Дрожь пробежала по коже подполковника, и он стиснул зубы. Зачем?
Что он делал? Он уже ничего не понимал. Его заменил механизм, который продолжал двигать его сознанием и мышцами. Что-то искусственное поддерживало его жизнь, будто он пребывал в состоянии клинической смерти, а все вокруг выглядело предсмертной агонией в кровавых тонах.
Сколько можно его обвинять? Ефимов без конца слышал эти мерзкие голоса, которые проклинали его. Он огрызался, он оправдывался. Ефимов страшно боялся, что кто-нибудь узнает об этих голосах. Они кричали так громко, что их было слышно везде. Они говорили так ясно и отчетливо, с таким нажимом и настойчивостью, будто хотели рассказать всем вокруг о его тайнах. Когда они будили его ночью и начинали свой допрос, он вставал и уходил в соседнюю комнату, чтобы от их криков не проснулась жена. Теперь он уже совсем перестал спать с ней в одной комнате. Он знал, что против него зреет заговор и кто-то требует судить его.
Они ехали по Садовому кольцу, и Мопс не сводил глаз с Ефимова.
Этот человек ему не нравился. На его лице стояла печать обреченности.
***
Стрелки часов были переведены на летнее время, и в семь вечера солнце еще не свалилось за горизонт. Чижов пришел на автобазу заблаговременно, пока еще старый «уазик» стоял на месте. На проходной его остановили, но он знал, что нужно ответить:
– Я из Большого дома. Много заявок от больных собачек.
– Новенький?
– Не очень. Раньше в паре ездил, вот вы и не запомнили. – Его пропустили. Никому и в голову не приходило, что старую рухлядь могут угнать или взять для каких-то целей.
Чиж сел в машину, соединил провода напрямую и завел двигатель.
Белый стоял метрах в ста от ворот базы и видел, как выезжал драндулет с надписью «Ветеринарная помощь на дому».
К девяти вечера они приехали к воротам кладбища. На этом кладбище ворота всегда были на замке. Сюда пропускали катафалки с оформленными документами по всей форме с десяти до четырнадцати часов. Вторая смена начиналась после девяти, и машины въезжали на территорию по особым пропускам.
«Уазик» с надписью на борту знала каждая собака. У Мопса здесь были самые обширные владения. Не один директор сменился за три года. Когда человек начинал наглеть и требовать, он оставался тут же, но из директорского кресла попадал под землю. Люди ошибочно думают, что чем больше они знают, тем дороже стоят.
Машина въехала на территорию и свернула на аллею. Чиж очень хорошо помнил, где находится зеленый домик. Он притормозил возле освещенных окон и посигналил.
Из дома вышел старик в телогрейке и молодой паренек в солдатском бушлате. Парень остался стоять на месте, вырезая острой финкой узоры на палке, а старик подошел к машине.
– Доброго здоровьичка, папаша! – весело сказал Чиж.
– Чего без предупреждения? – прохрипел прокуренный голос старика.
– Смерть, папаша, не всегда стучится в дверь, иногда она входит без стука. Или у тебя места кончились?
– Балаболка. Яма есть готовая. Свежая. Номер 216. Дальний правый угол. Ребята нужны?
– Нет. Оставь пару лопат, сами справимся, и ящик дай на метр восемьдесят.
– С собой повезешь?
– Конечно. На месте упакуем. Часам к двенадцати вернусь.
Старик повернулся к помощнику.
– Пойдите в сарай и принесите с Лехой одну тару на сто восемьдесят.
Парень кивнул, убрал нож и скрылся в темноте аллеи.
– Передай Мопсу, пусть звякнет.
– Сегодня еще его увижу. А ты, дед, никак рулетку покрутить хочешь? Видел я тебя в «Орионе» у второго стола. В пиджачке на фраера смахиваешь.
– Сорок годков из шестидесяти пяти я гонял фраеров по зонам нашей необъятной. Балаболка!
– Не серчай, дедок! Обознался.
Дед поправил на себе штаны и пошел в хибару.
– Что значит – свежая? – спросил Белый. – А какие еще бывают могилы?
– Вторичная, третичная. Ты что думаешь, здесь места много?
Покойничков в пять рядов укладывают. Роют могилу на два с половиной метра, а уж потом гроб на гроб кладут, как ящики с водкой. Глянь-ка, гробы квадратные, без скосов.
Чиж указал на двух парней, которые тащили к машине грубо сколоченный ящик.
– Эстетика здесь не нужна, и занозы покойнику не страшны. Главное – прочность.
Чиж выпрыгнул из машины и открыл задние дверцы. Гроб втолкнули в салон, и Чиж вернулся на место.
Когда они приехали к старому дому на Таганке, уже совсем стемнело.
Ночь ожидалась лунной, безветренной. В воздухе веял весной.
Чиж указал на окна подъезда.
– На четвертом этаже у окна сигаретный огонек и на шестом. Мопс живет на пятом. Ничего не боится. Двое лохов его охраняют да дверь железная.
– Самоуверенный фрукт.
Мопс жил в трехкомнатной квартире перестроенного дома. Он родился на Таганке и не хотел жить в другом районе. Его покойный отец работал надзирателем в ныне сломанной таганской тюрьме, а сынок учился в ремеслухе, тут же через два дома. Теперь Мопсу стукнуло шестьдесят, и он гордился тем, что за всю жизнь ни разу не болел и не брал больничный. Здоровьем Бог его не обидел, и Мопс собирался еще долго жить. Лизунчик, а точнее, Елизавета Тихоновна, коротала с Мопсом все свое свободное время. Жили они тихо, спокойно. Лизунчик работала на продуктовом складе и, несмотря на уговоры благоверного, работу оставлять не хотела. Заботы о детях и внуках их не тяготили, наследников Бог им не послал. Зимой жили в Москве, летом на даче. Сошлись они, когда Лизе стукнуло сорок и она вышла после восьмилетней отсидки. Тут Мопс ее и подобрал. А знал-то он ее до тюрьмы, когда Елизавета управляла крупным гастрономом, а он ходил в участковых. Но в те времена бабенку обхаживали мужички «первый сорт», и не с его собачьей рожей да кепкой с кокардой в женихи лезть. Но Мопс был мужиком терпеливым и настырным. Он свое получил.
Так двадцать годков и прожили. Мопс уже давно никого не боялся.
Все его недоброжелатели ушли в мир иной. Сколько их было, он не помнил.
Покойников не считают. Главный могильщик Хлыста не вел дневников, не заводил амбарных книг, но если от кого-то веяло опасностью, человек этот исчезал.
– Его охраняют двое парней из группы контроля, – сказал Чиж. – Только не спрашивай меня, что это значит. Я не знаю.
– Ты уверен, что он дома?
– Конечно, свет в окнах горит. Я тут прижал одного болтливого парнишку из его охраны. В доме Мопса гостей не бывает, и сам он со своей толстухой никуда не ходит. Пьют водку либо порнуху смотрят для поднятия тонуса.
Это все их развлечения. Однако острые ощущения он получает от работы. Мопс относится к убийству по-отечески, с лаской и любовью. Это его жизнь, воздух.
Так он тихо и беззаботно хоронит людишек, и никаких мучений и угрызений.
Чиж и Белый вошли в подъезд. Чиж вызвал лифт, а Белый начал подниматься пешком. На площадке четвертого этажа его встретил мужичок с отвратительной мордой. Такого соплей перешибить нетрудно, но подходить к нему рискованно. Он не задумываясь выхватил пистолет и тут же направил его на чужака.
– Эй, приятель, ты чего? Я живу здесь, вышел сигаретку стрельнуть.
Слова Белого звучали неубедительно. Охранник даже не слушал его, а навинчивал глушитель на ствол.
– Брось, парень. Вот у меня спички, видишь. Мундштук…
Белый вставил трубку в рот в тот момент, когда противник взводил курок. Их разделял лестничный пролет. Игла со свистом пролетела в воздухе и вонзилась охраннику в кадык. Выстрелить он не успел, смерть сковала его в падении.
Чиж вышел из лифта с обрезом в руках. Тип, который дежурил на верхнем этаже, ничего не смог сделать.
– Стой тихо, дружок. Хочешь жить, выполняй приказ. Руки на стену, ноги врозь! Живо!
Охранник хотел жить и верил, что люди, пришедшие к Мопсу, шутить не будут. Он знал, зачем ребятам с оружием нужен Мопс.
Чиж спустился на один пролет и обыскал парня. Револьвер с глушителем под мышкой и нож в сапоге. Стандартный комплект.
– Позвони ему в дверь. Если он не откроет, твои мозги останутся на пороге.
Они спустились еще на один пролет и оказались У квартиры Мопса, где их уже поджидал Белый.
Охранник нажал на звонок. Чиж передал револьвер с глушителем Белому, а ствол обреза прижал к затылку телохранителя. Сработал зуммер переговорного устройства.
– Что там еще? – промычал недовольный голос.
– Вам пакет. Срочно.
– Какого цвета?
– Желтый. Велено в руки.
Щелкнул один замок, затем второй, сработала щеколда. Дверь приоткрылась. Белый тут же просунул в щель ногу. Чиж оглушил охранника обрезом и откинул его назад. Дверь держалась на цепочке. Мопс отскочил в сторону и рванулся к телефону, сбив с ног жену.
Белый натянул цепочку, приставил к ней револьвер и выстрелил.
Глухой хлопок – и дверь открылась. Чиж ворвался в квартиру первым и нанес несколько ударов Мопсу по голове. Женщина попыталась подняться с пола, но и ей достался удар рукояткой за ухом.
– Хватаем Мопса и уходим, – крикнул Белый.
