Но любопытство взяло верх над здравым смыслом. Что-то странное было в этой тишине, что-то пугающее. Дюйм за дюймом она поднимала голову, пока ее глаза не оказались на уровне треснутого, мутного лобового стекла «форда». Она могла не тревожиться насчет того, что ее увидят: оба мальчика сосредоточились на том, что делал Патрик. Беверли не поняла, что видит, но знала – это что-то отвратительное… впрочем, ничего другого она от Патрика и не ожидала, он всегда был не в себе.
Одну руку он сунул между бедер Генри, другую – между своих. Одной рукой он поглаживал штучку Генри, другой – свою. Только не просто поглаживал… сжимал, тянул вниз, потом вверх.
«И что он такое делает?» – гадала ничего не понимающая Беверли.
Она не знала, это точно, но ее это действо пугало. Такого страха она не испытывала с тех пор, как кровь выплеснулась из сливного отверстия в раковине и окатила всю ванную. «Если они узнают, что ты это видела, чем бы это ни было, – кричал внутренний голос, – они не просто взгреют тебя – могут и убить». И однако она не могла отвести глаз.
Она увидела, как штучка Патрика чуть удлинилась, но не сильно: по-прежнему висела между ног, как дохлая змея. Зато у Генри – на удивление выросла. Рука Патрика ходила по ней взад-вперед, вверх-вниз, иногда замирала, чтобы сжать, иногда пальцы щекотали странный, тяжелый мешочек, который висел под штучкой Генри.
«Это его яйца, – подумала Беверли. – Мальчикам все время приходится ходить с таким хозяйством? Господи, я бы сошла с ума». В другой части ее рассудка послышался шепот: «И у Билла такие же». Тут же она представила себе, как держит их, сжимает в ладошке, гладит… и снова ее пробило жаром, лицо стало пунцовым.
Генри смотрел на руку Патрика, как загипнотизированный. Его зажигалка лежала на каменном выступе, сверкая в лучах жаркого солнца.
– Хочешь, чтобы я взял в рот? – спросил Патрик. Его толстые, мясистые губы изогнулись в улыбке.
– Что? – переспросил Генри, словно выходя из забытья.
– Я возьму в рот, если хочешь. Я не от…
Мелькнула рука Генри. Бил он не кулаком, но и не открытой ладонью – чуть согнул пальцы. Патрик распластался на земле. Ударился головой о гравий. Беверли опустила голову, сердце выпрыгивало из груди, зубы сцепились, сдерживая крик. Уложив Патрика на землю, Генри повернулся, и Беверли показалось, что взгляды их на мгновение встретились, прежде чем она опустила голову и свернулась клубочком на грязном коврике у переднего сиденья выброшенного на свалку «форда».
«Пожалуйста, Боже, Ты позаботился о том, чтобы солнце било ему в глаза, да? – молила она. – Пожалуйста, Боже, я сожалею, что подсматривала. Пожалуйста, Боже!»
Тянулась мучительная пауза. Белая блузка прилипла к потному телу. Капельки пота, как мелкие жемчужины, блестели на загорелых руках. Мочевой пузырь болезненно пульсировал. Она чувствовала, что очень скоро обмочит трусики. Ждала, что сейчас яростное, безумное лицо Генри появится в проеме на месте дверцы пассажирского сиденья «форда», не сомневалась, что так оно и будет: как он мог не увидеть ее? Он вытащит ее из кабины и изобьет. Он…
Новая и еще более ужасная мысль пришла в голову, и вновь ей пришлось вести отчаянную борьбу с позывами надуть в штаны. Допустим, он что-то сделает с ней свой штукой? Допустим, захочет, чтобы она вставила ее в свою понятно что? Она знала, куда положено ей входить, все так. Внезапно знания эти во всей красе выскочили из памяти. Беверли подумала, что сойдет с ума, если Генри попытается вставить в нее свою штуку.
«Пожалуйста, нет, пожалуйста, Господи, не дай ему заметить меня, пожалуйста, хорошо?»
Потом Генри заговорил, и, к своему нарастающему ужасу, Беверли поняла, теперь он находится гораздо ближе от нее, чем раньше.
– Пидорские штучки не по мне.
– Тебе же понравилось, – откликнулся Патрик, его голос доносился с более дальнего расстояния.
– Мне не понравилось! – прокричал Генри. – А если ты кому-нибудь скажешь, что понравилось, я тебя убью, маленький вонючий пидор!
– У тебя встало. – По интонациям Патрика чувствовалось, что он улыбается. И хотя Беверли сама безумно боялась Генри, улыбка эта ее не удивила. Патрик же чокнулся, был куда безумнее Генри, а безумцы ничего не боялись. – Я видел.
Гравий скрипел под ногами, все ближе и ближе. Беверли посмотрела наверх, ее глаза чуть не вылезли из орбит. Сквозь лобовое стекло «форда» она увидела затылок Генри. Смотрел он на Патрика, но если бы повернулся…
– Если трепанешь кому-нибудь, я скажу, что ты членосос. А потом убью тебя.
– Ты меня не испугаешь, Генри. – Патрик засмеялся. – Но я, возможно, никому не скажу, если ты дашь мне доллар.
Генри переступил с ноги на ногу. Чуть развернулся, и Беверли теперь видела не его затылок, а часть лица, пусть и под острым углом. «Пожалуйста, пожалуйста, Господи», – молила она, а позывы отлить становились все сильнее.
– Если ты скажешь, – говорил Генри тихо и размеренно, – я расскажу, что ты делаешь с кошками. И с собаками. Я расскажу о твоем холодильнике. И ты знаешь, что потом будет, Хокстеттер? Они придут, заберут тебя и посадят в гребаный дурдом.
Патрик молчал.
Генри забарабанил пальцами по капоту «форда», в котором пряталась Беверли.
– Ты меня слышишь?
– Я тебя слышу. – Теперь голос Патрика звучал угрюмо. И в нем слышался страх. И тут он взорвался. – Тебе понравилось! У тебя встало! Никогда не видел, чтобы у кого-нибудь так сильно вставало!
– Да, готов спорить, ты перевидал много стояков, гребаный жалкий пидор. Только помни, что я сказал тебе о холодильнике. Твоем холодильнике. И если еще раз попадешься мне на глаза, я вышибу тебе мозги.
Вновь Патрик промолчал.
Генри двинулся дальше. Беверли повернула голову, увидела, как он прошел мимо водительской половины «форда». Если б чуть повернул голову налево, заметил бы ее. Но не повернул. Мгновением позже она услышала, что он уходит вслед за Виктором и Рыгало.
Так что теперь остался один Патрик.
Беверли ждала, но ничего не менялось. Проползли пять минут. Желание справить малую нужду сделалось неодолимым. Она могла бы вытерпеть еще две или три минуты, но не больше. И ей было не по себе из-за того, что она не знала, где Патрик и чем занимается.
Вновь она выглянула через лобовое стекло и увидела, что он просто сидит. Генри забыл зажигалку. Патрик сложил свои книги и тетради в небольшую холщовую сумку, повесил на шею, как разносчик газет, но штаны и трусы по-прежнему оставались на лодыжках. Он играл зажигалкой. Вертел колесико, смотрел на пламя, практически невидимое под ярким солнцем, захлопывал крышку, повторял все по-новой. Процесс словно гипнотизировал его. Из уголка рта на подбородок бежала струйка крови, губы справа раздулись. Он этого и не замечал. Вновь Беверли охватило отвращение. Патрик – безумец, без всяких сомнений, и ей больше всего хотелось убраться отсюда.
Очень осторожно, на животе, ногами вперед, она переползла через выступ, по которому проходил карданный вал, протиснулась под рулем. Поставила ноги на землю, выбралась из кабины «форда». Потом быстро побежала в ту сторону, откуда пришла. Уже среди сосен оглянулась. Никого. Свалка дремала под жарким солнцем. Беверли почувствовала, как напряжение уходит из груди, как расслабляется скрученный в узел желудок. Оставалось только желание отлить – такое сильное, что ей становилось нехорошо.
Пробежав по тропе несколько шагов, Беверли юркнула направо. Молнию шортов расстегнула еще до того, как кусты сомкнулись за ней. Посмотрела вниз, чтобы убедиться, что не сядет на ядовитый плющ. Потом опустилась на корточки, ухватившись рукой за какой-то куст, чтобы не плюхнуться в свою же лужу.
Она уже надевала шорты, когда услышала шаги, приближающиеся со стороны свалки. Сквозь кусты мелькнули синие джинсы и вылинявшая клетчатая школьная рубашка. Патрик. Она присела, дожидаясь, пока он пройдет к Канзас-стрит. Нынешняя позиция нравилась ей куда больше прежней. Маскировка отличная, мочевой пузырь пуст, а Патрик целиком и полностью в своем безумном мире. И после его ухода она могла спокойно направляться к клубному дому.
