Он имеет в виду Морозову и её предательство, но Второму и остальным это так и останется неизвестным. Зато Второй знает, что Харкевичу в его плане предназначено место мертвеца, и он хочет, чтобы его план выполнялся. Его также смущает зажатый в руке Харкевича пистолет.
Поэтому он даёт команду, и Харкевича с нескольких сторон разрывают автоматные очереди. Болтающийся на нём незастёгнутый бронежилет уже не спасает — пули бьют в открытые бока, в шею, в бедра.
Харкевич, не шевелясь, лежит в луже крови, и Второй кричит, что хватит, хватит стрелять… Но тут пуля ударяет его в колено, и он с запозданием понимает, что стреляет уже не его охрана.
Малик, используя суматоху с Харкевичем, срывает автомат с плеча зазевавшегося охранника и стреляет в упор, сея хаос и панику. Ответным огнём охрана убивает пятерых участников аукциона. Малик бежит по складу, не переставая стрелять, потом падает возле составленных друг на друга ящиков, перекатывается под их защиту и замолкает.
Второй кричит, чтобы ни одна сволочь не смела стрелять по тем ящикам, иначе мы все взлетим на воздух! Его слушаются, стрельба прекращается, и в наступившей относительной тишине слышен лишь странный звук, от которого у Второго почему-то бегут мурашки по коже.
Он вдруг понимает, что стойки с «ядерным чемоданом» нет на месте.
Во всех корпусах СИЗО истошно орёт сирена. Женщина в форме перестаёт прикидываться, что её занимают только собственные часы. Алена цепляется за перила и привстаёт, несмотря на головокружение. В её глазах — ужас и непонимание. Конвоир бросается вперёд, занося для удара резиновую дубинку. Для Клешни воющая сирена — это недвусмысленный намёк, что надо поскорее все закончить.
Он яростно кидается на конвоира, который может ему помешать убить девку, бьёт его головой в лицо, сбивает с ног, несколько раз прикладывает затылком об пол — все это с бешеной скоростью и энергией.
Клешня встаёт и оборачивается — он видит Алену, которая не падает только потому, что держится за перила, и женщину в форме. В ушах звенит сирена, и Клешня морщится. У него остаются секунды.
Он хватает Алену за горло и за колено, отрывает от пола и хочет перетащить её через перила, чтобы сбросить вниз. У него это почти получается, однако тело Алены почему-то застревает на полпути и никак не хочет переваливаться через перила. Клешня не может понять, в чём дело, он упорно толкает девушку вниз, не видя, что та судорожно вцепилась в перила всеми десятью пальцами — эти пальцы побелели от напряжения, они вот-вот не выдержат…
Женщина в форме заворожённо смотрит на эту борьбу. Она слышит сирену. Она слышит приближающиеся торопливые шаги, и она больше не может видеть этого отчаянного выцарапывания последних секунд жизни из лап смерти…
Она подбегает к Алене и отрывает её пальцы от перил. Клешня облегчённо вздыхает и отступает назад. Он смотрит на женщину в форме и ухмыляется. Та бесстрастно пускает ему в лицо струю перечного газа из баллончика. Клешня кричит, сгибается пополам, потом падает.
Женщина в форме молча смотрит на него, убирает баллончик и ждёт появления людей. Поднятый по тревоге наряд вскоре появится, но прежде по лестнице поднимется незнакомый мужчина в штатском. Он будет бледен и серьёзен.
Он ничего не скажет. Он просто посмотрит на конвоира. На Клешню. На женщину в форме. И той вдруг станет страшно — безо всякой на то причины. Ей вдруг придёт в голову мысль, что мелкие платные услуги, которые она оказывает своим сомнительным знакомым, могут не всегда сходить ей с рук. Она подумает, что кому-то может показаться, хотя это совершеннейшая неправда, будто она помогла Клешне убить эту девчонку. Кому-то может показаться, что разгибать вцепившиеся в перила пальцы молодой девушки, которая не хочет умирать, — это нехорошо. К счастью, никто этого не видел, кроме Клешни. Но кто же поверит убийце и рецидивисту? Никто не поверит.
А незнакомого мужчину в штатском, который так странно на неё смотрел, скрутили и увели. Он, оказывается, забрал ключи у дежурного и зачем-то пробрался в СИЗО. Зачем — непонятно. Чтобы подняться на пятый этаж административного корпуса, странно посмотреть на женщину в форме и испортить ей настроение? Что тут скажешь… Бывают же такие уроды.
Странным звуком оказывается металлическая дрожь стойки с переносным ядерным устройством. Она медленно катится по бетонному полу склада, рядом бежит Магомед и пытается управлять движением конструкции килограммов в восемьдесят весом — «чемодан», свинцовая коробка для него, сама стойка.
Оказавшиеся у него на пути охранники растерянно отпрыгивают в сторону.
Второй кричит:
— Да застрелите его кто-нибудь!
Но никто не рискует стрелять в человека, который толкает впереди себя ядерную бомбу на колёсах.
— Стреляйте, от детонации она не сработает! — тонко кричит где-то спрятавшийся эксперт. — Нужно обязательно запустить реактор…
Слова «детонация» и «реактор» звучат здесь абсолютно неуместно и непонятно. Для охранников абсолютно понятны другие слова — вот бомба, и она запросто сейчас может рвануть. Отсюда следуют выводы.
Малик на всякий случай даёт короткую очередь из-за ящиков, отвлекая на себя внимание. Манёвр удаётся, и Магомед успевает докатить стойку с «чемоданом» до лифта. Охраны на его пути уже не остаётся, но внезапно возникает другая проблема.
Разогнавшаяся стойка въезжает в лифт, и оказывается, что глубина лифта для неё недостаточна, двери лифта не закроются. Магомед пытается развернуть стойку, но у него ничего не получается. Он отчаянно ругается, рвёт мышцы, дёргает застрявшую стойку…
Пуля одного из немногих сохранивших хладнокровие охранников ударяет ему в ляжку, он падает и быстро заползает в лифт, оказавшись под прикрытием стойки.
Чеченцы перекрикиваются, Малик перебирается ближе к лифту, по пути натыкается на двоих охранников, которые пытались обойти его с фланга, и расстреливает их в упор. Забирает оружие убитых и перебрасывает Магомеду «АКМ». Потом даёт длинную очередь в сторону Второго и его людей, чтобы Магомед в это время мог подобрать автомат.
Малик снова что-то кричит Магомеду, тот с трудом приподнимается и сдвигает крышку свинцовой коробки, потом открывает «чемодан»…
— Какого хрена он там делает?! — орёт Второй.
Малик снова кричит, Магомед хрипло отвечает, потом переходит на русский:
— Эй вы, коммерсанты! — это произносится с явным презрением. — Нет бога, кроме Аллаха…
— Так я же не спорю, — бормочет Второй и тычет пальцем вперёд. Залёгший рядом стрелок правильно все понимает и короткой очередью перебивает ноги Магомеду. Тот падает на пол кабины лифта, орёт, хватается за автомат и расстреливает с полмагазина в никуда, выплёскивая боль и ненависть к врагам.
— Коммерсанты, — это говорит уже Малик. — Я хотел купить у вас бомбу, чтобы потом использовать её против ваших же людей. Вам же всё равно было, кому продавать, так? Вы бы мне её продали, только бомба оказалась ворованная, и вы не захотели отдавать ворованное. Но я все равно забрал её, и сейчас я думаю — я уже немолодой человек, зачем надрываться и везти бомбу в какой-нибудь Пятигорск или Волгоград. Проще взорвать её прямо здесь.
— Ладно-ладно, договорились! — поспешно кричит Второй. — Отдаю за сто тысяч, забирай эту хрень и вали отсюда!
— Уже не договоримся, — отвечает Малик. — Ты убил моих ребят.
— Ну это же непринципиально…
— Вот я и говорю, что мы не столкуемся…
— А что это за разговоры насчёт Пятигорска?
Второй не понимает, кто задал этот вопрос. Он крутит головой и видит Морозову, рядом с ней каких-то вооружённых людей.
— У нас тут придурки с ядерной бомбой! — кричит ей Второй. — Лучше прячься где-нибудь!
— Придурки с ядерной бомбой, — улыбается Морозова. — Какое точное и самокритичное определение… Оперативной ценности не представляет, — говорит она кому-то, и голова Второго внезапно взрывается, будто ядерная бомба была у него в мозгу.
По причине этого взрыва, внешне выглядевшего как пуля в голову, Второй пропустил такое замечательное событие, как активизация нейтронного генератора переносного ядерного устройства. Магомед всё-таки подтянулся на руках и наконец сделал то, к чему его готовили ещё несколько лет назад.
И на лице его появилась блаженная улыбка.
Бондарев сбрасывает с себя мёртвого прыгуна и встаёт, потому что именно в этот момент он слышит звук открывающейся двери. Как во сне он делает несколько шагов, нагибается, подбирает пистолет и садится на диван, потому что сил у него в данный момент больше нет. Муса тихо стонет. Марат не подаёт признаков жизни. Дверь открывается, и Бондарев вскидывает пистолет — правой рукой, левая служит как упор. Трясущиеся пальцы в крови.
Дверь открывается, но ничего не происходит. Бондарев держит пистолет.
Потом женский голос произносит негромко:
