ПРИЯТНО ИМЕТЬ УМНУЮ ЖЕНУ
Ленка была очень довольна и даже обрадована, что я вернулся в родные пенаты намного раньше обычного.
— Оказывается, очень полезно, чтобы тебя чуть-чуть опалили и немного погрызли собаки, — сделала она глубоко идущий вывод. — Может, у нас новый этап жизни начинается?
— Может быть, может быть… — я попытался спародировать кого-то из великих эстрадных деятелей, но, само собой, лавры Винокура мне явно не угрожали.
— Выпимши, — знакомые нотки Валентины Павловны Чебаковой я услышал в отнюдь не пародийном исполнении ее дочери. Похоже, что Хрюшка Чебакова была этим неприятно удивлена.
— Три рюмки коньяка, — доложил я с полной откровенностью. — Сто пятьдесят граммов — не более.
— А по какому случаю?
— Попал на день рождения к Марьяшке. Ты знаешь, она у меня квартиру снимает.
— Зачем ты туда заехал, — ухмыльнулась Ленка, — я спрашивать не буду. Удивительно одно — что ты так быстро прикатил и вообще не остался ночевать. Там что, родственники были?
— Само собой, день рождения все-таки.
— Стало быть, в ужине вы не нуждаетесь, мистер Баринов?
— Так точно. Чайку бы хлебнуть.
Ленка сидела за клавиатурой «Pentium», составляя какую-то весьма замысловатую программу. Очень может быть, что эта программа предназначалась для очередного перепотрашивания моих мозгов или мозгов Тани-Кармелы. Вылезать из-за компьютера ей не хотелось, но тем не менее она это сделала. Уверен, например, что Мишкина Зинка сказала бы: «Хлебни. Поставь чайник, завари и пей хоть целый литр». И мне, и Мишке сказала бы именно так. Вот это было намного более существенным отличием между сестрами, чем та родинка, что имелась у Зинки и отсутствовала у моей супруги. Зинка была все-таки немного подурее. Потому что не понимала — даже такому не шибко толковому мужу, как я, бывает приятно, когда жена бросает свои страсть какие научные дела, решаемые с помощью компьютера аж пятого поколения, и отправляется на кухню греть чай. И он, этот бестолковый муж, чует некую вину, начинает понимать, что его финансы позволяют ему купить жене коробку конфет или торт к тому же самому чаю, а он, сукин сын, до этого не додумался.
Впрочем, у Ленки уже были и коробка конфет, и торт, и варенье, и кекс, и еще что-то приобретенное здесь же, в нашем шибко закрытом и охраняемом поселке.
Мы пили чай, и Хрюшка Чебакова с увлечением рассказывала мне о том, как лихо сегодня подрались Колька с Катькой, не преминув сообщить с глубоким удовлетворением, что битым остался Колька, а Катька торжествовала победу.
— А я почти нашел третий перстень, — мне тоже хотелось похвастаться. Тем более что от Ленки в таких делах можно было ждать добрых и полезных советов. Когда я сообщил, что решил завтра идти в библиотеку, такой совет последовая тут же.
— Ты человек из каменного века, — Хрюшка в этот момент немного напоминала Мэри Грин с яхты «Дороти», усатую медведицу с целым набором положительных и отрицательных качеств. Та все время выпендривалась перед Брауном, доказывая ему преимущества капитализма и свое технократическое превосходство. — Да-да, мистер Коротков-Баринов. Не удивляйтесь. Все-то вам нужно куда-то бегать. А есть система RELCOM, через которую можно, сидя здесь, войти в базу данных Библиотеки Конгресса и прочитать эту самую «Тудей ревью оф Юэроп».
— Не отходя от кассы?
— От компьютера, по крайней мере. Пора к цивилизации привыкать, Волчара гнусный…
— Умную жену приятно иметь, — позволил я себе; гусарский каламбурчик.
— Иметь будешь в положенное время и на положенном месте, — строго заявила Хрюшка. — И конечно, не за компьютером.
— Понял.
Домашняя интеллектуалка — вещь очень полезная. Хотя от тех времен, когда даже мистер Браун ни хрена не соображал в компьютерных делах, а дикий комсомолец Коротков — тем более, уже ничего не осталось (даже Берлинской стены), все-таки мне не хватало ума припомнить о RELCOM, а я ведь давным-давно был о ней наслышан. Будьте уверены, я не перепутал бы ее ни с ревкомом, ни с рескомом. Совсем недавно я через спецмодем лазил по очень любопытным базам данных и откупоривал кодированные файлы.
Конечно, в отличие от моего нелегального вторжения в компьютерные сети «органов» тут все было по закону, но, к сожалению, не бесплатно. На какую сумму мы тряхнули Чудо-юдо, меня особо не интересовало, гораздо более важным было то, что мы в результате приобрели.
Мы нашли и тот самый номер газеты от декабря 1988 года, где были фотографии Айрапета Аветисяна и его спасителя — экстрасенса Вадима Белогорского. Кроме того, обнаружилась фамилия автора данного сочинения: московского корреспондента «Today review of Europe» мистера Дональда Салливэна.
— Приятно? — прищурилась Хрюшка.
— Конечно, — поглаживая Хавронью Премудрую по спинке, подтвердил я, хотя имел в виду не спинку, а результаты прочтения статьи. Назывался сей опус броско, хотя и затерто: «Восставший из гробницы».
Примерно треть статьи посвящалась краткому изложению того бардака, который царил в Армении после землетрясения, довольно злорадным замечаниям по адресу Горбачева и Рыжкова, армянского первого секретаря Демирчяна и всей коммунистической системы. Дальше шло несколько бодрых замечаний насчет стертого с лица земли Спитака, причем товарищ Салливэн порадовал своих читателей описаниями некоторых трупов, извлеченных из-под руин. Мне лично от некоторых даже тошно стало. Наконец дело дошло и до экстрасенса Белогорского, который приехал в Спитак вроде бы сам по себе, хотя мне это показалось сомнительным — в 1988 году сами по себе люди на катастрофы не ездили.
Салливэн писал следующее:
«Коммунисты не верят в экстрасенсов. С диалектическим материализмом Маркса наличие суперспособностей не согласовывалось, а потому находилось под запретом. Perestrojka во многом поколебала устои партийной пропаганды прошлого, а потому наряду с другими либеральными явлениями в новейшей русской действительности надо отметить и изменение отношения к людям с такими способностями. Счастливый случай свел меня в Армении с 28-летним Вадимом Белогорским, советским экстрасенсом.
Этот случай был воистину счастливым для 74-летнего жителя Спитака Айрапета Аветисяна, заживо похороненного в подвале собственного дома и пробывшего в этом склепе около шести суток. Несколько раз отряды спасателей со специально натренированными собаками и высокочувствительной аппаратурой, позволяющей услышать стук человеческого сердца под развалинами, проходили мимо бывшего дома, но не обнаружили погребенного. Позже выяснилось, что собаки не могли учуять запах человека из-за того, что в подвале размещалось несколько бочек с вином и уксусом, запах которых отбивал чутье у животных. Кроме того, несколько ковров, имевшихся в доме Аветисяна, упали в нагромождение обломков и сделали слой камней в 5 футов толщиной звуконепроницаемым для акустической аппаратуры спасателей…»
Дальше Салливэн излагал краткую биографию Белогорского, у которого отец был врачом-психиатром, каким-то образом связанным с КГБ, а дед несправедливо обвинен в троцкизме и репрессирован в 1937 году. По тем временам было довольно популярно являться потомком «врага народа» хотя бы в третьтьем поколении. Ну а уж каяться за грехи отца — тем более. Сам Белогорский, как явствовало из его слов, тоже был диссидентом, подвергался преследованиям и даже арестовывался. Правда, не говорилось, за что.
Ну а потом начинался рассказ самого героя о том, как он спас из-под обломков старика-армянина:
— Мы проходили по давно осмотренной нашими предшественниками улице. Здесь второй день никого не искали, ибо шансов найти живых, по мнению специалистов, не было никаких. Внезапно я почувствовал не то легкий озноб, не то слабый удар током. Первое впечатление было, что это некий нервный тик. Однако уже через несколько секунд я услышал внутри себя слабый голос: «Я жив, помоги мне!» Мне показалось, что начинается галлюцинация, которая явилась следствием моего нервного перенапряжения в обстановке гигантской катастрофы, какой явилось землетрясение в Армении. Однако через пять секунд я вновь услышал те же слова, которые, как мне показалось, шли с той стороны, куда смотрело мое лицо. Сделав несколько шагов в этом направлении, на что потребовалось пять секунд, я еще раз услышал внутренний голос, но заметно отчетливее, чем раньше. Слова повторялись точно с интервалом в пять секунд, я засекал время по часам. Двигаясь в ту сторону, я с каждым шагом все яснее и яснее ощущал этот призыв о помощи. Наконец я стал слышать его так же хорошо, как если бы со мной разговаривал человек, находящийся на расстоянии двух-трех метров от меня. Это было у груды камней, оставшейся на месте рухнувшего дома, который принадлежал, как мы позже узнали, Айрапету Аветисяну. Я стал растаскивать небольшие камни, сразу ощутив, что призыв о помощи стал слышаться еще лучше.
