невозврата» наступила теперь и для нас… К чему это приведёт, знает только тот, кто к этому стремился. Я – не знаю…
Все молчали, склонив головы, осмысливая то, о чём раньше даже боялись подумать. В принципе, это были предпосылки к началу гражданской войны…
– Да, азербайджанскую сторону с помощью ввода войск в Баку, что называется, до этой самой точки уже довели… И просто странно, что с нами здесь ещё кто-то разговаривает. Скоро на всех нас будут смотреть, как на… – Юра попытался подобрать подходящее слово и, как всегда, выдал очень правильную фразу: «лучших врагов», – резюмировал он.
Все засобирались в тот район. Каждому лично было необходимо участвовать в поиске преступников. Но поскольку было уже поздно, то приняли решение выдвигаться только с наступлением рассвета. Ночь для большинства была какая-то дёрганая и беспокойная. И мы, и группа «Москва» готовили снаряжение для жизни в лесу и горах не на один день. Но если для нас это было знакомым делом, то для оперов из московского управления это занятие было незнакомым, и поэтому ребята подходили к нему с большим волнением и напряжением. Каждый из нас понимал, что этот выезд в лес – уже не учебный и не за грибами, и расслабиться там не удастся. Подогнали снаряжение, подготовили вооружение и настроились на выезд. Часть оружия и снаряжения пришлось оставить в казарме, и тут появилась непредвиденная проблема. Эта часть снаряжения и радиостанции, которые мы собирались оставить в казарме, были секретными и даже совершенно секретными, поэтому остаться охранять такой ценный груз мы могли позволить только своим… Проблема была в том, что не нашлось ни одного желающего «посачковать» и побездельничать, валяясь на кровати, – остаться в казарме для охраны. Даже больных не оказалось…
Когда я по приказу Розина стал искать желающих остаться, то в ответ слышал однозначное «Нет!»
– Слушай, не обижай недоверием! Как это – остаться? Все идут на операцию, а я останусь… Это хуже взыскания. Я иду со всеми!
Действительно, в этот момент не оказалось ни больных, ни хворых, а хитрых и умных среди нас, судя по всему, уже давно не было… Я растерялся, потому что эта была непредвиденная ситуация. Я бы даже сказал, – нестандартная. А про себя думал: «Какое счастье быть рядом с такими людьми! Как мне повезло в жизни, что я попал в это подразделение, и я – его часть». Мои волнения из-за грядущей опасности от предстоящей встречи в лесу с вооружёнными бандитами и страх улетучились, как дым, только лишь от стыда, что какая-то трусливая мысль могла закрасться в какой-то далёкий уголок моего мозга. Я не имел права насильно приказать ни одному человеку остаться в отряде. И рядом с такими людьми, многие из которых были моложе меня, не имел права на предательские мысли. Такой настрой на боевую работу – это хорошо, но как быть с оставляемым оружием?
Выход, как всегда, нашёл мудрый Розин. Освободили по распоряжению начальника отряда часть оружейки, подготовили сейфы, куда и уместилось всё наше совершенно секретное оружие и радиосредства с документацией и боеприпасами. Розин опечатал всё это личной печатью и сдал под охрану ответственному офицеру. Все, над кем нависла угроза остаться охранниками имущества, расслабились и даже заулыбались.
– Интересно получается, – сказал по этому поводу Инчаков. – Все до одного рвутся на войну, как будто бы там мёдом намазано… Что, у всех чувство опасности полностью отсутствует?
– Нет, Юра! – сказал ему Кшнякин, – это результат лет, проведённых всеми нами в ОУЦе… А ещё – осознание того, что молодые мальчики-десантники будут продолжать погибать бессмысленно от неопытности и… Ты знаешь, с каждым из нас уже десять лет говорят о такой минуте. И каждый из нас к ней готов. Нас готовили к тому, чтобы выполнить приказ в любом месте, обдуманно и грамотно. Наверное, такой час наступает. Каждый знает это. Каждый, ну, например я, – не могу остаться в стороне от этого. Мы же все «сумасшедшие», в хорошем смысле слова, от этого стремления быть полезными тому делу, которому учились. Пусть даже здесь и сейчас произошла некоторая трансформация задач. Но… Погиб десантник. Это уже касается нас по полной программе. И этот выстрел в голову молодому лейтенанту будет звучать эхом очень долго…
– У меня такое ощущение, что я хорошо знал этого парня, – вставил я реплику, – и как будто бы я вместе с родителями этого десантника буду стоять на кладбище и оплакивать его гибель. Не знаю почему, но у меня вместе со страхом за свою жизнь впервые возникла ненависть к людям, сделавшим это… И теперь я не могу разделить их на правильных и хороших, на преступников и злодеев…
– Вот-вот, и ты туда же, – ухмыляясь и горько сожалея о моих словах, сказал Кшнякин, – злость, ненависть, как и страх, и непонимание, не имеют права служить нам подсказками в вопросе «Что делать?». Для того нас и учили все эти годы, чтобы быть выше этого.
– Да, я всё понимаю… Только от мыслей этих противных избавиться не могу. Да и потом, Валера, я ведь это только вам, своим друзьям, об этом говорю… Если я не выпущу пар, то крышу у меня быстро снесёт…
– Ну-ну! Смотри, осторожней…
* * *
Рано утром, почти на рассвете, машины выгрузили нас в намеченной для поисковой операции точке. Район уже был перекрыт практически со всех сторон. С одной стороны стояли заслоны пограничников, с другой – десантники. Хорошо охраняемая заслонами пограничников закрытая граница, а также и наша поисковая операция должны были замкнуть это пространство. Розин специально приказал выдвинуть нас даже дальше по предполагаемому маршруту уходящей от преследования разыскиваемой группы бандитов. Причём планы их передвижений прогнозировали мы.
Цепь отдела растянулась на несколько километров, от вершины пологого холма до подошвы горы. Склон, заросший крупными деревьями, напоминал красивый сказочный лес с вялой осенней растительностью. Было сухо, и снега нигде не было. Под ногами шуршали прошлогодняя листва и старая трава. Чувствовалось, что через неделю-другую здесь вовсю будет бушевать весна, а пока нас окружало некое затишье перед буйством жизни.
Шли молча и быстро. Нашей задачей было найти хоть какие-нибудь следы от пребывания большой группы людей: стоянку, лагерь, кострище, мусор, как следы жизнедеятельности, недавнюю натоптанную тропу, – короче, любой след, за который можно было бы зацепиться для организации преследования. Часа за три прошли, практически не останавливаясь, километров десять. Каждый из наших офицеров имел опыт поведения в подобной местности, приобретённый в предыдущей «лесной» жизни. Практически каждый был следопытом и специалистом по обнаружению следов, но за это время никто
