– Вы хотите что-то найти? – спросил врач. – Может, вам помочь?
– Ну ладно, хватит! – поморщился Филя, отнимая ото рта рулон бинта. – Все всем понятно: он хочет найти улики. Завещание, написанное князем на мое имя, орудия пыток, психотропные препараты. Я прав?
Он встал, подошел к окну, сдвинул в сторону тяжелую штору и посмотрел в темноту парка.
– Опоздал, братец! – сильным голосом произнес Филя, поворачиваясь ко мне лицом. – Завещание уже сгорело в печке. Психотропные препараты тоже. А орудие пытки валяется у тебя под ногами… Да-да, эта самая тряпочка. Рассказать, как это делается? Мы привязывали князя к кровати, клали тряпочку ему на лицо и поливали водой. Через полчаса у него начинала идти горлом кровь. Пятнадцать минут перерыва – и все заново. И никаких синяков и ушибов! Но доказать, что мы его пытали, невозможно. Больные, страдающие астеническим неврозом, часто прикусывают себе язык. И потому появление пятен крови можно легко объяснить.
Мне казалось, что мои ноги превратились в гипсовые столбы. Руки наполнились свинцовой тяжестью, и я не смог удержать ружье. Вот самая страшная пытка – чувствовать свое бессилие при явном преимуществе.
– Палка, палка, огурец, вот и вышел человец, – пробормотал Филя, снова глянув в окно. – Ну? Что ты щеки надуваешь? Ничего ведь сделать не можешь! Не по зубам оказалась тебе задачка, правда? Сейчас приедет милиция, и мы с Павлухой напишем на имя Панина заявления о том, как ты издевался над нами, угрожал оружием, пытался уговорить врача засвидетельствовать написанное тобой ложное завещание…
– Филя, – произнес я, – неужели ты не боишься смерти? Неужели думаешь, что мои нервы бесконечно крепки?
– Допустим, ты нас убьешь, – кивнул кассир, опять прикладывая бинт к губам, которые все еще кровоточили. – Панин сделает все возможное, чтобы на суде тебе дали вышку. И тебя прикончат выстрелом в затылок в каком-нибудь тюремном подвале. Неужели тебе не жалко отдать жизнь за двух таких несимпатичных и безнравственных типов, каковыми являемся мы с Павлухой?
Они переглянулись и усмехнулись.
– Думаешь, я не понимаю, для чего ты здесь? – продолжал Филя. – Думаешь, никто не видел, как ты выслуживался перед князем, лез к нему в доверие, чтобы оторвать приличный куш от его состояния? Мы с тобой, братец, одного поля ягоды. Только ты лицемеришь, а мы с Павлухой не скрываем своих намерений. Ты чужой человек, а я родственник князя. Разницу улавливаешь?..
Он осекся и замолчал. Мгновением раньше я почувствовал слабое движение на кровати. Повернув голову, я увидел, что старик осмысленно смотрит на меня из-под полуприкрытых век и губы его беззвучно шевелятся. Я не успел сделать шаг к князю, как Филя, воспользовавшись моментом, кинулся на меня и повалил на пол. Вместе с нами грохнулась тумбочка. Винтовка оказалась под моей спиной, а руку с пистолетом придавил к полу ботинок Фили. Окровавленный рот кассира приблизился к моему лицу. Я дернул головой, словно отбивал мяч, и попал лбом по носу Фили. Сочно хрустнула переносица. Взвыв от боли, Филя откинулся назад. Герасимов пытался связать мне ноги полотенцем. Я лягался, не позволяя себя скрутить.
– Пистолет отбери!.. Пистолет! – хрипел врач.
Мне пришлось отпустить винтовку, чтобы освободить правую руку. Филя душил меня, навалившись на меня всем телом. Я скрипел зубами и бил его кулаком по уху. Положение было очень неудобным, удары получались слабыми. Герасимов, усевшись на мои ноги верхом, тянулся к лежащей на полу упаковке со шприцами.
– Держи его так! – орал он. – Еще немного!
Ему удалось дотянуться до упаковки. Он принялся рвать ее зубами. Я изловчился и схватил Филю за волосы. Он рычал от боли и напряжения. Его рука вспотела и начала соскальзывать с моей шеи.
– Оглуши его! Ударь утюгом! – кряхтя, давал советы доктор. Я притягивал голову кассира к себе. Он выворачивал шею, на его губах пузырилась кровавая слюна. Мне удалось надавить большим пальцем ему на веко. Филя слабел от боли и дергал ногой.
– Кочергу подай… – с трудом произнес он. Я дотянулся ртом до его шеи и вцепился в горло зубами. Филя заорал дурным голосом, сразу же отпустил меня, и я смог оторвать плечи от пола, но в то же мгновение сильный удар в голову снова повалил меня навзничь.
– Все! – задыхаясь, крикнул Филя. – Пистолет у меня! – Он не смог придумать ничего нового, как попытаться сунуть ствол «макарова» мне в рот. Я насколько мог повернул голову. Края шляпы, оказавшейся под моей щекой, мешали Гонзе. Пистолет уперся мне в скулу.
– Ну?! Скоро ты там?
– Сейчас! – пыхтел в моих ногах Герасимов. – Уже набираю…
Я плюнул и попал Филе в глаз. Он попытался ударить меня по носу головой, и я тотчас схватил его за руку, в которой он сжимал пистолет.
– Убью-у-у-у! – страшным голосом завыл кассир. Прогремел выстрел, затем еще один. Филя давил на курок, а я из последних сил отворачивал ствол в сторону. Пули дырявили пол в нескольких сантиметрах от моей головы.
– Ты что?! Ты что?! – истерично кричал Герасимов.
– Разбей же ему голову!
– Сейчас… Придержи ему ноги, я не могу попасть…
Мне казалось, что моя песенка спета. С двумя здоровыми мужиками я справиться не мог. Силы быстро покидали меня. Гладкий и горячий ствол пистолета медленно выскальзывал из моей ладони. Если Филя хоть на секунду завладеет оружием, он выстрелит без промаха. Герасимов, чтобы окончательно обуздать мои ноги, передвинулся на колени. Я почувствовал, что могу приподнять от пола поясницу. Со сдавленным борцовским стоном я выгнул спину и, отпустив волосы Фили, вытащил из-под себя ружье. Не знаю, как палец сам нащупал спусковой крючок и надавил на него. Грохнул выстрел. Я услышал, как коротко икнул Герасимов и тяжело повалился на пол, ударившись об угол тумбочки головой. Я уже плохо соображал, что делаю. Оттолкнув от себя руку Фили с пистолетом, я схватился за ружье, как за гимнастическую перекладину, и без замаха, коротким толчком, ударил кассира прикладом по голове. Пистолет отлетел в сторону, ударился о стену, упал на князя и завалился за кровать.
Я вскочил на ноги, злой, избитый, страшный. Герасимов неподвижно лежал на полу, поджав под себя колени и схватившись обеими руками за живот. Под ним увеличивалась в размерах лужа темной крови. Филя, стоя на коленях и обхватив голову руками, покачивался взад-вперед, словно молился. Я дрожал, испытывая восторг победителя. Мне хотелось продолжения схватки, хотелось откинуть ружье в сторону и снова вцепиться Филе зубами в горло.
– Ну?! – орал я и, схватив кассира за ворот куртки, заставил его подняться на ноги. – Тебе мало?! Хочешь еще?!
Я толкнул его на печь. Филя стукнулся о горячую облицовку затылком. Он был страшно бледен. По его лицу скользили алые блики.
– Не надо, – произнес он, облизывая окровавленные губы. – Довольно…
– Сейчас я суну твою поганую голову в печь! – пообещал я. Филя тряс своей поганой головой и бормотал:
– Не надо… Не надо меня убивать…
– Бери бумагу! – орал я, не в силах перейти на спокойный тон. – Ручку! Пиши: «Я, ублюдок Гонза, пытками и издевательством пытался заставить князя Орлова написать завещание в мою пользу…»
– Хорошо, хорошо, – бормотал Филя, повернулся ко мне спиной, оперся руками о подоконник и прижался лбом к запотевшему стеклу. – Хорошо… Я все напишу… Только ты сначала полюбуйся… Посмотри на это зарево. Не догадываешься, что это горит?
Я сначала не воспринял слова кассира, как если бы это были бессмысленные междометия или всхлипы. Я слышал вой милицейских сирен и боялся, что до прихода Панина не успею выбить из Гонзы признание. Я уже хотел врезать кассиру кулаком по почкам, чтобы поторопить его, но тут мой взгляд упал на окно, порозовевшее от огненных бликов.
– Что это? – пробормотал я, испытывая надвигающийся ужас. Филя повернулся ко мне. Я никогда еще не видел более страшного лица.
– Это горит грот, – произнес он, в упор глядя мне в глаза. – И еще дом Родиона…
– Что?! – не своим голосом заревел я и, вмиг позабыв про Филю, про истекающего кровью Герасимова, про князя, равнодушно смотрящего на меня, прыгнул на окно. Рама лопнула. Осколки стекла брызнули во все стороны. Запутавшись в длинных полах пальто, я упал на кусты. Душа заледенела от предчувствия страшной беды. Я вскочил на ноги и что было сил побежал к особняку Родиона. Сердце уже не билось, оно дрожало в груди, дыхание разрывало легкие, ветер свистел в ушах. Я ломал собой ветви деревьев, изгороди клумб, сбивал с ног каких-то людей с ведрами и огнетушителями, я пожирал расстояние, хватаясь руками за воздух, который с каждым мгновением все более превращался в дым, и уже чувствовал на лице жар пламени, уже видел исполинский костер, взметнувшийся в ночное небо.
– Татьяна!! – орал я, и ветер размазывал по щекам слезы. – Прости меня… Прости меня!!
Кто-то стоял поодаль от особняка, кто-то расплескивал ковшом воду из ведра, кто-то норовил кинуть мне под ноги пожарный шланг. Пламя облизывало стены дома, плотно закрытые на замки ставни и подкидывало к зеленому куполу огненные облака малиновых искр. Из щелей в ставнях второго этажа и мансарды валил густой дым, кажущийся красной тягучей жидкостью, языки пламени проедали брусовые стены, норовя ворваться внутрь. Дверь, охваченная огнем, трещала, стреляла искрами, и из грязного потока дыма, струящегося снизу вверх, торчала страшная, обугленная ручка, под которой выворачивались лепестками края замочной скважины. Ничего не соображая, я кинулся на дверь, ударился об нее плечом, но дубовая доска еще не прогорела, еще была крепка, и меня откинуло от нее, как мяч от стены. Я успел глотнуть раскаленного дыма, опалить волосы и ресницы. Кашляя, задыхаясь, сходя с ума от безысходности, от осознания того, что я натворил, я с воплем кинулся на груду гранитного лома, которым были обложены клумбы, схватил камень потяжелее и вместе с ним снова кинулся на дверь.
