Даже мартовский дождик, который шел целый час, доставлял удовольствие: от него в мастерской становилось еще уютнее. Из нее были видны парижские крыши, иссиня-черные, словно дождь покрыл их лаком, а сквозь затянувшую небо серую пелену уже пробивались солнечные лучи.
Селерен – впрочем, все звали его попросту мсье Жорж – стоял перед чертежной доской и тщательно вырисовывал очертания украшения, которое уже давно хотелось создать. Это была брошь в виде цветка чертополоха, составленная из золотых проволочек разного цвета. Замысел возник у него, когда как-то раз он увидел одну картину в витрине какого-то магазина.
Потухшая сигарета, по обыкновению, приклеилась к его нижней губе, и время от времени он принимался напевать отрывки старых песенок, от которых в памяти застряли только отдельные строчки.
Жюль Даван, старший среди мастеров, склонился над верстаком с выстроенными на нем особо точными инструментами, крохотными, словно детские игрушки: зубильцами, напильничками, щипчиками, резцами для оправ, обжимками, фильерами, пилочками...
Он орудовал горелкой с таким маленьким отверстием, что пламя казалось голубоватой нитью.
Его товарищ – сорокадевятилетний Летан, отец семерых детей, и жена его ждала восьмого – разрезал на тонкие пластины брусок золота.
А Пьерро, последним поступивший сюда на работу, полировал перстень, в который предстояло вставить камень.
Застекленная дверь закрыта, значит, сейчас в магазине, во владениях мадам Кутано, клиент или клиентка.
Это не был магазин в полном смысле слова, так как помещение находилось на последнем этаже старинного особняка на улице Севинье.
Здесь были только прилавок светлого дерева да витрины вдоль стен с выставленными в них драгоценностями.
Селерен был счастливым человеком: он жил в согласии с самим собой и со всеми окружающими.
Десять лет он проработал в большой ювелирной мастерской на улице Сент-Оноре, когда один из его приятелей, продавец Брассье, получивший довольно крупное наследство, предложил ему объединиться и открыть собственное дело.
Конечно, Брассье, вложивший в предприятие более значительную сумму, получал и большую часть прибыли, но вот уже шестнадцать лет их сотрудничество продолжалось без всяких конфликтов и недоразумений.
Брассье предлагал драгоценности ювелирным магазинам и принимал заказы. На улице Севинье он появлялся лишь изредка. Мастерская всецело была во власти Селерена.
Там царили мир и согласие, и юного Пьерро довольно часто посылали за бутылкой божоле в бистро по соседству.
Старший мастер, пятидесятичетырехлетний Даван, был большим шутником, всегда готовым рассказать забавный анекдот.
Когда человек счастлив, разве он думает об этом? Селерен мог бы поклясться, что он счастлив и что нет силы, способной поколебать его благополучие. Он занимался любимым делом и никак не зависел от хозяина. Жена и дети не доставляли ему никаких хлопот.
Он был в расцвете сил и еще не нажил ни одной из тех болезней, что накапливаются с годами.
За стенкой вдруг послышались громкие голоса и стук входной двери. Но на этом дело не кончилось, и диалог между чьим-то высоким пронзительным голосом и более глухим, принадлежащим мадам Кутанс, продолжился в дверном проеме.
– Держу пари, это Папен, – пробормотал Даван.
Ее звали мадам Папен, а если точнее, то сама она представлялась так: мадам вдова Папена.
Она, одна из лучших их клиенток, была очень богата, но в то же время зануда из зануд.
Наконец входная дверь закрылась, а отворилась ведущая в магазин застекленная, и в мастерскую вошла измученная мадам Кутанс.
– Это Папен, – пояснила она, подтверждая предположение Давана.
Мадам Кутанс было под сорок, ее муж умер совсем молодым. Она была этакой пышкой, и с ее кукольного личика не сходила улыбка.
– На этот раз-камея...
Она протянула драгоценность Селерену, и тот стал ее внимательно рассматривать.
– Очень красивая вещь, должно быть, наполеоновских времен. По тонкости работы могу предположить, что она была выполнена кем-то из выдающихся мастеров того времени, и подозреваю даже, что на ней изображена Жозефина Богарне... И чего же она хочет?
– Поменять оправу.
– Но ведь оправа тоже того времени и делает вещь более ценной.
– Я и старалась втолковать ей это, но вы же ее знаете. "Я сыта по горло этим старьем... ".
Она была уже богатой еще до того, как унаследовала драгоценности старой тетушки, собиравшей их всю жизнь.
Теперь она взялась их «модернизировать». Модерн, по ее разумению, относился к самому началу столетия, к девятисотому году. По поводу каждой вещи она подолгу говорила громким, пронзительным голосом. Из-за причудливого макияжа цвет лица у нее был лиловатый, а на голове неизменно красовалась соломенная шляпка.
Ее фамилия была Папен, потому что она была замужем за Папеном, фабрикантом шарикоподшипников, но всем и каждому она сообщала, что она урожденная Элен де Моленкур и что она вдова.
На ее визитной карточке и на почтовой бумаге после фамилии Папен значилось: урожденная де Моленкур.
От своей старой тетушки она унаследовала еще и замок в департаменте Шер с таким же названием – Моленкур.
Даван замечательно ее изображал. Ему удавалось даже подражать ее голосу. Он положил камею к себе на верстак. У них не было сейфа. Бруски золота и платины, драгоценные и полудрагоценные камни они держали на стеллажах, и за последние двенадцать лет ничего у них не пропало.
Зазвенел звонок у входной двери, хотя эмалированная табличка гласила: «Входите без звонка». Со своего места Селерен первым заметил форменное кепи полицейского и подумал, что снова пришли требовать, чтобы он переставил машину.
Полицейский огляделся и кашлянул. Потом он подошел к двери мастерской, и тогда ювелир направился ему навстречу.
– Могу ли я видеть мсье Селерена?.. Жоржа Селерена...
– Это я... Вы снова по поводу моей машины?
– Нет, мсье... Я не с вашего участка и не занимаюсь дорожным движением... Я сержант Ферно из комиссариата Восьмого округа...
Чувствуя неловкость, он с изумлением оглядывался по сторонам: наверняка такой мастерской ему еще не доводилось видеть.
– Не могли бы мы пройти в ваш кабинет?
– У меня нет кабинета... Можете говорить при моих товарищах. Что случилось?
Полицейский поднес руку к козырьку.
– Я пришел к вам с печальным известием, мсье Селерен... Ведь вы муж Аннет-Мари-Стефани Селерен...
– Да, это моя жена...
– С ней произошел несчастный случай...
– Какой случай?
– Она попала под грузовик на улице Вашингтона...
– Вы уверены, что здесь нет ошибки?.. Моя жена крайне редко бывает в районе Елисейских полей... Она социальный работник, и ее участок-это кварталы СентАнтуан и Сен-Поль...
– И все же несчастье случилось на улице Вашингтона...
– Что-нибудь серьезное?
Сержант Ферно ответил тихо, почти шепотом:
– Она скончалась, как только ее привезли в больницу Ларибуазьер...
– Аннет?.. Умерла?..
Все устремили на него взгляды, но на его лице ничего не отразилось... Все это было настолько внезапно, настолько неожиданно, что трудно было поверить.
– Я хочу ее видеть...
– Вас там ждут, потом тело отправят в Институт судебной медицины...
Селерен надел пиджак, который во время работы менял на длинную белую блузу. Он не плакал. Черты его лица окаменели, словно любое выражение горя было неуместным.
Уже на пороге он обернулся и произнес фразу, которая ему самому показалась нелепой:
– Извините, ребята...
Лифта в доме не было. Они прошли пять этажей, Селерен впереди, сержант за ним.
– Может, мне стоит поехать с вами?
– Да, наверное. Я не знаю расположения больниц... У нас в семье никто серьезно не болел...
– У вас есть дети?
– Двое. А как вы узнали адрес моей мастерской?
– В удостоверении личности вашей жены был указан бульвар Бомарше... По-видимому, вы там живете?
– Да...
– Очень милая дама с иностранным акцентом открыла мне дверь... Я спросил, где вас можно найти, и она дала мне адрес на улице Севинье...
– Вы ей сказали о том, что случилось?
– Нет... У вас есть машина?
Маленький белый «Ситроен» стоял напротив здания. Они сели в него. Дождь все еще шел и казался более мелким и прозрачным, чем в другие времена года.
– Как это случилось?
Сержант с уважением посмотрел на Селерена, как будто несчастье делало его особенным человеком, не таким, как все.
– Точно не знаю... Сейчас как раз ведется дознание на месте происшествия. Знаю только то, что сообщили один прохожий и некто Манотти, зеленщик, его лавка прямо напротив места, где произошло несчастье... Поезжайте к Северному вокзалу... Больница Ларибуазьер на улице Амбруаза Паре...
– Жена в тот момент переходила улицу?
– По словам обоих свидетелей, она вышла из одного дома поблизости, а вот из какого именно – тут свидетельские показания расходятся... очень торопилась, шла быстро, почти бежала... Из-за дождя мостовая была скользкая, и, переходя улицу, она упала... Фургон не мог затормозить вовремя и переехал ее... Мой коллега тотчас же вызвал машину «скорой помощи»... Она еще дышала, хотя у нее была раздавлена грудная клетка...
