Красиво, подумал Валентин. Но не сходится.
— Я не силен в этих материях, — сказал он. — Но что-то в ваших словах… Как бы это сказать?..
— А говорите, как думаете, — расслабился Евгений Александрович. — Вы, насколько я понимаю, из того поколения, которое всегда веровало в некую главную правду? Ведь так? Вот и говорите с этих позиций.
Валентин кивнул.
— Ваши слова действительно кажутся мне… Ну, скажем так, странными Ведь если деньги не заработаны честным трудом, значит, они украдены. И украдены конкретно у тех, для кого якобы эти новые сильные богатые люди, рвущиеся во власть, готовятся, по вашим словам, строить новую страну. Вы не видите в этом противоречия?
— Большевики построили свое государство на деньги, отнятые у бывшей вполне законной власти, — усмехнулся Евгений Александрович. — Долгое время это считалось удачным решением проблемы
— Разве те деньги помогли большевикам?
— Это другой вопрос.
— Вы меня запутали, — признался Валентин. — Кажется, я не смогу четко объяснить вам то, о чем я думаю. Нужных слов у меня нет. Но я чувствую, я действительно чувствую, что тут что-то не так. Ваши слова меня не убеждают. Может, это потому, что я и впрямь из того поколения, которое уже никогда не впишется в нынешние перемены.
— А выглядите вы надежно.
Они рассмеялись.
— Вы впервые в Новосибирск?
Валентин кивнул.
— Что знаете о городе?
— Почти ничего.
— Совсем ничего? Или почти ничего?
— Для меня разницы нет. Ну, знаю, как проехать к нужному месту. Это мне рассказали.
— Бизнес? Командировка?
— Чисто приватное.
— Вам понравится, — сказал сосед Валентина. —Если вы едете просто так, вам понравится.
— Надеюсь.
— В Новосибирске достаточно жлобов, но все же их гораздо меньше, чем в Москве. Масштабы не те. В Новосибирске, если вы остановите частника, с вас не будут требовать по пятнадцать-двадцать тысяч за километр. И нахально хватать за руку не будут. Ну не хочет человек ехать, значит, не хочет. Что с такого возьмешь?И свежего судака вы сможете недорого купить на любом рынке, если любите хорошую рыбу. — Евгений Александрович убежденно повторил: — Вам понравится.
— Почему вы не спите? — спросил Валентин. — Давно ночь. Я, например, выспался днем.
— Не хочу, — неохотно пояснил Евгений Александрович. — Все равно уже утро. В Новосибирске. Раннее, но утро. Мы ведь прилетим в Новосибирск около шести часов утра. Кроме того, я вообще не могу спать в самолете. Не люблю и не могу. К сожалению. Сон не приходит.
— А вы закройте глаза.
— Если закрыть глаза, становится даже хуже Когда рядом случается не спящий сосед, я считаю, мне повезло.
И подумал: что это я разговорился? Ну, Валентин Борисыч. Ну, поездка приватная. Я с этим Валентином Борисычем разговариваю не потому, что он мне интересен, вдруг догадался Зимин, а потому, что опять хочу отогнать свои мысли, свою тревогу Потому что не хочу думать о всяких «но». Ну, в самом деле, почему так? Кажется, все складывается удачно, все идет точно по плану, а тревога не унимается.
Это от усталости, решил он.
А Валентин Борисыч, подумал Зимин, просто случайный попутчик. Увиделись, поговорили, и все Никогда больше не увидимся. Этот Валентин Борисыч на самом-то деле, кажется, достаточно ограниченный человек. Правда, не совсем испорченный, что странно для москвича. Многие москвичи — существа жалкие и суетливые, вынужденные приспосабливаться постоянно, каждую минуту, каждую секунду. Отсюда у них комплекс неполноценности или, наоборот, превосходства. Отсюда их постоянный оскал, который они считают улыбкой. А Валентин Борисыч прям как топор. Наверное, служака. Просто честный, но ограниченный служака. До его мозгов, кажется, не дошло ничего из сказанного мною. До таких, как он, в принципе трудно донести ту мысль, что именно большой капитал, именно большие деньги всегда и непременно нуждаются во властной поддержке. Лучше уж самим властям поддержать эти большие деньги, чем отдать их во власть чистого криминала К сожалению, не многие еще доросли до этого. Пока эта простая мысль не дойдет до каждого избирателя, подумал Зимин, голосовать будут за голодранцев, за крикунов, за нищих популистов. А в результате сами голосующие так и останутся в нищете, отдавая все последние силы на то, чтобы вырвать у властей свои жалкие, пусть и законно заработанные деньги. Вместо того чтобы заняться настоящим, приносящим выгоду делом и заработать все, что им нужно, они все свои последние жалкие силы отдадут все той же жалкой, ни к чему не приводящей суете. И постоянно будут нарываться если не на власть, то на таких типов, как Леня Чирик. То есть на нож и на пистолет.
Зимин незаметно усмехнулся.
Леня Чирик не сразу поверил, что он на крючке. Лене Чирику, кажется, в голову до этого не приходило, что фигуранта, не боясь его потерять, можно спокойно водить даже по такому огромному городу, как Москва.
Всего лишь датчик, крошечный радиомаячок, незаметно вшитый в джинсовую куртку, вот и все. Можно не ломать голову, где в данный момент болтается гражданин Чирик. Никуда он не денется. Пусть болтается, где хочет. Потому что, когда гражданин Чирик нам понадобится, мы тут же вычислим его местонахождение. Леня Чирик здорово удивился, когда его застукали в казино на Юго-Западе, а потом в квартире его сожительницы в Солнцеве. Кажется, никто, кроме самого Чирика и его сожительницы, не знал об этом убежище. Еще больше Чирик удивился, когда к нему подошли в толпе на Кузнецком мосту.
Правда, у Лени Чирика хватило мозгов, чтобы в конце концов понять, что на нем повисли настоящие профессионалы. После этого Чирик перестал прятаться и финтить. Он как бы смирился. Временно, но смирился. Ничего нет в этом странного. Разумный человек всегда предпочитает пусть неясное, но хранящее хотя бы какую-то надежду будущее, чем унылое сегодня с его безнадежностью и отчаянием. В этом унылом сегодня такому человеку, как Леня Чирик, светит только вышка, а в будущем…
Кто знает? Кто знает?
Может, в будущем и впрямь удастся, наконец, оторваться, спрятаться где-нибудь под Москвой, остепениться, выращивать в огороде огурцы и подсолнухи? На что еще способен легший на дно убийца?
Леня Чирик — грубый материал, брезгливо подумал Зимин.
По-настоящему Леня Чирик понял, что он на крючке, что он уже не располагает свободой или, как он сам выразился, волей, лишь тогда, когда я показал ему новые документы, выписанные на него, хотя и на другое имя.
