(мучает)
дразнит его. Только такая мысль – глупость, так? Взрослый, особенно взрослый, помогающий другим людям поправить здоровье, не стал бы так дразнить маленького мальчика, правда? Конечно же, нет. Об этом даже думать нельзя, потому что такая мысль привела бы к необходимости ужасного переосмысления окружающего мира, каким его представлял себе Эдди.
Но ингалятор лежал, лежал здесь, так близко и так далеко, совсем как вода, до которой не может добраться человек, умирающий от жажды в пустыне. Он лежал здесь, на столе. Под улыбающимися слюдяными глазами мистера Кина.
Эдди хотелось, больше чем когда бы то ни было, оказаться сейчас в Пустоши, со своими друзьями. Мысль о монстре, каком-то огромном монстре, шныряющем под городом, где он родился и вырос, использующем дренажные тоннели и канализационные трубы, чтобы перебираться с места на место, пугала, другая мысль – вступить в борьбу с этим чудовищем и победить, пугала еще больше… но все лучше, чем находиться здесь. Как можно бороться со взрослым, который говорил, что больно не будет, когда ты знал, что будет, да еще как? Как можно бороться со взрослым, который задавал тебе странные вопросы и говорил что-то непонятное вроде: «Это продолжалось достаточно долго»? То есть, чуть ли не случайно, думая совсем о другом, Эдди открыл одну из великих истин детства: настоящие монстры – взрослые. Ничего знаменательного не случилось, мысль эта не сверкнула ослепительной вспышкой, не объявила о себе колокольным звоном и трубным гласом. Просто пришла и ушла, почти похороненная под другой всесокрушающей мыслью: мне нужен мой ингалятор и я хочу уйти отсюда.
– Расслабься, – вновь повторил мистер Кин. – Твои беды, Эдди, большей частью от того, что ты постоянно напряжен и зажат. Возьмем, к примеру, твою астму. Посмотри сюда.
Мистер Кин выдвинул ящик стола, порылся в нем, потом достал воздушный шарик. Набирая в узкую грудь как можно больше воздуха (его галстук подпрыгивал, будто узкая лодка на небольшой волне), надул его. На шарике Эдди прочитал: «АПТЕЧНЫЙ МАГАЗИН НА ЦЕНТРАЛЬНОЙ». ЛЕКАРСТВА, ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА, ПЕРЕВЯЗОЧНЫЕ МАТЕРИАЛЫ». Мистер Кин перекрутил резиновое горлышко и выставил шарик перед собой.
– Давай представим себе, что это легкое. Твое легкое. Мне следовало бы надуть два, но, раз у меня остался только один шарик от распродажи, которую мы устроили сразу после Рождества…
– Мистер Кин, могу я взять ингалятор? – В голове у Эдди начало стучать. Он чувствовал, как пережимается дыхательное горло, а на лбу выступает пот. Его стакан с газировкой и шоколадным мороженым стоял на краю стола мистера Кина. Вишенка наверху медленно проваливалась в сбитые сливки.
– Через минутку, – ответил мистер Кин. – Слушай и смотри внимательно, Эдди. Пора кому-то это сделать. Если Рассу Хэндору не хватает мужества, придется мне. Твое легкое – такой же шар, только обтянуто мышцами. Эти мышцы – как руки человека, работающего с мехами, ты понимаешь? У здорового человека они помогают легкому расширяться и сокращаться. Но если хозяин легких постоянно зажат и напряжен, мышцы начинают работать против легких, а не помогать им. Смотри!
Мистер Кин положил узловатую, костлявую, с почечными бляшками руку на воздушный шар и надавил. Шар раздулся и вылез из-под его кулака. Эдди сжался, готовясь к хлопку. Одновременно почувствовал, что дыхательное горло перекрыто полностью. Наклонился через стол и схватил ингалятор. Плечом ударил тяжелый стакан с мороженым и газировкой. Стакан слетел со стола и с грохотом разбился об пол.
Грохот этот Эдди слышал смутно. Он сдергивал крышку с ингалятора, всовывал наконечник в рот, нажимал на клапан. Со всхлипом попытался вдохнуть, и мысли его, как и всегда в такие моменты, понеслись паническим потоком, наталкиваясь друг на друга: «Пожалуйста мамочка я задыхаюсь я не могу ДЫШАТЬ ох мой дорогой Боже ох мой дорогой Иисус добрый и милосердный я не могу ДЫШАТЬ пожалуйста я не хочу умирать не хочу умирать пожалуйста…»
А потом туман, выплеснувшийся из ингалятора, сконденсировался на распухших стенках дыхательного горла, и он снова смог дышать.
– Извините. – Эдди чуть не плакал. – Мне очень жаль, что стакан разбился… я все уберу и заплачу за него… только, пожалуйста, не говорите маме, хорошо? Извините, мистер Кин, но я не мог вдохнуть…
Раздался двойной стук в дверь, и Руби всунула голову в кабинет.
– У вас все…
– Все отлично, – оборвал ее мистер Кин. – Оставь нас.
– Ну, тогда изви-и-ните! – Руби закатила глаза и закрыла дверь.
Эдди вновь задышал со свистом. Еще раз пустил в рот струю из ингалятора, опять начал извиняться. Замолчал, лишь заметив, что мистер Кин ему улыбается – своей особенной сухой улыбкой. Руки он сложил на животе. Сдувшийся воздушный шарик лежал на столе. Новая мысль пришла в голову Эдди. Он пытался ее прогнать, но не смог. Мистер Кин выглядел так, будто приступ астмы Эдди доставил ему больше удовольствия, чем газировка с кофейным мороженым, стакан с которой наполовину опустел.
– Не волнуйся, – ответил он, – потом Руби здесь приберется, и, по правде говоря, я даже рад, что ты разбил стакан. Потому что я пообещаю ничего не говорить твоей матери, если ты пообещаешь не говорить ей об этом нашем разговоре.
– Конечно, обещаю, – с жаром воскликнул Эдди.
– Хорошо, – кивнул мистер Кин. – Мы достигли взаимопонимания. И ты чувствуешь себя гораздо лучше, так?
Эдди кивнул.
– Почему?
– Почему? Ну… потому что я принял лекарство. – Он посмотрел на мистера Кина, как в школе смотрел на миссис Кейси, если давал ответ, в правильности которого сомневался.
– Но ты принял не лекарство, – возразил мистер Кин. – Ты принял плацебо. Плацебо, Эдди, выглядит как лекарство и по вкусу как лекарство, но это не лекарство. Плацебо – не лекарство, потому что не содержит активных компонентов. Или если это лекарство, то лекарство крайне необычное. Лекарство для головы. – Мистер Кин улыбнулся. – Ты это понимаешь, Эдди? Лекарство для головы.
Эдди понял, чего там; мистер Кин говорил ему, что он – чокнутый. Но онемевшие губы выдали другой ответ:
– Нет, я вас не понимаю.
– Позволь рассказать тебе короткую историю, – продолжил мистер Кин. – В 1954 году в университете Депола 103 проводились исследования с больными язвой. Ста пациентам давали таблетки. Всем говорили, что таблетки помогут им вылечить язвенную болезнь, но при этом половине пациентов давали плацебо… если на то пошло, драже «Эм-энд-Эмс» с одинаковой розовой глазурью. – Мистер Кин издал странный пронзительный смешок, словно описывал какой-то удачный розыгрыш, а не научный эксперимент. – Из ста пациентов девяносто три отметили значительное улучшение своего состояния, а у восьмидесяти одного это улучшение зафиксировали проведенные обследования. И что ты думаешь? Какой вывод ты сделаешь из этого эксперимента?
– Я не знаю, – еле слышно ответил Эдди.
Мистер Кин постучал себя по голове.
– Большинство болезней начинаются здесь, вот что я думаю. Я уже много, очень много лет занимаюсь этим бизнесом и узнал о плацебо задолго до того, как врачи из университета Депола провели свое исследование. Обычно плацебо прописывают старикам. Пожилые люди, и мужчины, и женщины, приходят к доктору, убежденные, что у них болезнь сердца, или рак, или диабет, или еще какая-то ужасная напасть. Но очень часто ничего этого нет и в помине. Они неважно себя чувствуют только потому, что они старые, ничего больше. Но что в такой ситуации делать врачу? Говорить им, что они – часы без ходовой пружины? Ха! Едва ли. Врачи слишком любят полагающиеся им вознаграждения. – И теперь губы мистера Кина изогнулись, выражая нечто среднее между улыбкой и презрительной усмешкой.
Эдди просто сидел, ожидая, когда все закончится, закончится, закончится. «Но ты принял не лекарство» – эти слова не выходили из головы.
– Врачи им это не говорят, и я им это не говорю. Зачем суетиться? Иногда такой старичок или старушка приходят сюда с рецептом, на котором прямо написано: «Placebo», или 25 миллиграмм «Blue skies» 104, так это называл старый док Пирсон.
