– Нет, Сережа, ты это импортное вытье убери, есть же отличная советская эстрада...
– Семен Иванович, это ж у меня «Генералы песчаных карьеров»,– не моргнув глазом, ответствовал Волчонок.– Фильм, сами знаете, идеологически выдержанный, о тяжелой судьбе подростков в странах капитала... Соответствующие рецензии в нашей прессе имели место быть.
– Да? – с некоторым сомнением сказал замполит.– Не врешь?
– Семен Иваныч, сами можете в библиотеке порыться.
Панкратов вздохнул:
– Ну ладно, запускай уж...
Не дожидаясь, когда Волчонок установит бобину, Мазур встал и целеустремленно направился в тот угол, где рядом с Ириной так и вился тот, пижонистый и хлыщеватый, один из тех, кто представлял на судне чистую науку. То ли кандидат, то ли уже доктор, из вундеркиндов, в общем. Небрежно бросил ему:
– Пардон, месье...– и, закрепляя успех, повернулся к Ирине: – Вы позволите?
Кажется, выиграл раунд: бородатый вундеркинд не успел опомниться и предпринять контрмеры, а Ирина с мимолетной улыбкой, снова заставившей его старлейское сердце ухнуть куда-то в сладкую тоску, послушно пошла впереди него на середину кают-компании. Тут и мелодия грянула из обшарпанных динамиков, грустная, плавная, завораживавшая совершенно непонятным языком – португальским, кажется. Знатоков португальского в группе не было ни единого – слишком много времени прошло с тех пор, как островами владели «португезы», всякое их влияние давно исчезло и язык тоже...
В мозгу у Мазура сам собой ложился на музыку чей-то доморощенный перевод, который они на базе пели под гитару:
Пускай опасность ходит по пятам, да, по пятам...
Нас полицаи ловят здесь и там,
и здесь, и там, и здесь, и там.
Нас генералами не зря зовут,
они себя в обиду не дадут...
Ирина колыхалась в его объятиях, полузакрыв глаза, но Мазур, с женщинами, в общем, не новичок, все же не чувствовал, чтобы между ними проскочила пресловутая искра, установилась не определимая словами связь. Он был сам по себе, девушка – сама по себе, и от этого брала тоска. Чуть опустил голову, коснулся щекой ее распущенных темных волос, попытался притянуть к себе, на самую чуточку, чтобы только это было многозначительно и выломилось за пределы обычных танцевальных объятий. И тут же почувствовал, как ее тело под тонким платьем легонько напряглось – опять-таки знак, не позволивший сократить дистанцию ни на миллиметр.
– Ира...– сказал он тихонько.
– Что?
– А не полюбоваться ли нам звездами? Они прекрасны в эту пору...
– У меня в школе всегда двойка была по астрономии.
– Вот я и постараюсь школьные знания расширить. Нет, я не в том смысле...
– А в каком? – смешливо шепнула она на ухо.
Мазур замолчал – она вновь ухитрилась в два счета загнать ухажера в тупичок...
– Интересно выглядит на корабле флирт, правда? – прошептала Ирина.– Все обычные штампы моментально отпадают. Две уловки только и остались: звезды на палубе посмотреть да в каюту зайти чайку выпить...
– Ира...
– Ну что? Я самая лучшая на свете, да? Это у тебя эффект ограниченного пространства, да и юбок тут мало. Остынь...
– Что с тобой сегодня?
– Со мной? Ровным счетом ничего. Танцую вот...
Мазур тяжко вздохнул про себя: как будто и не с ней неделю назад до рассвета целовался на палубе, как будто не этим самым ладоням позволялись кое-какие вольности... Выходит, все это ровным счетом ничего и не значило? Научится он когда-нибудь понимать женщин или это только адмиралам дано? Взять вон Свету: ведь спит с Драконом, полкоманды в курсе, а ему пятьдесят восемь, старик, как же так получается?
– Ну что ты надулся? – тихонько засмеялась она.
– Ничего подобного.
– Надулся-надулся... Кирилл, я женщина взрослая. Замужем была.
– Ну, на сколько ты там меня старше...
– На полтора года. Но не в том дело.
– А в чем?
– Пацанчик ты еще, мой верный обожатель. Хочешь, прямо сейчас, на людях, вопьюсь в губы страстным поцелуем? – Почувствовав, что Мазур от неожиданности легонько отпрянул, она прыснула: – Ну вот, я и говорю...
– Играешь ты со мной, а?
– Ну вот, слава богу, догадался наконец... Я – молодая ветреная женщина, мне так по судовой роли положено. А тебе положено мяться, вздыхать и уныло тосковать. Умеешь? Хочешь, пойдем к тебе в каюту? Или – ко мне? Или – не пойдем, чтобы замполита зря не дразнить, он, хоть по Светкиным коленкам взглядом и елозит, службу знает четко. Бдит-с.
– Дать бы тебе в ухо,– неожиданно сказал Мазур.
– А вот это уже интересно,– промурлыкала Ирина.– Это уже называется – действовать в правильном направлении... Впечатление производит, а как же. Ну, дай. Только легонько.
– Не могу.
– Это пуркуа?
– Нравишься ты мне чертовски.
– Ой, как романтично... Ну, не дуйся. Может, мне надоест уже сегодня роковую женщину изображать. Мы, женщины, создания непредсказуемые. Ты лучше скажи, почему это ты, хоть я тебе и нравлюсь чертовски, вокруг француженки вился? Я, конечно, про красоточку Мадлен. Имя-то какое пошлое, стандартное до одури...
– Вовсе я вокруг нее не вился,– сказал Мазур.– Это она вокруг нас вьется, и романтики здесь нет ни малейшей. Она ж журналистка, ей, хоть расшибись, сенсации нужно раскапывать. А какие здесь сенсации? Вот и надеется от «руссо маримано» выдоить хоть капельку того, что сойдет за новости...
– Ага, оправдываться начал?
– Ничего подобного. Чист я перед тобой, как слезинка. Ирин, может, все же...
– Посмотрим,– пообещала она.– А пока, если ты не заметил, уж пару минут как быстрый танец лабают...
– Ну и черт с ним, подумаешь...
– И верно...
Они колыхались в медленном танце, пока не наступил короткий перерыв. Ирина вернулась на прежнее место. Провожая ее унылым взглядом, Мазур в очередной раз назвал себя дураком, в очередной раз пообещал себе завязать с этим безнадежным делом – и, конечно, в очередной раз сообразил, что так на это и не отважится, будет по-прежнему, как она совершенно точно подметила, мяться, вздыхать и уныло тосковать...
– А не выйти ли нам погулять, старый?
Это, конечно, был молодой вундеркинд. Мазур не раздумывал:
– А пожалуй что, месье...
Стараясь не привлекать внимания излишней поспешностью, они прошли в конец коридора, где в тупичке-загогулине висел огромный красный огнетушитель, а в ведре с песком покоились во множестве скукоженные окурки.
– Ну? – спросил Мазур вяло.
– А не кажется ли вам, друг мой, что нам пора как следует стукнуться? – осведомился вундеркинд.
– В каком смысле?
– От ситуации зависит. Может, морально, а может, и по принципу «Морда-морда, я кулак, иду на сближение!»
– Причина?
– Старый, ну ты ж не дурак?
– Да вроде,– сказал Мазур.
– Вот видишь. Хоть и атеист я, а скажу тебе, как на духу: с этой девушкой я намерен дружить. Вдумчиво и углубленно.
– А она?
– Мы ж мужики, старый... Кто-то да должен отвалить в сторонку. У меня вот твоя кандидатура возникла...
– Странно,– сказал Мазур.– А у меня, наоборот, твоя... Уловил?
«Что ж ты делаешь, идиот?» – прямо-таки взвыл он про себя.
Эту ситуацию он прекрасно знал еще по Вьетнаму. «Запомните одно,– талдычило начальство, независимо от личности и звания.– На задании ваш организм вам попросту не принадлежит. Организм ваш – казенная собственность. Избегать любых травм, как геенны огненной. Боевой пловец со сломанным пальцем, ушибленным коленом или вывихнутой рукой – балласт форменный, и не более того. А посему смотрите у меня!» Самое печальное, что начальство было кругом право: иногда слишком многое поставлено на карту. Каким бы ни был многообещающим кадром Толя Чехарин, а когда в Камране подрался с вьетнамскими летунами и всего-то лишь расшиб кулак так, что через недельку зажило бы, как на собаке,– вылетел в Союз быстрее баллистической ракеты. До Северного флота дело не дошло, но неприятностей он поимел вагон и маленькую тележку, крупно повезло парню, что вообще оставили в бригаде...
Так что драться нельзя. И не драться нельзя. Положеньице... Мазур мог бы разделать этого пижона, как бог черепаху, но ведь возможны любые случайности, от которых виртуозное владение боевой рукопашной не спасает...
– Позвольте, ребята? – Самарин непринужденно протиснулся меж ними, раздвинул их в стороны и дружелюбно осклабился: – Вы тут, часом, не дуэль намерены устроить?
– А если бы? – с вызовом поинтересовался вундеркинд.
Лаврик подкинул на ладони принесенный с собой прямоугольный сверток, тщательно завернутый в газету «Советский спорт», и в три секунды освободил его от бумаги. Обнаружился качественный, нимало не выкрошившийся кирпич темно-морковного цвета.
Вундеркинд отступил на шаг, удивленно пробормотав:
– Эт-то как понимать?
– Смотри сюда,– сказал Лаврик и ловко вложил кирпич ему в руки.– Целый ведь, без подвоха? Погляди-погляди, изучи... Целый? А теперь глянь и оцени...
