то перспектива быть обнаруженными в мусорном контейнере со вскрытой безнаркоза брюшной полостью у них была бы стопроцентной. Но Варану и его друганам, мягко говоря, повезло. Омончики проводили очередной рейд, и кто-то из ларечников, блюдя интересы свои и Филона, подставил малограмотных под резиновое дубье. Бойцы, которым наскучили пустопорожние бомжи — их они отлавливали для отчетности, — с великой помпой доставили Варана, Мартына, Фрица, Бетто и Чупу в ближайшую контору и запихали в «обезьянник». Первые трое вполне могли потянуть на 148-2, потому что у них обнаружились самодельные кастеты и финки, стало быть, была угроза убийства или нанесения тяжких телесных. Это сулило жутким бандюгам семь лет очень скучной жизни, плюс могла сработать и 218-я статья в той части, где про холодное оружие. Обиженный Филон мог распорядиться, чтобы этих некультурных мальчиков опетушили еще в СИЗО и в зону отправили уже с соответствующей служебной характеристикой. У Бетто и Чупы положение было чуть легче, поскольку у Бетто карманы были пустые, а Чупа была и вовсе девушкой, а потому доказать, что они имели что-то с ларечника, было трудно. Но беда была в том, что дети попытались сопротивляться омоновцам и вполне могли заплыть под 191-прим. У
кого-то из бойцов обнаружилась подходящая царапина на морде, а маникюр у Чупы был достаточно острый. Само собой, что царапина подводила Чупу под вторую часть 191-прим., поскольку сопротивление было связано с насилием. Это обещало и ей, дуре, от года до пяти.
Спасло этих дурачишек-романтиков только то, что один из моих корешков, зам. по профилактике того самого отделения, решил поинтересоваться, не пригодятся ли мне эти ребятки. Майор-профилактик, как известно всей мировой общественности, работает со стукачами и, строго говоря, не должен особо звонить о своих ценных кадрах. Однако этого майора закупил с потрохами Филон, поскольку ему было очень интересно знать, что о нем думают в определенных кругах районной общественности. Не знаю, на чем подцепил майора Филон, но я-то зацепил его как раз на связи с Филоном. В один прекрасный день к майору пришел товарищ, предъявивший удостоверение сотрудника
госбезопасности, и объяснил профилактику, что его материальное благополучие может очень пошатнуться и подполковничьи погоны останутся недостижимой мечтой, ибо мечтать о них не запрещено, даже сидя в спецкомендатуре. Майор побаивался, что такая разносторонняя деятельность повредит его здоровью, но, к счастью, оказался мужиком сообразительным и пообещал «комитетчику», что будет немножко, в меру возможности, помогать службе «Железного Феликса», делясь с ней информацией и агентурой.
Вот по этой самой причине профилактик и подарил мне Варана. Я посетил его дома, где Александр Андреевич Воронов — таково было паспортное имя этого гражданина — грустно сидел со старушкой мамой, уже начавшей сушить сухари. Варана выпустили под подписку о невыезде, но отнюдь не обещали ничего хорошего. После предъявления весьма солидной ксивы мамашка Варана совсем упала духом, и мне пришлось успокаивать ее тем, что обстановка сложная, перемены носят двоякий характер, где позитивные моменты перемежаются с негативными, а молодежь социально дезориентирована и понимает демократию как вседозволенность. Опять же кругом так много вкусного, а купить не на что. Варан слушал, балдел и ждал, когда же я начну ему шить организованную преступность, ибо ксиву мне выписали от этого отдела. Заболтав мамашу разговором о растущей гуманизации нашего правосудия, закинув несколько пробных камешков и поговорив по душам о семейных проблемах Вороновых, я углядел, что из Варана и его мамы вышли бы честные советские граждане, не будь этой чертовой перестройки. Мамаша, разогревшись и почуяв во мне скрытого оппозиционера, вывалила все, что она думает о предержащей власти, московском правительстве, родной супрефектуре, РЭУ, милиции, предпринимательстве и частной собственности. При «отце родном» за такое количество матюков в адрес властей, высказанных «представителю органов», Магадан ей был бы уже обеспечен минимум лет на десять, а может быть — и «без права переписки». Я же только вежливо поулыбался и покивал, а потом попросил Марью Николаевну оставить нас с Сашей тет-а-тет, для мужского разговора.
Варану тогда было уже двадцать два, он отслужил в морпехе, вымахал на метр девяносто шесть. Отец от них удрал еще двадцать лет назад, жил сейчас в каком-то близлежащем зарубежье и, судя по всему, не бедствовал, но матери не помогал с тех пор, как Варану сравнялось восемнадцать. По исполнительному листу жизненные потребности Саши Воронова оценивались в двадцать рублей, ибо официальный заработок его папаши исчислялся в восемьдесят целковых. Само собой, что заботливый папа нагревал ручки на куда большую сумму, но все как-то забывал поставить об этом в известность государство. До армии Варан немного повкалывал на заводе, после вернулся туда же, но сорок штук в месяц явно не устраивали этот растущий организм. Попытки торговать водкой с рук больших оборотов не приносили, зато слава штатного мордобойца привлекала к нему ребятишек. На Варана еще в детской комнате имелся неплохой материал, позже была пара залетов в отделение, причем последний, непосредственно перед армией, — с отсрочкой от исполнения приговора, естественно по 206-2.
После армии Варан меньше драться не стал, но попадать в милицию до последней осечки ему не случалось.
Я тихо и скромно повел его на откровенность, щипанул за душу, рассказав о своем детдомовском прошлом — разумеется, без хэппи-энда, — встречи с родителями! — и, в общем, нашел точки соприкосновения. Само собой, Варан, помня о предъявленной ксиве, сильно сомневался, не влипнет ли он еще круче, и поэтому пришлось ему открыть глаза на многое. Например, на то, что в зоне, которая приближается к нему с каждым часом, ему не следует особенно хорохориться и уповать на свои могучие плечики, деревянные кулачки и другое оборудование. Там и своих амбалов достаточно. Во всяком случае, чтобы слегка поломать слишком борзую молодежь. Во-вторых, я ему объяснил ситуацию с Филоном и намекнул, что если Варан поведет себя неправильно, то меру пресечения ему пересмотрят, и всего через сутки бедного Сашу посадят на парашу, а к вечеру он уже будет кукарекать. Мягко прижав гражданину Воронову психику, «комитетчик» постепенно подвел его к пониманию, что жизнь на воле гораздо полнее, интереснее и комфортнее, чем в тюряге. Это он, в общем, знал не хуже моего, а потому, едва увидел надежду на благополучный исход, весьма заинтересовался моими тонкими намеками на толстые обстоятельства.
А намеки эти состояли в том, что новые гуманистические начала в нашем демократическом российском правосудии требуют вдумчивого и неоднозначного подхода к правам и свободам личности, понимания социальных особенностей каждого индивидуума и правильной, адекватной оценки общественной опасности его деяний. Что задачи борьбы с организованной преступностью выдвигаются в настоящих исторических условиях на первый план, и первейшей задачей текущего момента является предупреждение готовящихся преступлений и неотвратимость наказания за уже совершенные…
Когда я начал про неотвратимость, Варан уже был готов. Он все понял правильно. В том смысле, что был готов сотрудничать и с милицией, и с КГБ, и с ГРУ, и даже с ЦРУ — лишь бы не сесть в СИЗО, не говоря уже о зоне. Заполнив стандартную подписочку, Варан, однако, все еще очень сильно волновался. Прежде всего за друзей. Это меня порадовало. Я понимал, что Варану, заводиле всей этой пятерки, будет очень стыдно, если его вдруг выпустят, а всех прочих посадят. Авторитет Варана на родной улице сильно пошатнется, и ему станет очень неуютно — на стукачей, бывает, кирпичи падают… Конечно, я сказал, что не допущу, чтоб его вычислили, и Мартын, Фриц, Бетто и Чупа не сядут до тех пор, пока Варан будет удерживать их от противоправных деяний.
Пришлось выслушать полкило заверений в том, что и сам Варан и другие товарищи горе-рэкетиры, будут умненькими и благоразумненькими, как Буратино. Я как бы невзначай поинтересовался, а чем, собственно, гражданин Воронов собирается добывать хлеб насущный? Ударных комсомольских уже нет, ударных капиталистических — еще нет, стало быть, перековываться негде. Варан смешно пробубнил что-то насчет родного завода, но я грустно заметил, что завод, по моим точным данным, сидит на мели уже полгода и его героический рабочий коллектив сейчас в основном толчется на базарах, пытаясь продать болты, гайки, гвозди и еще кое-что из оборудования. Варан еще подумал, поглядел на потолок и прочел там что-то насчет института. Я вслух посоветовал ему дерзать, но при этом объяснил, что за хорошее высшее образование надо хорошо платить, а с тем, которое дают за бесплатно, выше ста-полутораста тысяч работу найти трудно. К тому же, прогуляв два года после армии, Варан уже в общей сложности пять лет не видел учебников, а потому я опасался, что он их даже прочесть не сможет.
