Ознакомительная версия.
Чего нервничаем? Ах, уже не нервничаем.
— Вот и не заводи.
— Мы отвлеклись, — пропыхтел разогнавшийся Гароцкий (Вадим уж начал подозревать в этом потном еврее классического зануду). — По всем приметам, за нами наблюдают. При этом третий этаж заперт, подвал не поймешь где, а суженность пространства в районе левой лестницы — надеюсь, вы заметили? — явно противоречит внешним параметрам стены. Можно допустить так — из подвала на третий этаж ведет потайная лестница. А из «овощехранилища» на улице — проход в подвал. Это не противоречит образу закрытого объекта, напротив, способствует. Вспомните, спецслужбы любят подобные штучки. Таким образом, сохраняется теоретическая возможность слежки за нами. Предлагаю до поры до времени опустить вопрос, кому понадобилось за нами следить…
— А еще лучше это делать, находясь среди нас, — брякнул Вадим.
Толстяк прервал свое программное заявление. Валюша громко поперхнулась розочкой.
— А ты к чему это сказал? — спросил Коля, блеснув очками. Журбинцев хлопнул Валюшу по спине. Вадим с усмешкой оглядел уставившийся на него народ.
— Да так, навеяло. Посудите сами — очень удобно. Если кому-то действительно хочется за нами наблюдать. Много ли разглядишь с третьего этажа? Лично я не вижу здесь ни одной видеокамеры.
Вадим правильно сделал, что сморозил эту глупость. Может, и не глупость. И реакция была интересной. Валюша посмотрела на него со щенячьей преданностью — мол, знай наших, так держать, Кольцов! (Она воспринимает этот ужас как развивающую игру, догадался Вадим.) Побледневшая Катя как-то ненароком отодвинулась от Коли Сырко, который вдруг помрачнел, стянул очки и принялся их протирать о колено. Борька Уралов с Максом особенно в лице не менялись, но как-то странно переглянулись. Макс откашлялся, однако высказываться не стал. Борька заскреб ногтями по столешнице, потом потянулся к сигарете. То же самое проделала Жанна, — медленно прикурив, бросила на стол пачку, положила ногу на ногу и откинулась на спинку стула. В холодных глазах появился блеск стали. На прочих она не смотрела — их реакцию она представляла. Только на Вадима — не мигая. «Любопытно, — подумал он, — я интересен ей как распространитель вредоносной крамолы или еще почему-то?»
Остальные откровенно перепугались. Про Рухляду и говорить не стоило — если бы от страха в самом деле умирали, она была бы первой. Практически парализованная, Лариса не шевелилась, только ресницы над огромными коровьими глазами бешено дрожали. Гароцкий традиционно вспотел; Мостовой стрелял глазами в присутствующих, пытаясь сообразить, правильно ли он понял слова Кольцова и почему ему так страшно.
— А еще некоторым кажется, что они здесь были, — негромко продолжал Вадим. Не стоило замыкаться на одной теме, — необычное дежавю, согласитесь. И не только Рухляду — многих из нас терзают сомнения, но они не признаются, а судорожно ищут причину, в чем дело. Охотно причисляю себя к последним. Да, я убежден — это уже происходило. Дом, кровати наверху, выщербинка в лестничных перилах, как будто две параллельные насечки, выбитые крупным зубилом…
— Это не дежавю, — высказался определеннее Макс. Он смотрел в стол, предпочитая не показывать глаза, в которых поселился ужас.
Вадим сглотнул.
— А еще некоторым, не будем показывать на них пальцем, кажется, что мы… знакомы. Не все и не со всеми и… не совсем с теми людьми, что здесь сидят…
— Сам-то понял, что сказал? — удивилась Валюша.
— Главное, чтобы другие поняли. А они понятливые, у них развеялись последние сомнения.
— Ну, тогда я набитая дура, — пожала плечами Валюша.
— А это твоя личная проблема. Ну так что, господа… — тишина угнетала, Вадиму хотелось говорить. — У кого тут не развеялись последние сомнения? Пройдите наверх. Постойте у окна с видом на двор. Посидите на кровати, откройте тумбочку, встаньте голыми ногами на половик под кроватью. Эффект дежавю обещаю. Да что вы, в самом деле, скромничаете, господа? Мы с вами одного возраста — кому-то тридцать три, кому-то тридцать четыре. Так и должно быть. Давайте признаемся — да, нас снова собрали вместе. Неприятное обстоятельство, но пока ничего летального, расслабьтесь.
— Не-е, ни хрена не догоняю, — протянула Валюша. — Ты хочешь сказать, вы знакомы друг с другом?
— Более-менее.
— И не помните?.. Послушай, Кольцов, ты из меня полную-то идиотку не делай. У ребенка без вас жизнь тяжелая, так мне еще и в ваши отношения вникать?
Кто мог, улыбнулся. Особенно это удалось Борьке, чей зловещий череп от натянутой улыбки стал вылитым «Веселым Роджером».
— Это было так давно, деточка, — утробно проворчал Борька, — двадцать с лишним лет назад. Все эти дяди и тети были маленькими детьми. А этот дом, будь он неладен, назывался школой…
Тишина царила безупречная. Даже ветер в тайге на время стих. По оконной раме карабкался огромный бледно-серый паук. Не очень хорошая примета.
— И вы забыли о том, что с вами было? — недоверчиво спросила Валюша.
— Ну, как бы да, — кивнул Борька. — Остались отрывочные воспоминания, неясные образы, ночные глюки, головная боль. Сужу, впрочем, по себе.
— Ужасная головная боль, — поправил Вадим.
— И ничего конкретного. Кошмарный детский сон — ни черта о нем не помнишь, но вроде был.
— Чудеса в решете, — Валюша почесала макушку вместе с помпоном. — Вы хотите сказать, через двадцать лет я забуду и вас, и эту берлогу, и автобус, и то, как вы тут парили мне мозги? Да вы что, смеетесь?
— С тобой иная ситуация, девочка, — подала голос «роковая» брюнетка. Вопреки ожиданиям, ее голос потеплел. — Мы были младше тебя. Твои мозги не подвергали психологическим нагрузкам, не выжигали память, не гипертрофировали, доводя до абсурда всего лишь одну грань твоей многогранной сущности. Она ведь у тебя многогранная, да?
«Ну вот и все, — тоскливо подумал Вадим, — ОНО вернулось…»
А ведь он кривил душой. Лукавил с самим собой. Изначально, еще до приглашения в областное управление ФСБ, он понял: прошлое возвращается. Это плохо — когда не помнишь прошлого, но боишься его каждой клеточкой тела. Он пытался вытравить воспоминание за время многолетней службы в армии — не вытравил. Он чувствовал интерес к своей персоне. Спиной чувствовал. То отмечаясь ежемесячно в окружной комендатуре, то покупая сигареты в киоске, то входя во двор, где плотно сидели старушки. Даже в теткиной квартире, временно приспособленной под жилье… Звонок из ФСБ лишь подтвердил его опасения. «Зайдите, пожалуйста, такого-то числа в кабинет номер двести пять. Пропуск вам выпишут. Если вас, конечно, не затруднит». Обязательно затруднит, но кому это интересно? Кабинетик был небольшой, стильно обставленный. Чекист невысок, невзрачен, рукопожатие крепкое. О нем здесь знали — о службе в 76-й дивизии ВДВ, о неудавшейся семейной жизни, о боевых заслугах, о длительном в связи с ранением отпуске, в котором ему еще пребывать и пребывать. «Уважаемый Вадим Алексеевич, товарищ лейтенант, — голос не вкрадчивый, располагающий к доверию, — двадцать лет назад вы стали жертвой бездумного, вредного, совершенно бессмысленного эксперимента. Московскими товарищами проведено расследование, в деле поставлена точка. Скажите спасибо одному бывшему воспитаннику этой, с позволения сказать, школы. Он нанял ловкого адвоката, сумевшего доказать моральный ущерб. Отныне вам положена солидная денежная компенсация и ряд льгот со стороны государства. Поздравляем, Вадим Алексеевич. Вам предстоит обратиться в институт психологической коррекции при НИИ мозга для краткого медицинского обследования и составления необходимых документов. Данный институт занимался вами в 82-м году, и только его заключение имеет юридическую силу для подготовки требования на возмещение. В институте до сих пор хранится ваше досье, уж не взыщите. Но вам совершенно незачем волноваться — это пустая формальность, без которой, увы, дело не сдвинется с места. Базовый НИИ располагается в Томске, а институт психокоррекции, к сожалению, в районном центре Любимовка — ну, вы понимаете, у нас всегда такие «тихие» организации формировали подальше от людских глаз. Сейчас это предприятие полностью перепрофилировано. Вам подскажут, как туда добраться (и подсказали — двухчасовым автобусом из Славянки). Однако нас уже торопят — вас не затруднит появиться в институте 16 сентября, в понедельник, то есть через два дня?.. О какой сумме, вы спрашиваете, может идти речь? Простите, Вадим Алексеевич, я не бухгалтер, моя должность гораздо скромнее, спросите об этом у сутяги-адвоката, он сегодня на коне — целое НИИ «обул», но, думаю, речь идет о нескольких тысячах долларов. Распишитесь, пожалуйста, в том, что вы ознакомлены»…
Кольцов вышел из кабинета с твердой решимостью: еду. И уже через тридцать шесть часов, по мере удаления от родного края, с изумлением подумал — ловцы человеческих душ не зря едят свой хлеб. Они талантливые проводники требуемых идей — не мытьем, так катанием, не убеждением, так гипнозом. В том вагоне и включилось пресловутое «чувство опасности», которое он впоследствии безжалостно изгнал, поскольку нуждался в деньгах и больше всего хотел поставить ТОЧКУ!
Ознакомительная версия.
