Патриция Мойес
ИДЕАЛЬНОЕ УБИЙСТВО
Квартира была небольшая, но зато почти всегда освещенная солнцем. Из окна открывался чарующий вид на Женевское озеро и синеющие вдали горы. В соседней комнате, представляющей из себя миниатюрный офис, на белоснежном столе зазвонил телефон.
Плотный, коренастый мужчина с загорелым лицом тотчас же взял трубку и резко произнес:
— Доктор Дюваль слушает. — Через секунду его южно-французский акцент немного смягчился. — А, это ты, Пьер! Рад тебя слышать, дружище… Да, только вчера вернулся… Что? Ответ? Ну, а как ты думаешь? Естественно — «нет»… Да, очень вежливый отказ… Ты же знаешь… институт интересуется тематикой, но у них нет денег на исследования… Нет-нет, я вовсе не подавлен. Я уже давно к этому привык. Конечно, Пьер, всегда есть множество способов добыть деньги. Можно, например, выклянчить у кого-нибудь, можно занять, или, в конце концов, украсть. Вот-вот, и самому финансировать свои научные проекты… Мечтать не вредно, правда, Пьер? Да… Очень любезно с твоей стороны, Пьер… Когда? В субботу? Это… — Мужчина покосился на большой цветной календарь, висевший на стене. — Это будет пятнадцатое, правильно? Мы с удовольствием к вам приедем… около восьми часов… Прекрасно! Я только спрошу у жены… Она сейчас в магазине. Я тебе перезвоню… Привет Симоне.
Не успел доктор Дюваль положить трубку, как раздался звук открываемой двери.
— Это ты, дорогая? — крикнул он.
— Ну, конечно, я. Что за глупый вопрос, Эдуард!
С пакетами под мышкой Примроуз Дюваль вошла в холл. Ей было лет сорок. Тоненькая, стройная блондинка. Вне всяких сомнений — истинная англичанка. Юбка «миди», жакет, нитка жемчуга на шее — весь вид скромной и застенчивой особы говорил о том, что это облачко женского обаяния не в состоянии обидеть даже воробья. Однако столь безобидная внешность была обманчива, как давно уже понял ее муж. Характер Примроуз соединял в себе твердость алмаза и гибкость стали. Как тростинка, она могла гнуться, но не ломаться.
— Пьер звонил, — сообщил Дюваль.
— Что он хотел?
— Интересовался результатами моей поездки в Париж. Пришлось его расстроить. Ах, да! Он и Симона приглашают нас на ужин. В субботу. Я сказал, что мы придем.
— О, Господи! Честное слово, Эдуард, иногда ты меня страшно раздражаешь.
— Что еще я сделал не так?
Примроуз скрупулезно изучала каждую черточку своего лица в большом зеркале. Она слегка провела длинными нежными пальчиками по белокурым волосам.
— Кажется, мне снова требуется хороший полноценный отдых. Пару недель в Лозанне. А значит, еще пару сотен из нашего бюджета… Ты ведь прекрасно знаешь, что мы не можем поехать к Пьеру! И именно в субботу!
— Почему?!
Примроуз внимательно посмотрела на мужа и произнесла медленно, будто обращаясь к глупому непослушному ребенку:
— Потому что в субботу будет пятнадцатое число. День рождения мамы. Пятнадцатого нам надо быть в Англии.
— Почему, черт возьми, мы обязаны каждый год принимать участие в этом спектакле? Я не понимаю.
— Ну, пожалуйста, Эдуард. Ведь все было нормально до сих пор. Пойми, это — семейная традиция. Мы не можем противиться и нарушать ее.
— У меня — море дел на следующей неделе. Да и сейчас работы — выше головы. Ты не хочешь съездить в Англию одна? Отвезешь этот проклятый торт, который твоя обожаемая мамочка любит больше всего на свете и, уж, конечно, больше, чем своих детей.
— Не придуривайся, Эдуард. Я позвоню Симоне и скажу, чтобы они ужинали без нас.
— Чем скорее твоя мать сдохнет, тем лучше будет для всех! — выкрикнул, не выдержав, Эдуард.
— Она — здоровая, как лошадь. Поэтому на столь простое решение вопроса лучше не рассчитывать, — с небрежной ухмылкой бросила жена. И добавила уже совершенно другим тоном: — Ведь ты же знаешь, я действительно ее очень люблю.
— Врунья! — живо отреагировал Дюваль, к которому явно вернулось шутливое расположение духа. — Ты же ее ненавидишь. Мамочка основательно попортила тебе кровь! Заставь тебя видеть ее чаще, чем раз в год, — и ты сама прыгнешь в могилу. Неужели все забыла? Вспомни, что случилось, когда твоя мать приезжала к нам в гости.
Примроуз, глядя в зеркало, улыбнулась мужу.
— Лучше я позвоню Боне и попрошу его испечь любимый мамин тортик.
Доктор Дюваль встретился с ней взглядом в зеркале и тоже улыбнулся. Они всегда прекрасно понимали друг друга.
Маленький, словно кукольный, домик почти полностью занимал площадь крошечного островка, на котором он и стоял. Раскинувшаяся вокруг сеть каналов придавала этой живописной местности в Южной Голландии вид сказочного архипелага. За домом имелся клочок земли, разбитый на аккуратные грядки. Оттуда был перекинут подъемный мост на соседний островок, целиком превращенный в одну громадную теплицу и сверкавший большими ромбами стекол, как фантастический кристалл.
Городок Альсмеер славился тем, что все его обитатели дружно, как один, выращивали цветы. Вот и здесь, на газоне, виднелась табличка, «скромно» указывающая, что в доме проживает: «Питер ван дер Ховен, знаменитый поставщик лучших в мире цветов». То, что Питер ван дер Ховен выращивает исключительно розы, было и так очевидно.
Сам хозяин стоял в теплице, инспектируя ровные шеренги алеющих кустов. Розы были идеальными по высоте и по форме и салютовали своему «полководцу» торжественно, как на параде. И наоборот, к Питеру совсем не подходили эпитеты «ровный» и «аккуратный». Грузный, неуклюжий, с копной огненно-рыжих волос, непослушная прядь непрестанно падала на широкий лоб и норовила закрыть честные голубые глаза.
Его жена как раз шла по мостику, соединяющему оба островка. Глядя на своего мужа, Вайолет думала, что он похож скорее всего на лохматого лабрадорского пса. Трогательное сравнение, конечно, но даже самый любимый пес частенько раздражает одним своим присутствием. Не говоря уже о том, что «пес» просто несносен, когда начинает бросаться на вас всеми лапами и норовит лизнуть прямо в губы. Вайолет ван дер Ховен была элегантной брюнеткой с точеными ручками и ножками. Возраст? Глупое слово! В тридцать восемь еще легко ощущать себя юной и неопытной девчонкой, готовой в любую минуту «пошалить». Но те же тридцать восемь — это проблема, если муж на шесть лет моложе. Когда Вайолет выходила замуж за Пита, ее сестра ломала руки в отчаянии: такая разница казалась ей чудовищной и грозящей катастрофой. Примроуз, однако, ошиблась. Несмотря на мрачные предсказания, они были женаты вот уже восемь лет, и, по всей видимости, Пит обожал свою жену больше, чем когда-либо.
Вот и сейчас, услышав ее легкие шаги, он повернул голову и счастливо улыбнулся.
— Любимая, что ты здесь делаешь? Пора обедать? Я опять опоздал!
— Все в порядке, милый. Еще нет двенадцати.
— Ты чудесно выглядишь, — сказал Пит, отбрасывая со лба рыжую прядь. — Новое платье?
— Это? — Вайолет рассмеялась горьким смехом. — Ну, и память у тебя! Я купила его два года назад в дешевом магазине, за двадцать пять гульденов.
— Оно тебе очень идет…
— Я получила письмо от Даффи, — прервала она его, поглаживая лепестки розы своими изящными пальчиками.
— Да? — безучастно проговорил Пит, возвращаясь к работе. — И что же она пишет?
— Только то, что Париж — замечательный город. Даффи обновляет там свой гардероб перед тем, как они с Чарли вернутся в Штаты. Она без ума от коллекции Кардена.
Пит лукаво выглянул из-за куста и понимающе подмигнул.
— Тонкий намек, дорогая? К сожалению, даже с лучшими цветами в мире трудновато сколотить состояние. Чтобы покупать платья «от Кардена», тебе следовало, по примеру твоей сестры, выйти замуж за американского миллионера.
«Возможно, я еще так и сделаю», — подумала про себя Вайолет, а вслух весело произнесла:
— Надеюсь, ты не забыл выбрать самые роскошные розы на мамин день рождения?
— Моя прелесть, разве я когда-нибудь тебя подводил? Смотри — на этой грядке — две дюжины лучших роз, специально выращенных для твоей матери. Я срежу их в пятницу вечером, перед отъездом.
— Ах! Я бы вообще никуда не ездила. Эти ежегодные собрания, по-моему, несусветная чушь и глупость.
— Тебе так кажется, потому что ты — англичанка. Здесь, в Голландии, мы уважаем дни рождения.
— Ради Бога, перестань! Сидеть с приклеенными улыбками целый день за столом, поддерживать светскую беседу, а, иными словами, нести жуткий вздор, пока сотни знакомых — и незнакомых! — пожирают все, что ни есть в доме, и затем испаряются, оставляя дешевые безделушки… О, нет!
— По крайней мере, — парировал Пит с неизменным чувством юмора, — у твоей мамы все совершенно по-другому.
— Надеюсь, что хоть в этом году у нее хватит ума не приглашать своих подруг. Смотреть на их допотопные сережки, подвески и платья с рюшечками — просто невыносимо!
