Вы не подумайте…
— У меня уже есть номер в гостинице.
Нина кивает, и мы прощаемся. Она очень бледная, мне ее жаль. Но что тут поделаешь?
* * *
На новое место жительства я попал к девяти часам вечера.
У гостиничных номеров есть одно неприятное свойство — к ним привыкаешь. Привыкаешь к пятнам на обоях, скрипящему креслу и поцарапанной плоскости стола, улице за окном и голосу дежурной. Может, именно поэтому я не люблю подолгу задерживаться на одном месте — в день отъезда становится страшно, что больше никогда сюда не вернешься.
Я поставил сумку, стянул свитер, расстегнул ворот рубашки и распахнул окно, чтобы немного подышать вечерним воздухом. На улице только смеркалось, и сквозь причудливую вязь деревьев проглядывали красные крыши домов. От серых плит тротуара веяло вечерней сыростью. На каждой плите сидело по жабе.
Я вернулся к сумке и стал подбирать наряд для предстоящего мероприятия. За окном квакнула одна жаба. Потом вторая. Похоже, они задумали устроить концерт.
* * *
Через час я уже был возле дискотеки. Правда, как выяснилось, меня там не особо ждали.
— Слушай, парень, — сказал мне в дверях довольно мрачный субъект, почесывая выбритый затылок, — катился бы ты отсюда, а? В зале и так полно народу.
— Меня ждут, — я попытался оттолкнуть его и без лишних разговоров пройти наверх. Но недооценил субъекта. Потому что через секунду он уже яростно выкручивал мне руку.
— Отпусти, — наконец попросил я.
— Брыкаться не будешь? — пропыхтел он.
Видимо, я тоже был не подарок.
— Хорошо.
Он отпустил.
— Можешь кого-нибудь послать. в зал? — я растирал затекшую руку.
— Это еще зачем? — субъект не отличался приветливостью.
— Передай барменше, — я полез за деньгами, — привет.
— От кого? — он взял купюру двумя пальцами за уголок.
— От… инкогнито.
— Чего-чего?
— По буквам повторить? — я прищурился.
— Да нет, не надо. Не глухой. Гвоздь! — окликнул он какого-то типа, выходящего из туалета. — Сходи к Зойке. Передай…
Гвоздь вернулся довольно скоро и буркнул субъекту:
— Зойка просила пропустить. Ее приятель.
— Постой тогда за меня.
Субъект поднялся вместе со мной наверх, провел через зал, раздвигая танцующих, и, подтолкнув кого-то под ребра кулаком, освободил место у стойки. А под конец вернул деньги. Это меня особенно потрясло.
— Вход бесплатный, — пояснил он. — Вы платите только за напитки.
— У вас тут строго, — я улыбнулся барменше.
— Здорово помяли? — она ответила на улыбку. — Здесь чужих не любят. Учтите на следующий раз.
— Следующего раза не будет. Сзади я его не подпущу, а спереди со мной справиться не так-то просто.
— Ишь ты, какой крутой, — сказала она насмешливо. — Как утес на Волге. Что закажете?
— Дайте кофе.
— И чего-нибудь покрепче? — напоминает барменша.
Она отходит, а в это время кто-то окликает меня:
— Вот не ожидала вас здесь встретить…
Я обернулся и получил удовольствие лицезреть лаборантку, ту самую, языкатую. Звали ее Марина, я запомнил.
— Что, слишком старый? — я хмыкнул.
— Неудачно пошутила, каюсь, — она садится на соседнюю табуретку, немыслимо переплетая джинсовые ноги.
— Чем вас угостить? — спрашиваю я.
— Если можно, стакан фанты. Тут очень душно.
— Вы одна?
— Нет, с друзьями. Отмечаем жизненный успех одного милейшего человека.
Она облизнула вишневые накрашенные губы. Красилась она неистово. А зря — мордочка у нее вполне смазливая, если представить без косметики (что довольно сложно). Женщины при помощи туши, помады и пудры творят поистине чудеса, я бы многим из них народного художника сразу давал. Ну, пусть не народного, заслуженного…
Барменша поставила между нами длинный бокал с оранжевым напитком, кофе и рюмку на блюдечке. В рюмке был какой-то ликер ядовитого голубого цвета. Я расплатился.
— Как устроились? — спросила Марина.
— Неплохо. Эдгар помог с гостиницей.
— Знаю. Кстати, без меня не обошлось. В гостинице одноклассница работает, я попросила отдельный номер. Вам ведь отдельный дали? На каждом этаже только по одному одноместному, и все занимают кавказцы.
— Значит, я у вас в долгу?
— Не пугайтесь. Потребую всего лишь массу мелких услуг, — она засмеялась.
— Готов. Всегда.
— Для начала — проводите меня сегодня домой. Ничего себе заявочка, да? — она снова засмеялась. — Просто в нашей компании два отрока уже предложили себя в провожатые, а выбрать одного — обидеть другого. Коллектив не простит.
— Берите обоих.
— Вот еще. Они передерутся по дороге. Тем более под этим делом.
— Да, тяжело вам. Как соберетесь уходить — дайте знать.
— А может… Прямо сейчас к нам присоединитесь?
— Не стоит. Я человек робкий, приобретать новых знакомых пока не собираюсь.
— Как знаете.
Она достает пудреницу, проводит пуховкой по лицу.
— Ничего картинка? — спрашивает.
Я показываю большой палец.
Потом она уходит, а я знаком прошу барменшу обратить на меня внимание.
— Не люблю одиночество… — начинаю волынку.
— А мне показалось, вы встретили приятельницу.
— Это не то…
— А, понимаю.
— Мой товарищ — вы его сегодня видели — говорил, что у него тут бывает знакомая…
— Вот оно что? Кто такая?
— Вера Громова. Вы ее случайно не знаете?
— Верку-то? Справа она, за крайним столиком, — барменша скосила глаза, — только как бы не вышло скандала. Она, кажется, в компании…
Осторожно поворачиваю голову, словно рассматриваю танцующих, пока мой взгляд не упирается в молодую женщину с белыми прямыми волосами и тонким нервным лицом. Рассмотреть как следует не удается, так как между нами маячит мужская спина.
По всему выходит, что они спорят. Вроде мужчина уговаривает ее пойти с ним, но девушка отрицательно качает головой. Наконец спутник машет рукой и, не оборачиваясь, уходит.
Мне почему-то кажется его фигура знакомой. И еще — он все время старался быть ко мне спиной.
— Все выходит довольно просто, — я оборачиваюсь к барменше.
— Похоже, — отвечает она. — Потанцуйте с девушкой, пока ее кавалер не вернулся.
— Непременно.
Я пошел и пригласил. Она согласилась, только быстро оценила с ног до головы и сразу же положила руки мне на плечи.
— Вы хорошо танцуете, — сказал я после того, как мы ввинтились в толпу и в этом бешеном галопе продержались до конца мелодии.
— Спасибо, — только и ответила.
Почти без перерыва начался медленный танец. Я аккуратно повел ее за собой поближе к окнам, где воздух был свежее. Танцующих много, но мы ни с кем не столкнулись, и она ни разу не сбилась с ритма.
— Вы не огорчайтесь, что ваш дружок ушел, — сказал я. — Он еще вернется, и все образуется.
