Вечером Лева вернулся с работы и обнаружил жену в ванне, отмокающую в мыльной горячей воде, но не рыдающую, не испуганную, а какую-то потухшую. Об изнасиловании она рассказала Леве со всеми самыми живописными подробностями, но отстраненно, как если бы речь шла не о ней, а о соседке. Не жаловалась, не ныла, лишь попросила прощения за то, что опять нарушила его строгий запрет — не садиться в лифт с незнакомыми людьми. В тот вечер Лева почему-то ясно понял, что их счастливый брак исчерпал себя.
На другой день отвез ее к родителям в Битцу (на метро и троллейбусе, изуродованный «Москвич» так и стоял на дворе неприкаянный), старикам решили ничего пока не рассказывать, объяснили ее появление тем, что Леве якобы предстоит командировка на две-три недели. Но в командировку он тоже не попал.
Когда вернулся домой, в квартире его поджидали двое мужчин, солидных, не какая-нибудь шушера. Они по-хозяйски расположились в гостиной и попивали коньяк из Левиных хрустальных фужеров. Один бородатый, другой в пенсне (почти Чехов), оба словно сошли со страниц газеты «Коммерсантъ». Ничего угрожающего, настораживающего в их облике не было, если не брать во внимание, что непонятно было, как они проникли в квартиру, не ломая замка.
— Вот и хозяин, наконец, — благодушно заметил бородатый. — Мы уж заждались… Присаживайтесь, Лев Иванович, выпейте чарку за компанию.
Лева присел и машинально осушил поданную рюмку. Только впоследствии сообразил, что гости, хотя у них было налито, ни разу не пригубили свои фужеры.
— Что вам угодно? — спросил осипшим голосом, но не испытывая страха. К слову сказать, за те дни, когда завертелась эта мерзкая карусель, он кое-что понял про себя такое, чего раньше не знал, и что, бывает, в мирной жизни человек, проживя до старости, так и не узнает по той причине, что не выпадает подходящего случая. Наверное, так же было бы и с Левой: он защитил бы кандидатскую, потом докторскую, может быть, достиг бы достаточно высокого положения в науке и материального преуспеяния и, с честью пройдя земной путь, загнулся бы от какой-нибудь старческой болезни, помахав на прощанье ручкой безутешным близким и родным. Но получилось иначе: явился вселенский тать, угробил науку, разорил страну и к Леве мимоходом подослал порученцев, чтобы отобрать жилье и перекрыть ему кислород. И тут Лева с удивлением обнаружил, что обладает некими качествами, не позволяющими ему, подобно многим в его положении, согнуться в дугу и смириться с поражением. Назовите как хотите: тупым мужским упрямством, воинской доблестью или отчаянием зверя, загнанного в угол, но, испытав множество эмоций — раздражение, обиду, сочувствие к Марютке и боль за нее, гнев и ярость, — он ни на единое мгновение не испугался за собственную шкуру, чего не было, того не было. Не изведал он и чувства беспомощности, отнимающего силы и превращающего мужчину в комок грязи под пятой победителя. Он и сейчас готов был драться с наглыми пришельцами, грызть их зубами — и от немедленного действия его удерживало лишь любопытство.
— Ах, Лев Иванович, какой же вы, однако, скользкий человек, — заговорил бородатый, он был, видимо, центровым, а его товарищ в пенсне выполнял роль молчаливого соглашателя и при каждой фразе либо внушительно сопел, либо, напротив, радостно улыбался. — Вы же прекрасно знаете, что нам угодно, но это уже не суть важно. Кстати, приношу извинения за действия некоторых наших сотрудников. Низовая инициатива, черт бы ее побрал. Никому нельзя доверить самого простого дела.
— А вы, значит, из верхов?
— Что вы, что вы! — бородатый поднял обе руки ладонями наружу, энергично отсекая его предположение. — Мы тоже только винтики, как и вы, Лев Иванович. Помните такую теорию? Она совершенно справедлива. Как при старой системе мы были винтиками, так ими и остались. Уверяю вас, тут не из-за чего переживать. Каждому свое, сказано в Писании.
Неожиданно для себя Лева заинтересовался этим побочным рассуждением непрошеного гостя.
— Как же вы отличаете, кто винтик, а кто нет?
— Исключительно по функциональным признакам, дорогой мой. Крестьянин пашет землю, рабочий стоит у станка, ученый корпит над своими проектами, мы с вами делим квартиру, а те, кто наверху… они управляют миром. Таков порядок, установленный Всевышним. Плох он или хорош — не нам судить… Да вы пейте, пейте, Лев Иванович, думаю, вам не повредит.
Лева махом опрокинул вторую рюмку.
— Но кто дал вам право?..
— Терпение, дорогой. — Бородатый извлек из кейса стопку бумаг, положил перед собой и сверху накрыл ладонью. — Вот здесь, Лев Иванович, все сказано о правах и об обязанностях. Все концы, как говорится, сведены с концами. Теперь уж, надеюсь, вы не будете в претензии… В принципе, это, конечно, моя вина. Не следовало пускать дело на самотек, давно нам пора было встретиться и все полюбовно уладить… Сразу подпишете или ознакомитесь?
В ту же секунду у Левы началось странное головокружение: комната сдвинулась с места и ее словно закачало на волнах. Лица собеседников смазались, как при телевизионной помехе, а когда возникли снова, это были уже совсем другие люди: не обидчики-злодеи, пришедшие его ограбить, а милые, родные братья по разуму. Особую симпатию вызывал тот, в пенсне, похожий на Чехова, в его темных глазах застыло выражение смирения и какой-то сверхъестественной, всепоглощающей доброты. «Подпоили чем-то!» — мелькнула паническая мысль и тут же исчезла. Лева ощутил прилив бодрости, как бывало с ним, когда удачно завершал какую-нибудь большую сложную тему.
— Чего уж там, Лев Иванович, — благодушно прогудел Чехов, впервые открыв рот. — Ради вас стараемся. Не ради себя. Подмахните — и никакого базара. Баба с возу, кобыле легче. Вот здесь и здесь, пожалуйста…
— Конечно, конечно, — заторопился обнаруживший в пальцах авторучку Лева, боясь обидеть новых друзей хотя бы намеком на недоверие. Спешить пришлось еще и потому, что строчки на бумаге двоились и прыгали, как живые мошки.
Бородатый дружески подмигнул Леве, убрал документы в кейс, а новое воплощение Чехова отвинтило крышку у стеклянной трубочки и всыпало Леве в рюмку какого-то серого порошка.
— Отметим сделку, Лев Иванович. Чтобы дома не жу-рылись.
Левино сознание расслоилось, внутренний голос шепнул: не пей, отравят! — но это был слабый, тонкий, затухающий импульс. Лева радостно поднял рюмку со словами: — За ваше здоровье, господа! — бестрепетно ее опрокинул.
Пробуждение было таким же, как и убывание — внезапным. Он лежал на сырой земле, на траве в каком-то лесу или парке. То ли утро было, то ли вечер. Но ни ночь ни день. Хотя он был в своей теплой, на подкладке куртке, все же успел одним боком заиндеветь.
О том, что служилось, помнил все до мелочей, до того момента, когда выпил серый порошок, подсыпанный реин-карнированныц Чеховым. Конечно, он стал жертвой гипноза, подкреплённого какими-то снадобьями, а что же еще? Башка до сих пор будто набита паклей.
Лева потихоньку ощупал себя: спасибо, мужики, что хоть не били. Шаря по карманам в поисках сигарет, наткнулся на какую-то бумагу. При слабом, скорее предрассветном, чем вечернем мерцании небес разглядел, что это копия купчей на его собственную квартиру, оформленная, кажется, по всем правилам, с гербовой печатью, и чек на его имя с проставленной суммой — десять тысяч рублей. Беги в сберкассу, отоваривай и гуляй — от рубля и выше.
Потирая окоченевший бок, Лева поднялся и побрел через лес. Светало, лес оживал, наливался птичьими голосами и тугим, весенним теплом. Лева смутно ощущал, что какая-то важная, большая часть его жизни осталась позади и возврата в нее нет, но как ни странно, испытывал некоторое облегчение, словно свалил с плеч тяжкий, невидимый груз. Сердцем, забившимся вдруг в унисон с майским утром, угадывал замаячившую впереди уже окончательную свободу от всего земного…
Вскоре встретил на тропе пожилого господина, спозаранку выгуливавшего оранжевую, с умильной острой мордочкой таксу. Собака весело его облаяла, и хозяин ірозно на нее прикрикнул: — Тубо, Алиса! Уймись, засранка.
Лева обратился к нему с вопросом: не подскажете ли, друг, где я очутился?
Мужчина ничуть не удивился: мало ли нынче шатается по Москве заблудившихся путников. Оказалось, Леву свезли в Тропаревский парк, на Юго-Западе. Он расспросил, как добраться до автобусной остановки и заодно стрельнул сигаретку. Мужчина, угостив его «Кэмелом», закурил вместе с ним.
— Прекрасное утро, не находите, сударь? — спросил, подставляя лицо проблеснувшему сквозь березовую листву солнцу.
— Удивительное, — согласился Лева. — Природа словно улыбается.
— Похоже, лето будет жаркое. Судя по Рождеству.
— Приметы теперь иногда врут. Все как-то сместилось в мире. Климат, что ли, меняется.
— Озоновая дыра, — подтвердил собеседник. — Я читал недавно статью, очень убедительную… ученые предостерегают, если дальше станем безобразничать, нечем будет дышать. Передохнем к чертовой матери безо всякой войны.
