Майкла Дигби Салливана друзья и болельщики звали не иначе как Диггер. Ему было двенадцать, когда его отец, летчик-испытатель тридцатых годов, погиб в бою над джунглями Бирмы. Пять лет спустя его мать, очаровательная Лаура Льюис, игравшая в тридцатых и начале сороковых годов в фильмах со "звездами" Голливуда, летела с группой артистов на концерты в частях действующей армии. Самолет потерпел катастрофу над Тихим океаном. В интервью корреспонденту одной из голливудских газет семнадцатилетний сын Лауры произнес пророческую фразу: "Я собираюсь умереть на суше".
От матери юноше осталось немалое наследство, так что в деньгах он не нуждался. От отца он получил смуглую кожу и греческий профиль. Многие прочили ему карьеру артиста, но эти прогнозы не оправдались. Он никогда не появлялся на киноэкране, кроме как в выпусках хроники, и не выходил на сцену.
Специального образования он не получил, но унаследовал любовь отца к мощным двигателям. Диггер придерживался обета, данного сразу же после трагической смерти матери. Он оставался на земле. Гоночные машины стали его хобби, и к двадцати пяти годам Майкл уже выигрывал многие соревнования во Франции, Италии, Мексике, Америке. Свои автомобили он конструировал и строил сам. Неоднократно попадал в аварии, но отделывался лишь царапинами. В тридцать лет Диггер считался одним из лучших гонщиков наравне со Стирлингом Моссом и другими великими. Его хорошо знали во многих курортных городках других стран, где автомобильные гонки котировались куда выше, чем в Америке. В поле зрения репортеров часто попадали пассии Диггера: известные красавицы, киноактрисы, манекенщицы. Но жениться он, похоже, не собирался.
В 1960 году парижская полиция арестовала Диггера Салливана по обвинению в убийстве полковника Жоржа Вальмона.
Главным свидетелем обвинения была Жульет Вальмон, дочь убитого. Раз десять в парижских газетах появлялись фотографии ее и Салливана, пошли разговоры, что Диггер попался-таки на крючок. И тут она обвинила его в убийстве отца. На предварительном слушании выяснилось: у Салливана железное алиби. Однако Жульет Вальмон настаивала, что перед смертью ее отец назвал Диггера, и она сама видела, как тот убегал с места преступления. Салливана освободили, но пересуды о том, сколько пришлось выложить ему за это алиби, не прекращались.
В 1963 году, когда Салливану было тридцать пять лет, горничная "Бомонта", самого роскошного отеля Нью-Йорка, застала его в чужом номере, куда он проник, по всей видимости, с целью грабежа. Горничная вызвала сотрудника службы безопасности "Бомонта" (термин "местный детектив" в отеле не прижился), и Салливана, мрачного и молчаливого, препроводили в кабинет управляющего отелем на четвертом этаже.
Выше я пересказал вам все, что знал о Диггере Салливане к тому моменту, когда его ввели в кабинет Шамбрэна. Он поселился в "Бомонте" четыре дня назад, а моя работа как пресс-секретаря отеля состояла, помимо прочего, и в том, чтобы уведомлять местных газетчиков о прибытии знаменитостей. Естественно, я не коснулся его прошлых грехов, да и весьма смутно помнил ход судебного процесса, состоявшегося тремя годами раньше. Репортеры также не сочли нужным заглянуть в старые подшивки своих же газет, поэтому в колонках светской хроники проскользнуло лишь упоминание о его прибытии в Нью-Йорк да перечень его достижений как гонщика.
Два человека, смотревшие друг на друга через стол, сработанный флорентийскими мастерами не одно столетие назад, являли собой полную противоположность. Слово "красота" обычно неприменимо к мужчинам, но Диггера Салливана нельзя было охарактеризовать иначе как красавец. Шесть футов три дюйма ростом, широкие плечи, узкие бедра, великолепный профиль. Темные очки скрывали чувства, которые он, должно быть, испытывал, схваченный за руку на месте преступления.
Его молчание, его неподвижность приковывали внимание, и я едва слышал, что говорил Шамбрэн, управляющий отелем и мой босс, – невысокого роста, коренастый, смуглолицый, с черными глазами, которые могли пронзать насквозь и светиться добродушным юмором. По происхождению он француз, что явствует из имени, но еще маленьким мальчиком пересек океан и считает себя американцем. По роду деятельности (организация работы отелей) он часто бывает в Европе, свободно говорит на нескольких языках, так что во многих странах его принимают за своего. А уж в "Бомонте" он – король. Об отеле знает все, вплоть до мельчайших нюансов.
Сотни сотрудников отеля любят и боятся его. Он поощряет инициативу, и все его подчиненные знают, что в конфликтных ситуациях он всегда готов взять на себя ответственность за спорное решение. Его уважают настоящие короли, крупные промышленники, видные политические деятели, кинозвезды и светские львицы, коридорные и уборщицы, проститутки, приходящие по вызову, старшие официанты и даже самые вспыльчивые из людей – шеф-повара. Он умеет отнестись почтительно к важным шишкам, знаменитостям, богачам, не выказывая подобострастия, и поговорить дружелюбно с теми, кто стоит на более низких ступенях социальной лестницы, обходясь без покровительственного тона. Кроме того, его черные, с набрякшими веками глаза намекают на то, что он знает о собеседнике гораздо больше, чем ему следовало бы знать.
Шамбрэн, как обычно, курил египетскую сигарету, сквозь синеватый дым разглядывая Салливана.
– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы смогли прийти ко мне, мистер Салливан.
– У меня не было выбора, – хрипло ответил Салливан.
Шамбрэн указал на меня.
– Вы знакомы с мистером Хаскеллом, нашим пресс-секретарем?
– Вы собираетесь подбросить газетам лакомый кусочек?
– Наоборот, мистер Салливан. Едва ли мы упрочим репутацию "Бомонта", если широкой публике станет известно, что один из наших гостей оказался вором.
Щека Салливана дернулась.
А Шамбрэн как ни в чем не бывало продолжал:
– Работа мистера Хаскелла состоит в том, чтобы препятствовать распространению подобной информации. Я попросил его прийти, потому что хочу, чтобы наш разговор проходил при свидетеле.
Салливан не ответил, даже не посмотрел в мою сторону. И мне почему-то стало неловко, словно вором был я, а не он.
Шамбрэн взглянул на лежащую перед ним полоску бумаги.
– "Майкл Дигби Салливан, – прочитал он вслух. – Конструктор спортивных автомобилей, автогонщик. Расчетный счет на сумму с пятизначной цифрой в Уолтэм-Траст.
Неограниченный кредит. Владелец виллы на юге Франции, дома и небольшого автомобильного завода около Грит-Солт-Флэтс в штате Юта. Собственность не заложена, приносит ежегодный доход".
– Ваше гестапо потрудилось на славу, – пробурчал Салливан.
Шамбрэн взял со стола квадратный бланк из плотной бумаги.
– Мы постоянно собираем информацию о наших гостях, мистер Салливан. Вы останавливались у нас дважды. В эти учетные карточки, помимо постоянного адреса, финансового положения, имен ближайших родственников, если они есть, мы вносим и специальные сведения. Отмечаем, не было ли конфликтов с администрацией или служащими отеля, а также личностные особенности каждого гостя. Буква "А" на нашей карточке указывает, что вы – алкоголик. "Ж" на карточке мужчины говорит о том, что он весьма неравнодушен к женщинам, особенно к дорогим проституткам, которые изредка заглядывают в бар "Трапеция". "М" на женской карточке указывает, что дама ищет богатого мужа. "Ч" означает, что данный гость не может позволить себе цены "Бомонта" и надо следить за тем, чтобы его счет не оказался чрезмерно большим. В случае семейных пар "МЛ" мы ставим, когда муж выдает за жену любовницу, а "ЖЛ" – когда жена наставляет мужу рога. Ваша карточка, мистер Салливан, девственно чиста. Вы идеальный гость, от которого администрация не ждет никаких подвохов.
– Шамбрэн затушил окурок и тут же зажег новую сигарету. – Разумеется, медицинские сведения мы не собираем, – добавил он.
– Как хорошо сознавать, что и у нас могут быть секреты, – сухо заметил Салливан.
– Мне приходилось сталкиваться с очень богатыми людьми, страдающими психическими заболеваниями. Кстати, среди женщин, относящихся к этой категории, не так уж редко встречается клептомания.
– И мне вы поставили такой же диагноз? – бесстрастно спросил Салливан.
– Нет. – Шамбрэн откинулся на спинку стула. – Сегодня днем вы попросили у горничной, обслуживающей ваш этаж, ключ-отмычку, обосновав просьбу тем, что забыли свой ключ в номере и, лишь захлопнув дверь, обнаружили это. Пятнадцать минут спустя горничная заметила таблицу "Не беспокоить" на дверях номера, который занимали месье и мадам Жирар. Так уж получилось, но она видела, что Жирары покинули номер полчаса назад. Она решила, что они просто забыли снять табличку, сняла ее сама и открыла дверь, чтобы занести в номер.
