По целому ряду причин Билл Питерсон не выступал обвинителем по этому делу. Если бы он встал перед присяжными и, направив указующий перст на подсудимого, сказал: «Глен Гор, вы заслуживаете смерти за то, что сделали с Дебби Картер», – ему было бы трудно кого-либо убедить, поскольку он уже дважды произносил эти слова, указуя на двух других мужчин. Питерсон взял самоотвод, выдвинув в качестве причины «конфликт интересов», но послал своего помощника Криса Росса присутствовать на суде и все записывать.
Обвинитель, Ричард Уинтори, был прислан из Оклахома-Сити и, вооруженный данными анализа ДНК, легко добился приговора. Выслушав подробности длинной криминальной биографии Гора, жюри недолго колебалось, чтобы приговорить его к смертной казни.
Деннис отказался следить за ходом суда, а Рон не мог его игнорировать. Он каждый день звонил судье Ландриту и повторял:
– Томми, ты должен схватить Рики Джо Симмонса. Забудь о Горе! Рики Джо Симмонс, вот кто настоящий убийца!
Одна частная клиника сменяла другую. Как только Рону надоедало очередное место или он исчерпывал лимит гостеприимства персонала своими выходками, начинались звонки, и Аннет вынуждена была спешно искать новое заведение, которое согласилось бы его принять. Потом приезжала, паковала его вещи и перевозила брата на новое место. Попадались такие, от которых за версту несло дезинфекцией и смутным приближением смерти, но встречались и уютные, гостеприимные.
Рон находился в одном из таких, приятных, в городке Хоу, когда его навестила доктор Сьюзан Шарп. Рон вот уже несколько недель не брал в рот спиртного и чувствовал себя превосходно. Они поехали на машине за город, в парк на берегу озера, и долго гуляли там. День был ясным и морозным.
– Он был как маленький мальчик, радовавшийся тому, что его взяли на прогулку в такой прекрасный солнечный денек, – рассказывала доктор Шарп.
Когда Рон бывал трезв и своевременно принимал лекарства, общаться с ним было сплошным удовольствием. В тот вечер у них состоялось «свидание» в ближнем ресторане. Рон исключительно гордился собой, потому что угощал ужином прекрасную даму.
Глава семнадцатая
Острые боли в животе появились в начале осени 2004 года. У Рона было ощущение, что живот его раздут, и ему было неудобно сидеть и лежать. При ходьбе ощущение вздутия ослабевало, но боль усиливалась. От нее он уставал и не мог спать. Он бродил по коридорам своего последнего санатория ночами напролет, стараясь найти облегчение от болезненно распиравшего ощущения в животе.
Аннет жила в двух часах езды от санатория и не видела брата уже месяц, хотя он жаловался ей на боли по телефону. Когда она приехала, чтобы отвезти его к дантисту, ее потряс размер его живота. «Он выглядел как женщина на десятом месяце беременности», – рассказывала она. Они решили отменить визит к дантисту и отправились прямиком в отделение неотложной помощи семинолской больницы. Оттуда их направили в Талсу, где на следующий день Рону поставили диагноз: цирроз печени. Неоперабельный, неизлечимый, без шанса на успех трансплантации. Это был второй смертный приговор, к тому же на этот раз очень болезненный. По самым оптимистичным прогнозам, жить ему оставалось полгода.
Из пятидесяти одного года своей жизни минимум четырнадцать лет Рон провел за решеткой, не имея возможности пить. После освобождения за пять лет до кончины он, конечно, прикладывался к бутылке, но были и длинные периоды полной трезвости, когда он боролся с алкоголизмом. Поэтому казалось, что цирроз наступил рановато. Аннет задавала прямые вопросы врачам, и ответы были такими же откровенными. В дополнение к пьянству Рон в прошлом страдал и пристрастием к наркотикам, хотя после освобождения эта беда почти сошла на нет. Свою лепту внесли, конечно, и многочисленные лекарства. По меньшей мере половину жизни Рон в разное время и в разных количествах принимал очень сильные психотропные препараты.
Вероятно, у него и от рождения была слабая печень. Но теперь это уже не имело значения. И снова Аннет позвонила Рини, чтобы сообщить новость, в которую трудно было поверить.
Доктора откачали несколько галлонов жидкости, и Аннет попросили найти для брата другое место. Она получила отказ в семи заведениях, прежде чем удалось найти для него комнату в частном санатории «Сломанная стрела». Там сестры и остальной персонал приняли его как члена семьи.
Вскоре Аннет и Рини стало ясно, что шесть месяцев – нереальный срок. Рон угасал стремительно. За исключением чудовищно раздутого живота, в остальном его тело обмякло и съежилось. У него совершенно отсутствовал аппетит, а под конец он перестал даже пить и курить. По мере того как печень отказывала, боли становились невыносимыми. Он не мог найти удобного положения, часами медленно ходил по палате или взад-вперед по коридору.
Родственники, установив очередь, старались проводить с ним как можно больше времени. Аннет жила поблизости, а Рини и Гэри с детьми – в Далласе. Но и они при первой же возможности совершали пятичасовую поездку, чтобы навестить его.
Несколько раз своего клиента проведал Марк Барретт. Он был весьма занятым человеком, но Рон всегда оставался среди его приоритетных забот. Они говорили о смерти и жизни после смерти, о Боге и спасении через веру в Христа. Рон встречал смерть почти умиротворенным. Она была тем, чего он ждал много лет. Он не боялся умирать. Ему не было горько. Он сожалел о многом, совершенном им в этой жизни, о сделанных ошибках, о боли, которую причинял, но он искренне просил Бога о прощении, и оно было ему даровано.
Он ни на кого не таил зла, хотя Билл Питерсон и Рики Джо Симмонс оставались его наваждением чуть не до самого конца. Однако перед смертью он простил и их.
В следующее свое посещение Марк заговорил о музыке, и Рон несколько часов распространялся о своей новой карьере и о том, как будет весело, когда он выйдет из санатория. О болезни в том разговоре не упоминалось, как и о смерти.
Аннет привезла ему гитару, но ему было трудно играть. Вместо этого он попросил ее спеть их любимый гимн. Последнее выступление Рона состоялось в санатории во время сеанса караоке. Бог весть откуда он нашел в себе силы петь. Медсестры и остальные пациенты к тому времени уже знали его историю и старались подбодрить его. Под конец вечера он станцевал с обеими своими сестрами под магнитофонную запись.
В отличие от большинства умирающих Рон не требовал священника, чтобы тот, держа его за руку, принял последнюю исповедь и помолился вместе с ним. Он знал Священное Писание не хуже любого проповедника, причем его знание Евангелия было очень основательным. Быть может, Рон более других сбился с пути, но он раскаялся и получил прощение.
Он был готов.
За пять лет, проведенных на свободе, в его жизни случилось несколько ярких моментов, но в целом она оказалась не такой уж и радостной. Он семнадцать раз переезжал с места на место и окончательно убедился и убедил всех, что самостоятельно жить не может. Какое будущее его ожидало? Он был обузой для Аннет и Рини. Вообще большую часть жизни он для кого-нибудь был обузой и устал от этого.
Попав в камеру смертника, он не раз говорил Аннет: «Лучше бы я никогда не родился», – и отчаянно желал только одного – поскорее умереть. Он стыдился того, что причинил столько страданий, особенно родителям, хотел снова их увидеть, сказать им, как он сожалеет о содеянном, и остаться с ними навечно. Вскоре после его освобождения Аннет однажды застала его стоявшим в кухне и, словно в трансе, уставившимся в окно. Схватив ее за руку, он сказал:
– Помолись со мной, Аннет. Помолись за то, чтобы Бог взял меня к себе прямо сейчас.
Это была просьба, которую она не могла выполнить.
Приехав на День благодарения, Грег Уилхойт провел с Роном десять дней кряду. Хотя Рон стремительно уходил и был одурманен огромными дозами морфия, они часами говорили о своей жизни в блоке смертников, чудовищной, но теперь, задним числом, вызывавшей порой даже чувство юмора.
