Более всего ему хотелось последовать совету мистера Кина: пойти в Пустошь и рассказать все своим друзьям, послушать, что они скажут, узнать, какие они могут предложить ответы. Но сейчас сделать это он не мог. Мать ждала его домой,
(по воле твоего сознания… или твоей матери)
и если бы он не вернулся,
(главная причина в твоей матери, в ее абсолютной уверенности в том, что ты болен)
все могло закончиться плачевно. Она предположила бы, что он был с Биллом, или с Ричи, или с «жиденком», как она называла Стэна (настаивая, что называет его так не из предвзятости – просто «выкладывает карты на стол»: под этим подразумевалась правдивость в сложных ситуациях). И, стоя на уличном углу, безуспешно пытаясь хоть как-то упорядочить ход мыслей, Эдди знал, что она сказала бы ему, узнав, что еще один из его друзей негр, а еще один – девочка, и не такая маленькая, потому что у нее уже начала наливаться грудь.
Медленно он двинулся дальше, в ужасе от того, что в такую жару придется карабкаться на холм Подъем-вмилю. Тротуар, по его разумению, раскалился до такой степени, что можно жарить яичницу. Впервые ему захотелось, чтобы в школе вновь начались занятия и он оказался бы в новом классе, подлаживаясь под требования новой учительницы, чтобы наконец-то закончилось это жуткое лето.
Он остановился на середине подъема, недалеко от того места, где двадцать семь лет спустя Билл Денбро вновь набредет на Сильвера, и вытащил из кармана ингалятор. Прочитал на наклейке: «Аэрозоль гидрокса. Применять по необходимости».
И еще какой-то элемент головоломки встал на место. «Применять по необходимости». Он был еще ребенком, сосунком (как иногда называла его мать, когда «выкладывала карты на стол»), но даже одиннадцатилетний ребенок знал, что никто никому не даст настоящее лекарство, а потом напишет на нем «применять по необходимости». Будь это настоящее лекарство, так легко убить себя, принимая его, едва возникнет желание. Эдди здраво рассудил, что так можно окочуриться даже от аспирина.
Он сверлил взглядом ингалятор, не заметив старушки, которая с любопытством посмотрела на него, направляясь вниз, к Главной улице, с корзинкой для продуктов в руке. Эдди чувствовал, что его предали. И в тот момент он едва не выбросил пластиковую бутылочку в канаву… «Нет, – подумал он, – лучше сразу отправить ее в водосток». Конечно! Почему нет? Пусть эта бутылочка достанется Оно, пребывающему где-то в подземных тоннелях и коллекторах. «Подавись плаце-бо, ты, стомордое уродище!» Эдди дико рассмеялся и вплотную приблизился к тому, чтобы так и поступить. Но в конце концов привычка оказалась слишком сильной. Он снова убрал ингалятор в правый передний карман брюк и пошел дальше, едва замечая редкие автомобильные гудки или рокот дизельного двигателя автобуса, когда тот проезжал мимо. И конечно же, Эдди понятия не имел, как скоро ему придется узнать, что такое боль – настоящая боль.
3
Двадцать пять минут спустя, когда Эдди выходил из «Костелло-авеню маркет» с «пепси» и двумя шоколадными батончиками «Пейдей», его ждал неприятный сюрприз: слева от маленького магазина, на дробленом гравии, стояли на коленях Генри Бауэрс, Виктор Крисс, Лось Сэдлер и Патрик Хокстеттер. В первый момент Эдди подумал, что они играют в кости; потом увидел, что собирают деньги в «общий котел» на бейсбольной рубашке Виктора. Рядом грудой лежали их учебники летней школы.
В обычный день Эдди тихонько ретировался бы в магазин и попросил мистера Гедро позволить ему выйти через черный ход, но этот день никак не тянул на обычный. Эдди замер на месте, одной рукой схватившись за сетчатую дверь с маленькими рекламными плакатами сигарет: «ВИНСТОН» – ВКУС НАСТОЯЩИХ СИГАРЕТ», «ИЗ ДВАДЦАТИ ОДНОГО СОРТА ОТЛИЧНОГО ТАБАКА ПОЛУЧАЕТСЯ ДВАДЦАТЬ ЛУЧШИХ СИГАРЕТ», и с мальчиком-посыльным, кричащим «ТРЕБУЙТЕ «ФИЛИП МОРРИС», а в другой держа коричневый пакет с магазинными покупками и белый – из аптеки.
Виктор Крисс увидел его и ткнул локтем Генри. Тот поднял голову; как и Патрик Хокстеттер. Лось, который соображал медленнее, продолжал отсчитывать центы еще секунд пять, прежде чем понял, что вокруг него установилась какая-то странная тишина, и тоже поднял голову.
Генри встал, отряхивая с колен мелкие камешки. Две лонгеты торчали из-под повязки на носу, и заговорил он гнусавым голосом.
– Чтоб мне сдохнуть. Один из камнеметчиков. И где твои друзья, говнюк? В магазине?
Эдди покачал головой прежде, чем сообразил, что это очередная ошибка.
Улыбка Генри стала шире.
– Что ж, это хорошо. Я не против того, чтобы разобраться с вами по одному. Спускайся вниз, говнюк.
Виктор стоял рядом с Генри. Патрик Хокстеттер – чуть сзади, его застывшую бессмысленную улыбку Эдди знал со школы. Лось еще поднимался.
– Иди сюда, говнюк, – добавил Генри. – Давай поговорим о бросании камней. Давай об этом поговорим, хочешь?
Теперь, уже слишком поздно, Эдди решил, что лучше всего ему вернуться в магазин. В магазин, где он будет под защитой взрослого. Но когда он попятился, Генри рванулся вперед и схватил его. Дернул Эдди за руку, дернул сильно, и его улыбка сменилась злобным оскалом. Другой рукой Эдди больше не держался за сетчатую дверь. Он слетел со ступенек и обязательно ткнулся бы лицом в гравий, если бы Виктор не поймал его под мышки, и тут же не отбросил. Эдди удалось удержаться на ногах, но, чтобы сохранить равновесие, он дважды повернулся вокруг оси. Теперь четверо парней смотрели на него с расстояния в десять футов, Генри – чуть впереди остальных, вновь улыбаясь. Волосы на затылке стояли торчком.
Слева от Генри был Патрик Хокстеттер, действительно жуткий парень. До этого дня Эдди не приходилось видеть, чтобы он с кем-то водил компанию. Патрика отличал и избыток веса, так что его брюхо нависало над ремнем с пряжкой Красного всадника. Его идеально круглое лицо всегда было белым, как сметана. Теперь же оно чуть подрумянилось, нос просто обгорел, и краснота растекалась с крыльев на щеки. В школе Патрик обожал убивать мух зеленой пластмассовой линейкой и складывать их в пенал. Иногда он показывал свою коллекцию дохлых мух какому-нибудь новенькому ученику на школьном дворе во время перемены. Его толстые губы улыбались, но серо-зеленые глаза оставались серьезными и задумчивыми. Он никогда не произносил ни слова, когда демонстрировал свою коллекцию, что бы ни говорил ему новичок. Такое же выражение лица было у него и сейчас.
– Как поживаешь, Человек-камень? – Генри двинулся к Эдди. – Сегодня камни с собой прихватил?
– Не трогай меня. – Голос Эдди дрожал.
– «Не трогай меня», – передразнил Генри, вскинув руки в притворном ужасе. Виктор рассмеялся. – А что сделаешь, если трону, Человек-камень? Что? – С невероятной быстротой он выбросил руку вперед и врезал Эдди по скуле. Грохнуло, как при ружейном выстреле. Голова Эдди дернулась. Из левого глаза потекли слезы.
– Мои друзья в магазине, – пробормотал Эдди.
– «Мои друзья в магазине», – пронзительным голосом прокричал Патрик Хокстеттер. – Ой! Ой! Ой! – И начал обходить Эдди справа.
Эдди уже поворачивался к нему, когда Генри ударил его второй раз, уже по другой скуле.
«Не плачь, – сказал он себе, – этого они от тебя хотят, но ты этого не сделаешь, Эдди, Билл бы этого не сделал, Билл не заплакал бы, и ты тоже не запла…»
Виктор шагнул вперед и открытой ладонью толкнул Эдди в грудь. Эдди отступил на полшага, а потом упал через Патрика, который присел у его ног. Он ударился спиной о гравий, попытался оттолкнуться от него руками, а потом – у-уф – из легких разом вышел весь воздух.
Генри Бауэрс прыгнул на него, коленями прижал руки, задом уселся на живот.
– Прихватил с собой камни, Человек-камень? – проревел Генри, и безумный блеск его глаз испугал Эдди куда больше, чем боль в руках или невозможность вдохнуть. Генри рехнулся, сомнений не оставалось. И рядом вертелся Патрик.
