За все время пролета «МиГи» лишь трижды попали в непосредственную зону облучения радарами ПВО. То есть станций наверняка было больше, но Алексей их не заметил, да и электроника не отозвалась. Но даже на этих трех РЛС активная локация не превышала трех-четырех секунд. Сигналы от «МиГов» были кратковременными и очень слабыми. Их вряд ли заметили.
Да что там вряд ли. Не заметили! Ведь на приемные системы не поступило ни одного запроса. Даже KB-связь, обычно не утихающая, постоянно молчала с тех пор, как «МиГи» вышли из зоны действия радиосвязи авиабазы в Ключах.
— Подъем, одна тысяча, — пришел приказ по УКВ.
— Понял, майор.
МиГи поднялись до километра и пошли по широкому кругу.
— Стекло, Стекло, Стекло, я — Ветка, я — Ветка, — забубнил Поручик, по-прежнему не переходя на короткие волны.
— Ветка, я — Стекло, слышу тебя хорошо, — голос с земли был чистым, — принимай поводок.
— Понял, Стекло.
На приборной панели вспыхнул огонек. Истребитель попал в зону действия курсового радиомаяка.
— Стекло, я — Ветка, привод принял. Я на курсе, на глиссаде.
— Понял, Ветка. Включили маяки расстояния.
«МиГ» Поручика начал снижение. Семенов повторил маневр ведущего.
— Стекло, прием устойчивый.
— Ливень, как слышишь? Подтверди прием.
— Стекло, я — Ливень, прием подтверждаю. Радиомаяк взял, иду по глиссаде.
— Ливень, увеличить дистанцию.
— Понял тебя, Стекло. Есть увеличить дистанцию.
— Прошли первый маяк. Полкилометра.
— Выпустить шасси.
— Есть выпустить шасси.
— Включить посадочные огни.
— Есть включить посадочные огни.
— Прошли второй маяк. Прием отличный. Как полоса, Стекло?
— Полоса влажная, но сильного скольжения не будет, обещаю.
— Стекло, разрешите посадку?
— Разрешаю. Удачи, парни.
Внизу показалась полоса электрического света. Вскоре она превратилась в ВПП, обозначенную двумя рядами прожекторов. Промелькнула ниточка ограждения, какая-то техника, полотно дороги. «МиГи» заходили на посадку. Алексей сосредоточился на управлении. Вот задние стойки шасси коснулись колесами полосы, самолет дернулся, легко рванулся вверх на амортизаторах, затем на полосу опустилось переднее сдвоенное колесо. Резкий рывок — открылся тормозной парашют. Еще чуть-чуть и нажать на тормоза.
«МиГ» Алексея остановился в двадцати метрах от самолета Поручика. Отстегнув маску, Семенов уронил голову на грудь — этот полет вымотал его до предела.
Из забытья его вывел стук лесенки, которая легла на борт самолета. Алексей открыл глаза и щелкнул замками фонаря. С легким шипением гидроцилиндров открылась кабина. Отстегнув лямки и ремни, он перевалился через борт, скатился по трапу и спрыгнул на полосу.
Снег пошел перед обедом, оказавшись вопреки прогнозам вовсе не злым и морозным, похожим на манную крупу, а совсем наоборот — пушистым, теплым, с хрустальными проблесками. Каким-то даже согревающим. Фиолетово-серые тучи, с самого утра тщетно пытавшиеся разрешиться от тяжкого бремени, повисли над высокими темно-зелеными в синеву елями, над крышами домов, над асфальтовой дорогой и сугробами, не то созданными самой природой, не то навороченными старательным грейдером. Они выиграли свой бой во вселенской баталии, мир ослеп, и, казалось, теперь ему, уже незрячему, никогда не удастся увидеть неба. Настоящего неба. Неба, меняющего цвет от выжженно-белого до сочно-ультрамаринового. Неба, по вечерам усыпаемого золотыми осколками звезд и манящего малярным мазком Млечного Пути. Неба, к вечеру приобретающего золотисто-пурпурные оттенки, а с утра окунающегося в розовую негу. Ни малейшего дуновения ветерка.
Сейчас мир стал похож на «Швейцарскую деревеньку» — забавную игрушку, где в стеклянном шаре празднично кружатся снежинки, заметая несколько пластмассовых елочек и крохотный одинокий домик. Ночь под Рождество.
Черная «Волга», свернувшая с основного шестиполосного шоссе на узкую, в два корпуса, отводную дорогу, продиралась сквозь снегопад, словно осторожное животное через доисторические асфальтовые болота. «Дворники» старательно сметали с лобового стекла налипавшие белые хлопья, но на месте растертых в ничто снежинок тотчас же возникали новые. Зима отчаянно пыталась удержать все живое в своих холодных объятиях. Машину неожиданно тряхнуло на выбоине. Шофер беззвучно выругался себе под нос и включил дальний свет.
— Накатали. По такой-то погоде, — заявил он уже громче, ни к кому конкретно не обращаясь. — гром расчистили да после обеда грейдером прошлись, и опять вон… к вечеру совсем занесет.
«Волга» покатила еще медленнее.
— Да уж, по такой погоде немудрено, — подал голос сидевший рядом с водителем молодой светловолосый мужчина в форме полковника. Он повернулся и посмотрел на сидевшую на заднем сиденье пару — лысоватого мужчину лет пятидесяти в дорогом костюме и таком же дорогом штучном пальто и молодую женщину в норковой шубе.
Женщина вежливо улыбнулась в ответ, но ничего не сказала. Мужчина пожал плечами.
— Хорошая погода, — совершенно спокойно, даже с какой-то вроде бы ленцой протянул он. — Сразу «чувствуется зима. А то в последние годы Новый год был не Новый год, а так — слякоть да грязь одна. Хоть в этот раз разгулялась природушка.
— И то верно, — эхом подхватил светловолосый, нервно улыбнувшись.
— Новый год, — задумчиво повторил лысоватый, глядя в окно. — Хороший праздник. Русский.
— Ну почему? За границей, я знаю, тоже встречают Новый год, Алексей Михайлович, — моментально начал развивать тему блондин. Сделал он это с такой поспешностью, что всем стало ясно: неловко ему в тишине. Неловко и муторно.
— Не скажите, Володя… — медленно протянул лысоватый, поворачиваясь к собеседнику. — За границей отмечают Рождество. Там Новый год так… Праздник побочный, второстепенный. А здесь… Посмотрите в окно. Красота какая! Люблю встречать Новый год за городом.
Женщина засмеялась.
— Не слушайте вы его, Володя, — звонким, необычайно приятным голосом сказала она. — Леша любит только рассуждать о Новом годе. Как осень подходит, так и начинается: «Хорошо бы Новый год за городом встретить. Погулять, на природу посмотреть». А что в результате? Я уже и не помню, когда мы последний раз на Новый год за город выбирались. Вы же знаете армейские будни.
— Да, конечно, — согласился тот, кого называли Володей. Фальшиво согласился, не взаправду. Уж он-то знал: пожелай Алексей Михайлович Саликов, и для него даже в армии такой праздник организовали бы — Дед Мороз позавидует. Но знание — штука двоякая. Это с подчиненными хорошо все знать, а с начальством… С начальством нужно знать, но помалкивать. Не любят начальники армейских эрудитов. Шибко грамотных да много знающих и помнящих. Поэтому он еще раз вздохнул трагично и добавил с непередаваемым унынием: — Все правильно, Антонина Сергеевна.
Антонина Сергеевна мило улыбнулась:
— Ну зачем же так официально, Володя? Вы бы еще сказали: «Товарищ генеральская жена!» Разве я похожа на старуху? — Она кокетливо надула губки. — Давайте попросту. Вы — Володя, я — Тоня. Идет?
— Хорошо, — согласился Володя.
Лысоватый, почти не слушавший этого «щебетания», задумчиво произнес:
— Красота праздника, Володя, вовсе не зависит от того, кто и где этот праздник устраивает. — Алексей Михайлович повернулся к окну, и на губах его возникла легкая улыбка. — Красота — понятие абсолютное, от людской убогости не зависящее. Все-таки что ни говорите, а нигде, нигде больше вы не увидите такого великолепия, — спокойно, без тени эмоций произнес он и вдруг, резко подавшись вперед, тронул шофера за плечо. — Ну-ка, Саша, останови машину. — Тот послушно притормозил у обочины. — Заглуши-ка двигатель.
Алексей Михайлович открыл дверцу и выбрался на улицу. Володя тут же последовал его примеру. За ними из машины выбралась и Антонина Сергеевна.
Лысоватый поднял вверх руку с оттопыренным указательным пальцем и прошептал:
— Слушайте…
Володя насторожился.
«Что слушать-то? — хотелось спросить ему. — Тишину? Так тишина — она тишина и есть. Сколько ни слушай — все равно ничего не услышишь». Он стоял, напряженно наблюдая за лицом Алексея Михайловича, готовясь подхватить любую его эмоцию, вырастить ее в себе бережно и поддержать вполне искренне восхищение своего попутчика красотой русской природы.
— Слышите, какая тишина? — вдруг шепотом произнес Алексей Михайлович. — До самого горизонта.
Где-то далеко, за лесом, гулко зашумела электричка.
— А? — лысоватый улыбнулся. — Оглянитесь вокруг, Володя.
Блондин послушно исполнил команду. Пейзаж действительно был великолепен. Казалось, он сошел с полотен великих русских мастеров. Невозмутимый, первозданный, исконный, не тронутый цивилизацией, не искалеченный еще человеком. Он вообще выглядел бы девственно-нетронутым, если бы не «крыши коттеджей, этаких мини-особняков, едва различимых за пеленой падающего снега, да не дорога, укатанная машинами, плотно утрамбованная, с наростами сугробов по обеим сторонам. Впрочем, ни к то, ни другое пейзажа не портило.
