– Да. Ну что ж. Не могли бы вы рассказать нам о том, во что Джон верил? – начал дядя Уилл. – О культе Братии и…
– Это не был культ! – с кашлем воскликнула старуха. Эви помогла ей отпить воды из заляпанного стакана. – Окружающие пытались подать его как сатанинский. Но он таким не являлся. Это было прекрасно. Мы были искателями, строившими царство истинного духа на этой земле. Джефферсон, Вашингтон, Франклин – просвещенные люди, основатели нашей великой нации – они знали секреты древних. Те, о которых даже не подозревали масоны в своих шикарных храмах. Мы хотели освободить умы людей, разбить оковы. Прежний, знакомый нам мир ожидала гибель, и на его месте должен был родиться новый. В этом и было наше предназначение – перерождение. И Джон, как никто, знал об этом.
– А что с жильцом, который пропал без вести? И молоденькой служанкой? – не унимался Уилл.
– Ложь, – ощерилась Мэри. – Жилец сбежал, не уплатив ренты. А девчонка оказалась нахалкой. Она уехала к сестре и даже не потрудилась попрощаться с нами.
– А Ида Ноулс?
– Ида? – Рука старухи испуганно взлетела ко рту, глаза забегали. – Кто вы такие? Что вам нужно? – Она начала повышать голос. – Я не говорила, что готова вас принять!
Эви порывисто схватила старуху за холодные руки, больше похожие на лягушечьи лапки.
– Я понимаю все, что вы сказали о мистере Гоббсе. Все эти синие чулки считают нас, флэпперов, заблудшими овцами. Но мы только пытаемся жить на полную катушку. – Она быстро оглянулась на Уилла в поисках одобрения. Тот едва заметно кивнул. – Будь мистер Гоббс сейчас с нами, его бы считали человеком передовых взглядов.
Миссис Уайт довольно заулыбалась и коснулась своей влажной ладонью щеки Эви. Два передних зуба старухи почти полностью раскрошились.
– Ты бы ему понравилась. Джон вообще любил хорошеньких девочек.
Эви усилием воли заглушила вопль ужаса, грозящий вырваться из ее горла.
– Если вы не против, мы бы очень хотели знать, почему вы не продаете дом Ноулсов? Я уверена, что вы могли бы выручить за него немало денег.
– Я никогда бы так не поступила.
– Конечно же, нет. – Эви с жаром закивала. – Мне просто было интересно почему.
– Чтобы у Джона остался дом, в который можно вернуться. Он сказал мне, что это очень важно. «Не продавай дом, Мэри, иначе я не смогу к тебе вернуться», – говаривал он.
У Эви по спине пробежали мурашки.
– Но как?
Мэри Уайт откинулась на замусоленные сатиновые подушки и посмотрела на окна, где через жалюзи пробивались лучи света.
– Джонни не рассказывал мне всего. Только он мог понять гениальный план Всемогущего. Даже его тело было освящено, знаете ли. Прямо как произведение искусства: Венера Боттичелли, Давид Микеланджело. Знаки повсюду. Он носил их, как свою вторую кожу.
– Зачем?
– Это все было частью плана, видите ли. Он мог вернуться. Мог переродиться. Воскрешение. И как только он переродится, он принесет с собой Армагеддон. Мир будет очищен огнем, он станет править им, как бог, а мы будем подле него. – Она засмеялась наивным смехом школьницы, совершенно не подходившим ее увядшему лицу. – Он звал меня своей Солнечной Девой. А он сам был принцем. Смотрите. – Мэри с трудом открыла ящик прикроватной тумбочки и достала маленькую черную коробочку. – Откройте его.
На черном вельвете лежало толстое золотое кольцо, поблекшее от времени.
– Красивое, – сказала Эви.
– Оно принадлежало ему, – таинственным шепотом сообщила старуха. – Я подарила его. Я звала его «муж мой», хотя мы не были обвенчаны. Он носил его до самого конца, мой Джонни.
У Эви буквально зачесались руки – так хотелось взять кольцо и прочесть его. Ведь оно принадлежало самому Джону Гоббсу.
– Положите его на место, пожалуйста, – попросила Мэри.
Эви неохотно закрыла коробочку.
– Ой, миссис Блодгетт, вам, наверное, очень неудобно! Доктор Фицджеральд? Не могли бы вы усадить ее поудобнее?
Дядя слегка смутился, но принялся неуклюже помогать старухе пересесть, а она упиралась. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Эви сунула кольцо в карман, а коробочку положила в ящик и закрыла его.
– Вот. Так ведь гораздо лучше?
– Да, спасибо, – согласилась Мэри с таким видом, словно ей самой пришла в голову эта идея. Она продолжила свой рассказ. – Но он должен был подготовить мир к Армагеддону. Очистить его от греха. Принять все на себя, как Спаситель. Поглотить весь грех этого мира. – У нее на глазах выступили слезы. – Они убили его. Моего Джонни. Он был такой красивый, но они убили его. Филистимляне! Фарисеи. – Она снова стала задыхаться, и Эви подала ей стакан воды. – Он не причинил вреда ни одной живой душе! Людей к нему так и тянуло, особенно женщин. – Улыбнувшись, она похлопала Эви по плечу. Даже мысль о том, чтобы прикоснуться к Джону Гоббсу, казалась Эви отвратительной до тошноты. – Мне больно. Где Элеанор с моим лекарством? Глупая девчонка, всегда опаздывает.
– Да, конечно, – успокоила ее Эви. – Она сейчас принесет вам лекарство. Но мне всегда было любопытно – не упоминал ли мистер Гоббс о ритуале для привязывания духа или об отправлении его в другой мир после того, как вся работа закончена?
Мэри Уайт нахмурилась:
– Нет. Вы не позовете дочь с моим лекарством?
– Конечно же, позову! А мистер Гоббс носил особый талисман, не так ли?
– Да, – ответила Мэри Уайт, ее голос ослабел от боли. – Всегда.
– И где сейчас этот талисман?
– Талисман? – Она растерянно посмотрела на Эви, и та всерьез испугалась, что они не успеют узнать необходимую информацию.
– Он отдал его вам? – предположила Эви. – Может быть, в качестве подарка любимой?
– Я же сказала, он всегда носил его при себе, – отрезала старуха. – Он был на нем и в момент смерти. С ним его и похоронили. Элеанор! Мое лекарство! – воскликнула миссис Уайт.
– Его похоронили в братской могиле для нищих. Ее давно уж и нет, – тихо шепнул Уилл Эви на ухо.
– Нет, нет! Никаких братских могил для моего Джонни! – вдруг поправила его старуха. Почему-то ее слух оказался гораздо лучше памяти.
– Прошу прощения. Мы думали…
– Мы заплатили охране, чтобы они отдали нам тело. И в соответствии с пожеланиями Джонни мы похоронили его дома.
– В Бруклине или у Ноулсов?
– Нет, – раздраженно ответила старуха. – В его настоящем доме.
– Где он находится? – спросила Эви.
– Как же, в Бретрине, милая. На старом холме, рядом со всеми посвященными.
Кажется, время остановилось. Эви будто издалека услышала собственный голос.
– Мистер Гоббс был из Бретрина?
– Да, конечно.
– Но ведь после пожара в Бретрине не осталось выживших, – изумилась Эви.
– Остался только один. Милая, ты не передашь мне вон ту шляпную коробку?
Эви сняла с комода коробку и передала ее старухе. Оказалось, что в коробке было двойное дно. Мэри достала молитвослов в кожаном переплете, а затем пожелтевшую, сложенную вчетверо бумажку, которую передала Эви.
Это была запись в приходской книге Бретрина, датированная 6 июня 1842 года: Йоханан Хоббесон Олгуди, сын пастора Джона Джозефа Олгуди и Рут Олгуди (умершей от родов).
– Какую жертву они сделали ради него, избранного!
Дочь Мэри Уайт отдернула занавеску и показалась на пороге со шприцом в одной руке и гибкой трубкой в другой.
– Я ждала, – взвилась на нее Мэри Уайт. – Ты хочешь, чтобы я страдала, не так ли? Моя жизнь раньше была такой хорошей…
– Да-да, я помню. Когда ты жила в особняке на холме. Я знаю. Если ты бы не платила огромные налоги за эту развалину, нам бы не пришлось жить в этой вонючей дыре. Ты когда-нибудь об этом думала?
Мэри Уайт слегка застонала, когда дочь вставила иглу в ее покрытый синяками сгиб локтя и расправила трубку. Уже через мгновение глаза старухи заблестели от морфия.
– Он возвращается, вы знаете? – У нее начал заплетаться язык. – Он сказал, что вернется за мной, и я жду. Я сохранила все для него. Он сказал, что вернется, и я это знаю. – У нее закатились глаза. – Такой прекрасный человек.
