на шиномонтаже по соседству. Их легко было различить по одежде.
Спустя минуту к нему подошла официантка. Егор попросил предлагаемый на вывеске при входе в кафе комплексный обед, и она скороговоркой сообщила его состав: на первое — солянка или лапша, на второе — пюре с говяжьей котлетой или макароны с отварной курицей; салат, в меню их было три на выбор, как и компотов, после чего уточнила о предпочтении. Егор выбрал: лапшу, макароны с курицей, утешительно предположив, что лапшу варили на бульоне, в котором прежде варили курицу, салат из свежей капусты и компот из малины и клюквы. Официантка закатила глаза, словно заказ выписала на потолок, а не в блокнот, в котором буквально ковырялась ручкой в левой руке, а ещё туда она посмотрела с таким благоговейным видом, что Егор невольно проследил глазами за ней, но кроме точечного светильника, который перегорел, судя по остальным, ничего не обнаружил. Затем она огляделась и, не увидев призывающих рук и голодных взирающих глаз, отправилась в кухню. Он остался сидеть на месте, держа руки на коленях, как поступал всегда чтобы не привлекать излишнего внимания к своему протезу, и положил их на стол после того, когда официантка наконец поставила перед ним тарелку с едой, положила столовые приборы и отошла на «безопасное» расстояние. Время жадно потекло по циферблату, будто существовало в теле секундомера только для фиксации результата, существовавшего исключительно в голове Биса норматива по поеданию бизнес — ланчей. Егор не только бережно коллекционировал полезные цитаты, но и следовал некоторым правилам: ешь при каждой возможности — неизвестно, когда выпадет другой такой шанс.
Двое мужчин, ничем не примечательные, сидели через два стола от Егора напротив — Василий Шлыков с позывным «Штык» и его приятель, присвоивший себе, как это сделал Шлыков и многие, кому это требовалось, радиопозывной «Ас». Никаким блестящим летчиком, мастером воздушного боя, Ас не был. Вообще не был лётчиком. Если не считать случая, когда по пьянке выпал из окна второго этажа, пролетел около пяти метров до земли и свалился в рыхлую клумбу с цветами, высаженную пожилой соседкой. И, конечно, ничего не имел общего с асами, небожителями древнегерманской мифологии, живущими согласно легендам в Асгарде, пусть и упал с высоты, не получив никаких повреждений. Звали его Алексей Суслов. В сущности, исключительно благодаря инициалам и сложился его позывной. Шлыков поднял глаза и отхлебнул пиво из кружки.
Следуя к столу, Егор не обратил на мужчин внимания, они не были ему известны или интересны. Однако Шлыкову, усевшийся за стол справа калека был хорошо знаком. Исключительно по вине увечного, как охарактеризовал вошедшего Шлыков, произошла одна неприятная канитель, из-за чего «орки» забили «восточным» стрелку, в ходе которой ему выбили два «важных» зуба и теперь в «изгороди» Штыка была невосполнимая брешь: реноме убыточное, на сердце кровоточащая обида.
«Ну и что, что шатались? — глядя на калеку, подумал Шлыков, сунув язык в прореху меж зубов за губами. — Возместить ущерб, который навредил имиджу никогда не поздно!»
— Ас, — цыкнул он, спрятав глаза за толстостенной кружкой пива, — кажись, наклёвывается дельце…
— Какое? — без интереса спросил Суслов.
— Видишь типа? — стрельнул Шлыков глазами. — Да не крути так башкой, как сова, спалишься, — прокряхтел он. — Аккуратно посмотри без резких движений.
— Ну… — медленно повернул голову Суслов, сверля глазами приятеля пока было возможным и только затем перевёл взгляд на ничем непримечательного человека за столиком справа, — …и что?
— Этот тип — калека: без ноги и без руки. На протезах. Из «восточных». Тех, что на «девятке» трутся.
— Да — ну! Прям — таки без ноги?
— Послушай меня молча, ага? Один балабол из ихних, что командира возит, как — то сказал, что протезы у него навороченные… Как же он сказал? — пытался припомнить Шлыков. — Кибонитовые, вроде… Нет, обожди… Ща вспомню. Кибернетные… нет.
— Кабинетные? — с пенкой над верхней губой сказал Суслов.
— Какие ещё кабинетные, нафиг? Не сбивай, дай вспомнить!
— Эбонитовые? — снова предложил Суслов, игнорируя слова Шлыкова.
— Сам ты эбонитный, умолкни уже! — прошипел Шлыков, злясь сквозь зубы. — Короче, крутые протезы. Гансовские.
— Какие?
— Немецкие. Как «БМВ». Таких же бешенных бабок стоят! Их как мобилу заряжаешь, а дальше они сами ходят. Вообще не угадаешь, что у чела неродные ноги. Вон, приглядись — правую руку видишь?
— Ага. Гансовская?
— Железная, дубина! Короче, есть идея: по — любасу у этого чёрта в карманах бабки водятся, предлагаю бабки забрать!
— Он же инвалид? — не то, чтобы удивился Суслов, но посчитал нужным спросить.
— Какая разница? Этот тип отделал Кощея так, что тот две недели не ходил.
— Кощей не ходил, потому что жёстко бухал две недели.
— Какая разница? Ты харю Кощея видел? На ней живого места не было.
— Да у Кощея и без этого фасад был кривой.
— Мне из-за него… смотри, — Штык задрал верхнюю губу над прокуренными жёлтыми зубами. — Два зуба выбили. Видишь?
— Он?
— Да там не разобрать было. Всё загадочно. Темно же было: он, не он? Мог и он своей железякой засадить — удар был, как кувалдой!
— Больно? — скривил лицо Суслов, будто пережил зубную боль Штыка в эту самую минуту.
— Ясен хуй больно! — выпучил Штык глаза. — Давай тебе сапогом уебу?
— Не, спасибо, пока не хочу, — шумно отхлебнул Суслов из пенной кружки.
— Короче, идея такая: последим за ним и в тихом укромном месте приберём его бабуси…
— А если у него бабла нет? Ты разве носишь с собой кучу бабла?
— Я — нет, а он — да. Ещё не понял разве? Протез за миллион купил, значит бабки водятся. Жрать же, эта сука, в кабак пришла? Не на пищеблоке парашу лопает?
— А если…
— А если бабла не окажется — и хрен с ними, — не дал договорить Суслову Шлыков. — За ущерб спросим.
— За зубы? — уточнил Суслов.
— За два, — показал он пальцами.
Они ритуально стукнулись кружками.
Допивая малиновый компот, Бис наконец присмотрелся к посетителям, обратив внимание и на этих двоих. Он совсем не беспокоился о безопасности, скорее так обстояло в силу привычки, к тому же не заметить людей в пыльной военной форме, с большой вероятностью ополченцев из какого — то небольшого повстанческого отряда, переживающего не лучшие времена, конечно, не мог. Похожий отряд сидел в «девятке» и называл себя «Орки» — сборище люмпенов и маргинальных личностей с анархическими взглядам, по вполне понятным причинам не примкнувших ни к одному серьёзному подразделению в Донецке, вроде «Оплота», «Востока» или заявившего о себе буквально утром «Кальмиуса», по случаю чего Ходарёнок собрал командиров подразделений на планёрку
