чем когда-либо в своей жизни.
— Но она могла там быть!
— Но не была!
Амелия подскакивает к тебе и машет руками.
— Быстро, ударь меня в нос! И в глаз!
Тебе не нужно повторять дважды — ты бьешь ее прикладом и тут же возвращаешься к охраннику, чтобы оттащить его тело вместе со своей одеждой за стойку.
— Не туда! — кричит Амелия очень гнусаво. — Лучше в бар!
Ты материшься, но слушаешься. Таскание тяжестей еще никогда не было таким стремительным, и ты чувствуешь, что малость надорвался. Но это оправдано, так как...
Так как иначе спецназ бы быстро заметил полуголое тело.
Он врывается в главный холл ровно через пять секунд после того, как Амелия, вдобавок к сломанному носу и быстро заплывающему глазу, проводит ножом по своей щеке. Ее лицо теперь — просто кровавое месиво, в нем больше не разобрать черт, знакомых всей Аркадии, и она очень натурально кричит и плачет, стоя на коленях над телом Лионеля и подняв руки. Спецназ валит тебя и ее на пол, но вскоре поднимает и толкает к дверям. Ворвавшаяся вместе со спецназом медбригада укладывает на носилки тело Лионеля, кто-то уже подключается к его чипам. Ты бежишь вместе с ними, глотая уличный воздух, внезапно пьянящий, и таща за собой Амелию, которая спотыкается, трясется, плачет, но все же очень резво запрыгивает в фургон скорой помощи. Ни ее, ни тебя не выталкивают наружу, и вскоре ты понимаешь, почему — пока двое врачей подключают Лионеля Ламбера к аппарату жизнеобеспечения, третий обращается к вам:
— Зафиксируете время прибытия?
...Чтобы всемогущая «Эккарт» видела, что помощь оказана вовремя и, как выражается Амелия, не съела их живьем.
Скорая несется по улицам, и больших трудов стоит сохранять сосредоточенное выражение лица.
Вы выбрались.
Вы, черт возьми, выбрались.
Из оцепленного здания, с полумертвым Лионелем Ламбером на руках. Через пару минут спецназ уже должен найти тело охранника, а может, и открыть комнату с сотрудниками, но пока что...
Один из врачей тормошит Амелию, пытается добиться от нее ответов, подписи в планшете со временем прибытия скорой или хотя бы протянутой руки, чтобы вколоть обезболивающее, но она только улыбается, глядя на тебя.
Яркая белая улыбка на окровавленном лице.
— Ах да, — сдерживая смех, обращается Амелия к врачу, — не могли бы вы высадить нас на углу?..
Это самая дерьмовая часть плана — прятаться в Аркадии после всего того шума. Ты поднимаешь голову и видишь дрон на уровне третьего-четвертого этажа. Гражданский, наверняка, но все же этого более чем достаточно. Этого — и всех этих камер, всей этой бесконечной слежки, превратившейся в рутину, обычную жизнь обычного мегаполиса. Твое лицо засветилось перед огромным количеством людей, когда вы с Амелией бежали от башни к скорой, и это провал. Если полиция еще не успела, то уже очень скоро сопоставит тело в баре и «охранника», выскользнувшего из здания. Нужно было и себе морду разукрасить, отмечаешь ты запоздало.
В самом лучшем случае, Гектор со своими связями в полиции сможет тебе чем-то помочь, но вряд ли. В какой позиции сейчас он сам, с наемниками на хвосте и с новостями, в которых мелькает рожа его такого хорошего знакомого?
И самое плохое — твой шлем остался там.
Ты вскрыт, скомпрометирован, разоблачен. Полностью.
Не говоря уж о том, что без датчиков и дисплеев жить становится в разы труднее. Запасной шлем есть у Дайса — ты оставил его там как-то давно, на случай если с твоим убежищем что-то случится — но до Дайса надо сначала добраться. Единственное, что ты можешь сделать прямо сейчас, это подключиться к шлему и запустить аварийное отключение всех систем, стирание и уничтожение абсолютно всей информации внутри него. Ты так и поступаешь.
Амелия взламывает первую попавшуюся машину, и вы залезаете в кабину, не обращая внимания на владельца, выбежавшего на звуки сигнализации. На фоне всех проблем он просто теряется. Ты тупо моргаешь на него, пока он стучит в стекло и ругается, пытается остановить машину. Ты ведешь, а Амелия возится с наладонником, удаляя информацию об авто из полицейских баз данных. Хорошо хоть твой собственный наладонник еще при тебе, а с ним и все данные по Восьмеркам, скинутые Чарльзом.
Единственное, что может обеспечить тебе теперь спокойную жизнь в будущем, — корпорация. Корпорация, которая все еще находится в руках Лионеля Ламбера. Он жив — окошко новостного канала на бортовой панели сообщает об этом голосом диктора. Его спасли, не могли не спасти, и ведущий сбивается на проплаченный рассказ о какой-то там клинике. Благословенная Аркадия не забывает о рекламе даже в минуты потрясений.
Ты косишься на Амелию, постепенно теряя самообладание. Остановившись на перекрестке, принимаешь таблетку, но это не помогает. Адреналиновая вспышка угасла, ты вновь — вновь, вновь, вновь, вновь!!! — в заднице.
Еще больше, чем раньше.
Шлем всегда дарил анонимность, и где она теперь?
Будто почувствовав твое напряжение, Амелия отвлекается от наладонника и нервно, заискивающе улыбается. У нее есть план, она так сказала, но все равно это раздражает — здесь, сейчас, с тобой в одной кабине, в машине, движущейся к неизвестному тебе пока убежищу, она... растеряла всю свою самоуверенность.
Ты пугаешь ее.
И ты не понимаешь, почему — она не боялась ни переговоров с бандитами, ни перестрелок, ни даже всего отряда Красного Шеста и меча, направленного в ее сторону.
Ты вспоминаешь того Термита, Стикса. Он тоже боялся тебя-Вика, когда стоило бы опасаться Джинна. Дело в лице, таблетках, напряжении? В смутном чутье, которое подсказывает, что человек рядом находится на грани? Один шаг и...
— Нашел что-то полезное о своих коллегах? — спрашивает Амелия, чтобы переключить тебя с этого молчаливого и опасного режима.
Помогает.
— Не успел рассмотреть все как следует.
Она принимается рассказывать что-то о Чарльзе, ты почти не слушаешь.
Да, так гораздо лучше. Спокойная беседа в украденной тачке. Как будто новостные каналы не захлебываются репортажами о нападении на башню. Как будто твое лицо не красуется во всех полицейских участках Аркадии. Как будто диктор с бортовой панели не рассказывает в красках о чудовищной террористической операции, остановленной только силами спецназа и самопожертвованием Лионеля Ламбера.
...Ха-х, идиоты. Не надо быть пророком, чтобы знать, что публика — не без подталкивания Триала — уже включила конспирологию и сейчас пережевывает все возможные причины, по которым Крест и Амелия Эккарт могли сунуться
