Нелядов утюжил очередями всю кромку обрыва правого берега. Немцы поначалу даже растерялись, боясь головы высунуть. Видать, хорошенько шарахнул по их психике сам вид Трошки с МГ, водруженным на станок. Еще бы развернуть на чахлом квадратике полтора на два метра целое пулеметное гнездо и без всякой оглядки сеять теперь смерть и панику в фашистских неприступных рядах.
— Огонь! — снова скомандовал Аникин. Трескотня стрельбы всколыхнулась на левом берегу с новой силой, аукнувшись на отделенных рекой высотах новыми порциями смертоносного свинцового града.
Винтовочная и автоматная стрельба тут мало помогала. Намного эффективнее действовал пулемет Бондаря. Богдан Николаич уже третий раз переползал на новую позицию, одновременно меняя и стрелянные диски. Всякий раз по нему принимался работать снайпер. Вот он добрался до Аникина и, переводя дыхание, выпалил:
— Засек його, гадину!
— Кого? — переспросил, крича Бондарю чуть не в самое ухо, Аникин.
Все равно его голос заглушался минометным ревом.
— Гада этого, який пчелок к нам запускает. За деревом сховався, в самых корнях… По центру от нас, где корни свисают с обрыва. Бачишь? От цього ствола три пальца влево. Ствол поваленный.
Андрей выглянул на миг. Тут досталось и ему. Возле самого уха, свистнув, шибануло по шапке-ушанке. Вначале Андрей подумал, что залетела шальная. А потом, нагнувшись за сбитой шапкой, увидел, как пущенная следующим выстрелом пуля вошла в заднюю стенку, сковырнув глиняный край окопа. Как раз там прошла, где только что торчала его голова, командира отделения, старшины Андрея Аникина.
— Ну, шо я казав? Пулеметом його не сковырнуть. Тильки щепки летять…
Все, теперь уже ясно как божий день, что гад этот фашистский с оптическим прицелом держит всю их линию на прицеле. А ведь командиров они снимают в первую очередь, заодно с пулеметчиками. Так-то вот, едрена кочерыжка, попал ты теперь, товарищ командир, в снайперский прицел. А выбраться из него ох как непросто.
— Слушай сюда! — крикнул Аникин. — Головы зря не высовывать. Менять позиции!
Андрей приказал своим быть осторожнее, стрелять, стараясь схорониться за мало-мальски пригодными для этого укрытиями. Тут его и осенило. А ведь про кочерыжку его не зря надоумило вспомнить. Так в войсках называли ПТР, оно же — противотанковое ружье. В отделении «кочерыжек» не было. Пэтээровцев держали в первом взводе. Одна она была на всю роту. А тут она здорово могла бы помочь. Дальнобойная и бьет наверняка. Если такой засадить по гнезду пулеметному, только пух и перья полетели бы от курятника фашистского.
Аникин по траншее пробрался на правый фланг. По пути дернул Зайченко. Тот обернул на командира очумелое, ничего не понимающее лицо.
— Небось, все патроны уже израсходовал! — крикнул Аникин.
— Что? — непонимающе переспросил солдат, а потом, разобрав, о чем речь, кивнул: — Ага, товарищ командир, мне Попов дал обойму. Я их берегу. По разу в минуту пуляю.
— Пуляю… Короче, берешь ноги в руки и пулей летишь к Кондрату. Пусть организует нам ПТР.
— Так оно же у Кондрата, в первом взводе! — утирая пот с грязного лица, крикнул Зайченко.
— Да я знаю, что в первом! — нетерпеливо кричал в ответ Аникин.
— Так, товарищ командир, надо бы сначала к Демьяненко. Вы ж знаете, товарищ старшина, как наш взводный…
— Отставить! — крикнул Аникин. — Здесь я приказываю. Знаешь, где Кондрата люди?
— Да, товарищ…
— Бегом туда… Проси, чтоб выдал расчет с «кочерыжкой». Тьфу, черт, ну, противотанковое ружье чтоб нам выделил. Скажи — для прикрытия переправы. Скажи, гады снайперские дыхнуть не дают. Скажи, подавить их надо. Понял?
— Так точно, товарищ ко…
— Ну, так бегом, раз понял! — выдохнул Аникин, придав Зайченко в спину ускорительное движение.
Сам старшина тут же занял позицию Зайченко, у самого основания толстенного тополя, там, где одно из корневищ, причудливо изгибаясь, входило в землю, создавая что-то вроде амбразуры. А ведь позицию Зайченко выбрал неплохую, так его растак. Самого стрелявшего дерево закрывало почти полностью, а щель между землей и веткой давала достаточно места для осмотра и стрельбы.
В этот момент характерные громобойные раскаты дрогнули на правом берегу, и тут же один за другим несколько взрывов громыхнули позади села. Похоже, немцы очухались и подключили свою артиллерию. Теперь они старались накрыть наши минометные батареи, выдвинутые в помощь переправлявшимся.
Тем, кто форсировал Днестр, приходилось совсем туго. Один за другим на реку посыпались мины и снаряды легких пушек. Фашисты словно задумали изуверскую хитрость, задумав сварить русских солдат в кипятке. Вода вокруг плотов, на которых продолжали держаться штрафники Нелядова, действительно буквально закипала от осколков и пуль.
Сам Трофим безостановочно бил из своего пулемета по правому берегу. Левая рука его беспомощно болталась, и кровь лилась на мокрый, багровый плот. Крендель, тоже раненный в ногу, одной, левой, рукой изо всех сил пытался править плотом, а правой стрелял из своего ППШ, поднимая его на весу. Он с трудом, с гримасой боли и усилия на лице, опять и опять поднимал свой автомат и, сделав короткую очередь, ронял дымящийся ствол на пробитую ногу. Выстрел опрокинул навзничь его голову с аккуратной дыркой во лбу. Лицо его окунулось в воду, а затем туловище и весь он погрузился во мглу реки.
Трошка оглянулся и проводил взглядом уходившего товарища. Он не отрывал руки от гашетки пулемета, и когда убитый исчез под плотом, он нечеловечески яростно зарычал и снова прильнул к прицелу. МГ, как стальное продолжение своего хозяина, начал старательно плеваться стреляными гильзами, изрыгая в сторону неприступного берега непрерывную стальную струю.
Этот рычащий крик Трофима и гибель Кренделя словно подстегнули Яшку. Его плот несло по реке неподалеку. Напарнику Яшки осколком мины оторвало руку, и он еще вопил и корчился несколько минут, пока его не добила милосердная очередь фашистского пулемета. Теперь он так и лежал, поперек плота, залитого алым. Яшка, весь перепачканный кровью товарища, вдруг водрузился на убитого сидя и из этого положения, прицелившись, дал залп из гранатомета. Граната, прочертив спиралевидный дымовой путь, угодила прямиком в одно из пулеметных гнезд. Облачко огня ухнуло вверх, разметав черные фигурки фашистов в стороны. Не иначе Яшка влепил свою гранату прямо в ящик с боеприпасами.
Теперь его будто осенило, что на берегу использовать все его боезапасы уже не придется. Он тут же умело заслал в свою трубу следующую гранату с перышками. Усаживаясь поудобнее на вертевшемся по кругу плоту, он терпеливо ждал, когда раструб его «панцера» развернется в сторону немцев.
— Ай, Яшка, итить твою в дышло!… — в каком-то потустороннем безумии радости кричал со своего плота Трофим. Он уже еле стоял на ногах, но продолжал выжимать из пулемета капли раскаленной стали.
— Давай, Яшка, жги!… — успел еще крикнуть Трофим. В следующий миг то самое место, где находился его плот и он, весь израненный, но не сдавшийся, бил по врагу из вражеского пулемета, выросло в водяной столб. Кровавые струи в этом столбе неразделимо смешались с мглисто-зеленым потоком днестровской воды. Как будто провидение вознесло геройский обелиск солдату, искупившему в этот миг все свои грехи перед небом и перед людьми. Но в следующую долю секунды все обрушилось вниз, и только обломки и щепки разошлись в волнах большим багровым кругом.
Все это произошло на Яшкиных глазах. Плот его качнуло волной, разошедшейся после взрыва. Тогда штрафник вскочил на ноги и, вскинув гранатомет, выпустил огненную струю. Граната ушла в немецкие окопы. Раздался взрыв, крики убитых и раненых.
И тут по Яшке ударили сразу с нескольких точек. Фрицы совсем остервенели, стреляя из чего попало, будто забыв про другие цели. Над рекой стоял дробный звон металла. Это винтовочные, автоматные пули все плотнее сыпали по защитному щитку гранатомета, за которым пытался укрыться Яков. Поверхность бревен вокруг солдата в момент ощетинилась острыми щепками, вода вокруг булькала и шипела.
Вот пулеметная очередь прошла наискось, прямо поперек плота и щита, прикрывавшего Яшку. Сила удара пуль была настолько сильной, что на щитке осталось несколько глубоких вмятин. Яшка не удержался и шлепнулся плашмя. Тут же в нескольких местах, оставляя на мокрой древесине кровавые брызги, ему прострелило руку и ногу. Яшка упал, выронив трубу из правой руки, но гранатомет лег прямо на него сверху, так, что погнутый, словно изжеванный, щиток продолжал прикрывать штрафника. Тогда Яшка достал из-за пазухи еще одну гранату Собрав последние силы в кулак, он попытался зарядить ею гранатомет. Но для этого ему нужно было снять с себя прикрытие щита. Как только он это сделал, пулеметная очередь впилась в его тело. Она изрешетила Яшку вдоль и поперек Она терзала его, уже погибшего, до тех пор, пока под воздействием ударной силы разрывных пуль разорванное Яшкино тело не бултыхнулось в воду.
